Чтение 29–й страницы книги ~Зона~

нул: "Мама!" - и упал с десятиметровой высоты. Мы бросились к нему. Но
Фидель поднялся, отряхнул снег и говорит:

- Падать - не залазить!..

Стали искать нож. Балодис говорит:

- Видно, ты его проглотил.

- Пусть, - сказал Фидель, - у меня их два...

Потом мы отправились в казарму. Навстречу выехал хлебный фургон. Мы
пошли вперед, не сворачивая. Водитель затормозил, свернул и поломал
чью-то ограду...

Когда мы вернулись, служебный наряд чистил оружие. Мы зашли в столо-
вую и поели холодного рассольника. Фидель хотел помочиться в бачок, ко-
торый стоял на табурете. Но мы с Балодисом ему отсоветовали.

Потом мы зашли в ленкомнату. Расселись вокруг стола. Он был накрыт
кумачовой скатертью. Кругом алели стенды, плакаты и лозунги. Наверху
мерцала люстра. В углу лежала свернутая трубкой новогодняя "Молния"...

- Скоро ли коммунизм наступит? - поинтересовался Фидель.

- Если верить газетам, то завтра. А что?

- А то, что у меня потребности накопились.

- В смысле - добавить? - оживился Балодис.

- Ну, - кивнул Фидель. Я говорю:

- А как у тебя насчет способностей?

- Прекрасно, - ответил Фидель, - способностей У меня навалом.

- Матом выражаться, - подсказал Балодис.

- Не только, - ответил Фидель.

Он начал расставлять шахматное фигуры. Я положил голову на скатерть.
А Балодис стал разглядывать фотографии членов Политбюро ЦК. Потом он
сказал:

- Вот так фамилия - Челюсть!

Тут в ленкомнату заглянул старшина Евченко.

- Ложились бы, хлопцы! - сказал он. А Фидель как закричит:

- Почему кругом несправедливость, старшина? Объясните, почему? Вор,
положим, сидит за дело. А мы-то за что пропадаем?!

- Кто же виноват? - говорит старшина. Я говорю:

- Если бы мне показали человека, который виноват... На котором вина
за все мои горести... Я бы его тут же придушил...

- Шли бы спать, - произнес Евченко. Тут мы встали и ушли не попрощав-
шись. А Фидель - тот даже задел старшину. Покурили, сидя во дворе на
бревнах. Затем направились в хозчасть.

- Боб, иди в зону, - сказал Фидель, - и принеси горючего. А то мотор
глохнет.

- Давай, - подхватил Балодис, - в кильдиме шнапса нет, а у зеков -
сколько угодно. Дадут без разговоров, вот увидишь. Знают, что и мы в
долгу не останемся.

Он потянул Фиделя за рукав:

- Дай папиросу.

- Курить вредно, - заявил Фидель, - табак отрицательно действует на
сердце.

- Нет, полезно, - сказал Балодис, - еще полезней водки. А вредно зна-
ешь что? На вышке стоять.

- Самое вредное, - говорит Фидель, - это политзанятия. И когда бежишь
в противогазе.

- И строевая подготовка, - добавил я...

В зону меня не пустили. Контролер на вахте спрашивает:

- Ты куда?

- В зону, естественно.

- По личному делу?

- Нет, - говорю, - по общественному.

- За водкой, что ли?

- Ну.

- Поворачивай обратно!

- Ого, - говорю, - вот это соцзаконность! Значит - пускай ее выпьет
какой-нибудь рецидивист? И совершит повторное уголовно наказуемое дея-
ние?..

- Ты ходишь за водкой. Общаешься с контингентом. А потом он использу-
ет тебя в сомнительных целях.

- Кто это - он?

- Контингент... У тебя должен быть антагонизм по части зеков. Ты дол-
жен их ненавидеть. А разве ты их ненавидишь? Что-то не заметно. Спраши-
вается, где же твой антагонизм?

- Нет у меня антагонизма. Даже к тебе, мудила...

- То-то, - неожиданно высказался контролер и добавил: - Хочешь, я те-
бе из личных запасов налью?

- Давай, - говорю, - только антагонизма все равно не жди...

Я шел в казарму спотыкаясь. В темноте миновал заснеженный плац. Ока-
зался в сушилке, где топилась печь. На крючьях висели бушлаты и полушуб-
ки.

