понимал: на весах лежали две вещи - на одной чаше его честь (опиравшаяся на
то, что он не станет отрекаться от своих слов), на другой - все, что он
привык считать смыслом своей жизни (работу ученого и врача).
сказанного - есть нечто средневековое. Что такое вообще "отречься"? Может ли
кто-нибудь заявить, что мысль, высказанная им ранее, больше недействительна?
В нынешнее время мысль можно опровергнуть, но не отречься от нее. Отречься
от мысли, пан коллега, - нечто невозможное, чисто словесное, формальное,
магическое, и, стало быть, я не вижу причины, почему бы вам не сделать того,
чего от вас требуют. В обществе, управляемом террором, любые заявления
лишены вескости, они вынужденные, и обязанность каждого порядочного человека
не принимать их всерьез, пропускать мимо ушей. Повторяю, пан коллега, в моих
интересах и в интересах ваших пациентов, чтобы вы продолжили свою работу.
что обеспокоены тем, как они отнесутся к вам?
публичном выступлении и речи нет. Обыкновенные бюрократы. Им нужно, чтобы
где-то в их досье было свидетельство, что вы не противник режима. Чтобы тем
самым они смогли защитить себя, если кто-то станет их обвинять, что они
оставили вас на прежней работе. Мне обещали, что ваше заявление не получит
огласки. Они отнюдь не намерены публиковать его.
разговор.
врач, приближавшийся к пенсионному возрасту, вскоре уступит ему свое место.
Когда разнесся слух, что вышестоящие органы требуют от Томаша покаянного
заявления, никто не сомневался, что он подчинится.
давал повода сомневаться в его честности, люди охотнее делали ставку на его
пороки, чем на его добродетели.
решение. Я мог бы разделить ее на два основных типа.
вынуждены были в свое время от чего-то отречься, выразить свое согласие с
оккупационным режимом или готовы были пойти на это (пусть даже без
удовольствия; никто не шел на это с охотой).
ранее: робкой улыбкой заговорщицкого согласия. Она была подобна улыбке двух
мужчин, встретившихся в борделе: им чуточку стыдно, но одновременно и
радостно оттого, что их стыд взаимен; между ними возникают узы некоего
братства.
конформистом. Его предполагаемое согласие с предложением главного врача было
своего рода доказательством, что малодушие постепенно и определенно
становится нормой поведения и в скором времени перестанет восприниматься
тем, чем есть на самом деле. Эти люди никогда не были его друзьями. И Томаш
с испугом представлял себе, что сделай он заявление, о котором его просил
главный врач, они непременно зазовут его на стаканчик вина и станут
набиваться в приятели.
подвергаясь преследованиям, отказывались идти на какой-либо компромисс с
оккупационными властями или которые были убеждены, что никогда бы не пошли
на него, хотя пока еще никто от них никакого компромисса (или заявления) и
не требовал (возможно, потому, что они были слишком молоды, чтобы успеть
влипнуть в какую-нибудь передрягу).
Даже улыбался. Но опять-таки это была уже совершенно иная улыбка, из некоего
пухлого гербария улыбок: улыбка удовлетворенного нравственного
превосходства.
его?
знаем, как оно водится. Такое заявление пишется в форме письма директору или
министру или бог весть еще кому, а тот обещает, что письмо опубликовано не
будет - пусть его автор не чувствует себя униженным. Не так ли?
его знает, что в любой момент оно может быть обнародовано. И потому уже
боится пикнуть, покритиковать что-нибудь или против чего-то выступить, он
знает, что в таком случае его заявление будет опубликовано и его доброе имя
в глазах всех опорочено. Но в конечном счете это вполне терпимый метод.
Можно представить себе и худший.
откуда ты взял, что я уже согласился им воспользоваться?
хотели, чтобы он написал покаянное заявление, тем самым он всем доставил бы
радость! Люди с первым типом реакции порадовались бы тому, что инфляция
малодушия делает их поведение общепринятым и возвращает им утраченную честь.
А люди со вторым типом реакции привыкли считать свою собственную добродетель
особой привилегией, от которой не желают отказываться. И потому к трусу
питают тайную любовь: без него их мужество стало бы обычным и напрасным
усилием, каким уже никто не восхищался бы.
повсюду, даже на лицах прохожих на улице. Он лишился сна. С чего бы это?
Разве он придает этим людям такое значение? Вовсе нет. Зная им цену, он и
сам на себя злится, что их взгляды столь тревожат его. В этом нет никакой
логики. Возможно ли, что он так зависит от мнения людей, которых так мало
уважает?
судьбу и выносить ему приговор) повлияло, пожалуй, в свое время и на выбор
профессии, исключающей необходимость подвергаться суду публики. Человек,
избравший, к примеру, стезю политика, добровольно отдает себя на суд
публики, наивно и искренно веруя, что заслужит ее признание.
тому, как Томаша воодушевляла сложность диагноза.
пациентов или самых ближайших коллег, а следовательно, суду в четырех
стенах, с глазу на глаз. Взгляды тех, кто судит его, он мог бы тотчас
отпарировать собственным взглядом, объясниться или защититься. Но сейчас
Томаш оказался в положении (впервые в жизни), когда устремленных на него
взглядов было куда больше, чем он способен был уловить. Он не мог ответить
им ни собственным взглядом, ни словом. Он был отдан на их произвол. О нем
говорили в клинике и вне клиники (в то время нервозная Прага делилась
вестями о том, кто не оправдал надежд, кто предал, кто стал
коллаборационистом, с непостижимой быстротой африканского тамтама), он знал
об этом, но был бессилен с этим бороться. Он и сам поражался, насколько это
было ему нестерпимо и в какое смятение повергло его. Интерес всех этих людей
к нему был омерзителен, как давка или прикосновения тех, кто в наших
страшных снах срывает с нас одежду.
сказал, что предвидел его решение.
заявления, - сказал Томаш, желая намекнуть главному врачу, что для этого
достаточно было бы всем коллегам пригрозить уходом с работы, если его,
Томаша, вынудят покинуть клинику.
работы, и он некоторое время спустя (главврач пожал ему руку еще сильнее,
чем в предыдущий раз; на ней еще долго синели следы) вынужден был проститься
с клиникой.
от Праги. Добирался от туда ежедневно поездом и возвращался смертельно
усталым. Год спустя ему посчастливилось найти место более выгодное - хотя и
более зависимое - в пригородной амбулатории. Здесь он уже не мог заниматься
хирургией и практиковал как врач-терапевт. Приемная была всегда, переполнена
пациентами, и потому каждому из них он способен был уделить не более пяти
минут; он прописывал аспирин, выписывал больничные листы работающим и,
считая себя уже скорее чиновником, чем врачом, посылал их на обследование к
специалистам.
полнота сообщала ему достоинство. Он представился сотрудником министерства
внутренних дел и пригласил Томаша в кабачок напротив.
меня остановят фараоны и обнаружат, что я выпил, прощай мои водительские
права.
Буджолд Лоис
Маккарти Кормак
Жюль Верн
Сапковский Анджей
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий