Шла зима - туго, переваливаясь со дня на день. Аркадий и Марк мерзли
в своих хоромах, кутались, отлеживались, навалив на себя тряпье.
Аркадия та баба не подвела, подкинула картошечки, и они, поливая
клубни ясным маслицем, с какой-нибудь роскошью вприкуску, селедочной
икрой или морской капусткой, пировали. Светил им голубым и синим
экран, постоянно во что-то играли, угадывали слова, пели, читали
речи, сменялись сановники, переворачивались власти... а эти все о
своем - откуда, к примеру, взялось самое модное поле?.. что такое ум
и как его понять?.. или как представить себе прошлое и будущее в
удивительном многомерном пространстве, в котором ползешь по одной из
плоскостей, надеясь выкарабкаться к свету, а попадаешь наоборот?..
И, наконец, разгорячившись, о главном - что же такое эта чудная и
таинственная Vis Vitalis, кто ее, такую сякую производит,
какие-такие атомы и молекулы, где она прячется, негодница, пусть
ответит! Молчишь?!.. Потом, устав, заводили по привычке о судьбах
страны, что катимся, мол, в пропасть, и без малейшего сомнения
признавали - катимся...
Счастливые времена, словно купол непроницаемый над ними, или
благословение? Иначе как объяснить ту сладость, обстоятельность,
неторопливость, разнообразие суждений и бесстрашие выводов, с
которыми решались мировые проблемы, не отходя от чугунка с
дымящимися клубнями. Марк пока радовался всему - пустая комната в
Институте, на подоконниках рухлядь, выуженная из оврагов, подвалов,
свалок и мусоропроводов, плюс мелкие кражи каждый день. Чуть стихнет
суета дня, он выходит на охоту, встречает таких же, знакомится... Он
был весел и полон надежд. Однако, вскоре стало ясно, что не избежать
хождений с протянутой рукой: свалки хороши, но надо и что-то
свеженькое заиметь.
- Идите, идите, - ободрил его Штейн, - вам будут только рады. Многие
хотят избавиться, а выбрасывать морока. И с людьми познакомитесь.
Сходите к Шульцу, поучительное зрелище.
И Марк к нему первому пошел - интересно, да и недалеко.
2
Всего-то два с половиной коридора, три лестницы, минут двадцать
нормальной ходьбы. И сразу попадаешь на место, не то, что к другим
идти - закоулки, тупики, коммунальные вонючие квартиры, огромные
общие кухни с десятками замусоленных газовых плит с табличками над
ними, посредине сдвинуты столы, на них грудами пальто, шубы, плащи,
пиджаки, к ножкам жмутся ботинки и ботики, сапоги и туфли, по углам
разбросаны шарфы и варежки... Двери, двери, везде гомон, рев,
звяканье металла о дешевый фаянс - везде жрут, панически жрут и
веселятся. Выбежит порой из ревущей смрадной дыры мужичок, видно,
провинциал, прибыл на защиту или поучиться, ошалело покрутит
головой, схватит пальтишко и бежать. Но не тут-то было, за ним
вылетает девка в чем-то блестящем с большими пробелами, поймает,
обхватит, обмусолит всего, уведет обратно... Или попадаешь на
площадь, пересечение трех коридоров, и вдруг навстречу множество
детей на самокатах и трехколесных велосипедах, мчатся по скользкому
линолеуму, визжат, падают... Или инвалиды навстречу, сплошными
колясочными рядами, не протолкнешься, пенсионеры афганского призыва
- пальба, мат... Завязнешь с головой, забудешь, куда шел, очумеешь
от непонимания, и, завидев креслице в углу, уютный свет-торшер,
столик с журналами, приползешь, сядешь, положив голову на грудь...
Очнешься глухой ночью, коридор пуст, где ты, что с тобой было, куда
теперь? Даст Бог, к утру найдешь.
А к Шульцу идти было просто, он вокруг себя пошлости не терпел - и
Марк пошел. Многие, правда, говорили - не ходи, заговорит, обманет,
заворожит... Другие, напротив, советовали - не враг, а свой,
понимаешь?.. - и противно так, многозначительно поднимали брови.
Третьи только о пользе дела: Шульц любит искренность, увлеченность,
слабых ободряет, обязательно что-то подскажет, и поможет.
- И что вам сказал Шульц? - спросил юношу вечером Аркадий. - Он
ведь, кажется, еврей?
3
- При чем здесь это, мы говорили о науке, - сухо ответил Марк.
Не хватало еще, чтобы они, как два провинциальных жида, выясняли, из
каких они там местечек, не рядом ли жили, или что-нибудь еще, сугубо
специфическое. Тут Марк споткнулся, потому что специфического не
знал. Конечно, они только о науке, цель у них одна; тем и прекрасно
это занятие, что цель одна... если задача, конечно, доведена до
полной ясности, до уничтожающего личные примеси белого каления -
формулы и закона.