Фидель рванулся ко мне, опрокинул стул. Когда я сказал, что водки
нет, он заплакал.

Я спросил:

- А где Балодис? Фидель говорит:

- Все спят. Мы теперь одни.

Тут и я чуть не заплакал. Я представил себе, что мы одни на земле.
Кто же нас полюбит? Кто же о нас позаботится?..

Фидель шевельнул гармошку, издав резкий, пронзительный звук.

- Гляди, - сказал он, - впервые беру инструмент, а получается не ху-
до. Что тебе сыграть, Баха или Моцарта?..

- Моцарта, - сказал я, - а то караульная смена проснется. По рылу
можно схлопотать... Мы помолчали.

- У Дзавашвили чача есть, - сказал Фидель, - только он не даст. Пош-
ли?

- Неохота связываться.

- Почему это?

- Неохота, и все.

- Может, ты его боишься?

- Чего мне бояться? Плевал я...

- Нет, ты боишься. Я давно заметил.

- Может, я и тебя боюсь? Может, я вообще и Когана боюсь?

- Когана ты не боишься. И меня не боишься. А Дзавашвили боишься. Все
грузины с ножами ходят. Если что, за ножи берутся. У Дзавашвили вот та-
кой саксан. Не умещается за голенищем...

- Пошли, - говорю.

Андзор Дззвашвили спал возле окна. Даже во сне его лицо было красивым
и немного заносчивым. Фидель разбудил его и говорит:

- Слышь, нерусский, дал бы чачи... Дзавашвили проснулся в испуге. Так
просыпаются все солдаты лагерной охраны, если их будят неожиданно. Он
сунул руку под матрас. Затем вгляделся и говорит:

- Какая чача, дорогой, спать надо!

- Дай, - твердит Фидель, - мы с Бобом по-хмеляемся.

- Как же ты завтра на службу пойдешь? - говорит Андзор.

А Фидель отвечает:

- Не твоих усов дело. Андзор повернулся спиной. Тут Фидель как закри-
чит:

- Как же это ты, падла, русскому солдату чачи не даешь?!

- Кто здесь русский? - говорит Андзор. - Ты русский? Ты - не русский.
Ты - алкоголист! Тут и началось. Андзор кричит:

- Шалва! Гиго! Вай мэ! Арунда!..

Прибежали грузины в белье, загорелые даже на Севере. Они стали так
жестикулировать, что у Фиделя пошла кровь из носа,

Тут началась драка, которую много лет помнили в охране. Шесть раз я
падал. Раза три вставал. Наконец меня связали телефонным проводом и от-
несли в ленкомнату. Но даже здесь я все еще преследовал кого-то. Связан-
ный, лежащий на шершавых досках. Наверное, это и был тот самый человек.
Виновник бесчисленных превратностей моей судьбы...

...К утру всегда настроение портится. Особенно если спишь на холодных
досках. Да еще связанный телефонным проводом.

Я стал прислушиваться. Повар с грохотом опустил дрова на кровельный
лист. Звякнули ведра. Затем прошел дневальный. А потом захлопали двери,
и все наполнилось особым шумом. Шумом казармы, где живут одни мужчины и
ходят в тяжелых сапогах.

Через несколько минут в ленкомнату заглянул старшина Евченхо. Он,
наклонившись, разрезал штыком телефонный провод.

- Спасибо, - говорю, - товарищ Евченко. Я, между прочим, этого так не
оставлю. Все расскажу корреспонденту "Голоса Америки".

- Давай, - говорит старшина, - у нас таких корреспондентов - целая
зона.

Потом он сказал, что меня вызывает капитан Токарь.

Я шел в канцелярию, потирая запястья. Токарь встал из-за стола. У ок-
на расположился недавно сменивший меня писарь Богословский.

- В этот раз я прощать не собираюсь, - заявил капитан, - хватит! С
расконвоированными пили?

- Кто, я?

- Вы.

- Ну уж, пил... Так, выпил...

- Просто ради интереса - сколько?

- Не знаю, - сказал я, - знаю, что пил из консервной банки.

- Товарищ капитан, - вмешался Богословский, - он не отрицает. Он рас-
каивается... Капитан рассердился:

- Я все это слышал - надоело! В этот раз пусть трибунал решает. Ста-
рой ВОХРы больше нет. Мы, слава Богу, принадлежим к регулярной армии...

Он повернулся ко мне: