вернулся сюда. В тысячу -- в миллион раз легче. А теперь -- что же? Пойти и
задушить эту -- == Но разве это чему-нибудь поможет?
логическую ось -- хоть ненадолго навались изо всех сил на рычаг -- и, как
древний раб, ворочай жернова силлогизмов -- пока не запишешь, не обмыслишь
всего, что случилось...
все соты гигантского, стеклянного улья были полны. Сквозь стекло палуб --
крошечные муравьиные люди внизу -- возле телеграфов, динамо,
трансформаторов, альтиметров, вентилей, стрелок, двигателей, помп, труб. В
кают-компании -- какие-то над таблицами и инструментами -- вероятно,
командированные Научным Бюро. И возле них -- Второй Строитель с двумя своими
помощниками.
осенние, без лучей.
придется спуститься неизвестно где. И вообще -- неизвестно...
руками через час навсегда выкину из уютных цифр Часовой Скрижали, навсегда
оторву от материнской груди Единого Государства. Они напомнили мне
трагические образы "Трех Отпущенников" -- история которых известна у нас
любому школьнику. Эта история о том, как троих нумеров, в виде опыта, на
месяц освободили от работы: делай что хочешь, иди куда хочешь *(6).
Несчастные слонялись возле места привычного труда и голодными глазами
заглядывали внутрь; останавливались на площадях -- и по целым часам
проделывали те движения, какие в определенное время дня были уже
потребностью их организма: пилили и стругали воздух, невидимыми молотами
побрякивали, бухали в невидимые болванки. И наконец, на десятый день не
выдержали: взявшись за руки, вошли в воду и под звуки Марша погружались все
глубже, пока вода не прекратила их мучений...
сколько нужно водяного балласта в кормовую цистерну. Во мне был какой-то
граммофон: он отвечал на все вопросы быстро и точно, а я, не переставая, --
внутри, о своем.
того момента, в сущности, началось.
них на секунду одно: низко нахлобученные волосы, глаза исподлобья -- тот
самый. Я понял: они здесь, и мне не уйти от всего этого никуда, и остались
только минуты -- несколько десятков минут... Мельчайшая, молекулярная дрожь
во всем теле (она потом не прекращалась уже до самого конца) -- будто
поставлен огромный мотор, а здание моего тела -- слишком легкое, и вот все
стены, переборки, кабели, балки, огни -- все дрожит...
чтобы скорее наверх, в командную рубку: пора в путь... куда?
чугунные пласты неба. И так чугунно мне поднять руку, взять трубку
командного телефона.
палуба под ногами уходит -- мягкая, резиновая -- и все внизу, вся жизнь,
навсегда... На секунду -- все глубже падая в какую-то воронку, все кругом
сжималось -- выпуклый сине-ледяной чертеж города, круглые пузырьки куполов,
одинокий свинцовый палец аккумуляторной башни. Потом -- мгновенная ватная
занавесь туч -- мы сквозь нее -- и солнце, синее небо. Секунды, минуты, мили
-- синее быстро твердеет, наливается темнотой, каплями холодного серебряного
пота проступают звезды...
Как если бы внезапно вы оглохли: вы еще видите, что ревут трубы, но только
видите: трубы немые, тишина. Такое было -- немое -- солнце.
атмосферы. Но так как-то все быстро, врасплох -- что все кругом оробели,
притихли. А мне -- мне показалось даже легче под этим фантастическим. немым
солнцем: как будто я, скорчившись последний раз, уже переступил неизбежный
порог -- и мое тело где-то там, внизу, а я несусь в новом мире, где все и
должно быть непохожее, перевернутое...
граммофон во мне -- и граммофон механической, шарнирной рукой сунул
командную трубку Второму Строителю. А я, весь одетый тончайшей,
молекулярной, одному мне слышной дрожью, -- побежал вниз, искать...
замкнется... Возле двери -- какой-то незнакомый мне, низенький, с сотым,
тысячным, пропадающим в толпе лицом, и только руки необычайно длинные, до
колен: будто по ошибке наспех взяты из другого человеческого набора.
И я сверху, намеренно резко:
головы -- и головы желтые, лысые, спелые. Быстро всех в горсть -- одним
взглядом -- и назад, по коридору, по трапу, вниз, в машинное. Там жар и
грохот от раскаленных взрывами труб, в отчаянной пьяной присядке сверкающие
мотыли, в неперестающей ни на секунду, чуть заметной дрожи -- стрелки на
циферблатах...
записной книжкой лбом...
она?
-- будто на голову выше, чем всегда, крылатая, сверкающая, летучая -- как
древние валькирии, и будто огромные, синие искры наверху, на радиошпице --
это от нее, и от нее здесь -- легкий, молнийный, озонный запах.
бега). -- Мне надо передать вниз, на землю, на эллинг... Пойдемте, я
продиктую...
нашел, крепко сжал ее руку:
равно куда... И вот скоро двенадцать -- и неизвестно что? И ночь... где мы с
тобой будем ночью? Может быть -- на траве, на сухих листьях...
-- одиннадцать тридцать. Скорость: шесть тысяч восемьсот...
знаю: молчи. Но ведь ребенок -- твой? И я ее отправила -- она уже там, за
Стеною. Она будет жить...
небом и ослепительным солнцем, ночь; медленно с одной минуты на другую
перехрамывающая стрелка часов на стеке; и все, как в тумане, одето
тончайшей, чуть заметной (одному мне) дрожью.
внизу, ближе к земле.
"[Интеграл]" зацепился за какой-то секундный волосок, на миг повис
неподвижно, потом волосок лопнул -- и "[Интеграл]", как камень, вниз -- все
быстрее. Так в молчании, минуты, десятки минут -- слышен пульс -- стрелка
перед глазами все ближе к 12, и мне ясно: это я -- камень, I -- земля, а я
-- кем-то брошенный камень -- и камню нестерпимо нужно упасть, хватиться
оземь, чтоб вдребезги... А что, если... -- внизу уже твердый, синий дым
туч... -- а что, если...
ход" -- камень перестал падать. И вот устало пофыркивают лишь четыре нижних
отростка -- два кормовых и два носовых -- только, чтобы парализовать вес
"[Интеграла]", и "[Интеграл]", чуть вздрагивая, прочно, как на якоре, --
стал в воздухе, в каком-нибудь километре от земли.
через стеклянный планшир, торопливо, залпом глотали неведомый, застенный мир
-- там, внизу. Янтарное, зеленое, синее: осенний лес, луга, озеро. На краю
синего блюдечка -- какие-то желтые, костяные развалины, грозит желтый,
высохший палец, должно быть, чудом уцелевшая башня древней церкви.
коричневой тенью летало какое-то быстрое пятно. В руках у меня бинокль,
механически поднес его к глазам: по грудь в траве, взвеяв хвостом, скакал
табун коричневых лошадей, а на спинах у них -- те, караковые, белые,
вороные...