Вблизи он был еще выше, и не такой молодой, каким смотрелся на
расстоянии, сухощавость оказалась не гибкой, чувствовалась
окостенелость хрящей, выпирали пропитанные солями сочленения, с
большим сопротивлением гнулась поясница. Пригласил сесть, отошел от
стола, глянул через плечо, во взгляде вдруг обожгла
заинтересованность. Марк привык к недосягаемости и чопорности
прибалтийских величин, над которыми посмеивался Мартин, а здесь
чувствовалось - уязвим, как любой теплый человек, и в то же время
попробуй, одолей! Неуловимым движением достанет кольт, пальнет
из-под руки, не целясь... "Ошибка резидента", "В эту ночь решили
самураи..." и прочая чепуха тут же полезла юноше в голову - карате,
у-шу... Вот что значит не настоящий интеллигент! Ценишь высокое, вот
и питайся себе чистым нектаром, так нет!..
- И о чем же вы с ним толковали? - с наигранной наивностью спросил
Аркадий.
- О Жизненной Силе, конечно, о чем же еще, - мрачно ответил Марк.
4
Он с досадой вспоминал свою неловкую развязность,
непоследовательность, сбивчивость - мог бы сказать вот это, ответить
так... уж слишком скукожился перед авторитетом. Будь он уверенней,
вспомнил бы свои бесконечные, как институтские коридоры, монологи,
логические цепи... удивительно быстро забываются эти, логические...
А иногда словно кто-то тихо и твердо скажет на ухо - "вот так!" -
вздрагиваешь, ужасаешься - и веришь; и никогда не забудешь, как
стихотворение из детства. Эта, через голову разума протянутая рука
пугала и бесила его, унижала - и привлекала, как ничто другое. Он
ощущал, что связан, спеленат, что все лучшее кто-то говорит за
него... А он хотел все сделать сознательно, в открытую, без
унизительного заигрывания с самим собой. И в то же время тянулся к
своей тайной самости как к загадке. "Наука поможет все это
распутать, размотать; нет чуда, есть только сложность!
Программа его внушает уважение своими масштабами. Действительно,
разве не лучше строить жизнь, исходя из идеалов - высоких,,
перспектив - далеких, истин - абсолютных?.. чем укореняться на своем
пятачке, да рылом в землю?..
- Чем же вы недовольны, наверное, всласть поговорили? - Аркадий
смотрел на Марка с хитрецой.
5
Поговорили... Марк начал издалека, с общей проблемы в историческом
аспекте, но тут же был прерван. Костлявым пальцем указано было ему
на жестяные ходики с цветочками на зеленом радостном циферблате, с
мигающими кошачьими глазами - так, так, так... Ходики из детства,
может, и вы помните их?.. Раздосадованный, сбитый с подготовленного
предисловия, он кинулся в самый водоворот, начал прямо с высших
проявлений, с интуиции, подсознательных прорывов, роли некоторых
веществ, самых интригующих - со всего, чему объявил войну до полного
разоблачения. Откуда догадка, открытие, как рождается то, чего
безусловно на свете не было...
- Чувствую удивление и искренность, это немало. Но нет руководящей
идеи, чтобы продвинуться в море фактов. - Шульц выскользнул из
кресла, моментально оказался у стены, взялся за цепочку, не спеша,
отслеживая каждый щелчок, поднял гирьку - и бросил через плечо
острый взгляд индейца.
- Неужели не чувствуете гармонию ритмов жизни?.. Vis Vitalis... - и
пошел, пошел, все у него укладывалось, объяснялось, струилось
неразрывной нитью... по наитию, по велению сердца он лепил мир
чуткими пальцами, обратив незрячие глаза к небу.
В конце концов Марк осмелился возразить, в самом ажурном месте, где
мэтр перескакивал пропасть в два скачка, оттолкнувшись в воздухе от
воображаемой опоры.
- Что ж... так и будете - обеими ногами на земле, - маэстро
язвительно усмехнулся. - Факты косная почва, общий взгляд - воздух
ученого, среда полета. Но вы молоды, не закостенели еще, как ваш...
- он помолчал, сдержав недостойный выпад против Штейна, сгибая и
разгибая громко хрустящие пальцы.
- Э - э, да он истеричен... - подумал Марк, придававший большое
значение твердости поведения; отыскав слабость у гения, он
почувствовал себя уверенней.
6
- С ним невозможно спорить, он верит, - сказал Аркадий.
В доме не было света, тускло горела свеча, фиолетовые наплывы