же их раскроют. Жизнь казалась нестерпимо бессмысленной и скучной, от
нее мутило. Зеркало внутреннего зрения скрыла черная завеса, а воображе-
ние лежало в затемненной больничной палате, куда не проникал ни единый
луч света. Он завидовал Джо - там, в поселке, он буйствует и дебоширит,
хмельной дурман бродит у него в голове, бушует хмельная радость и льются
хмельные слезы, он неправдоподобно, восхитительно пьян и не помнит об
утре понедельника, о предстоящей неделе убийственного труда.
жизнь. Угнетало ощущение, что он неудачник. Не зря редакторы отвергали
его писанину. Теперь он ясно это понимал и смеялся над собой и над свои-
ми мечтами. Руфь вернула ему "Голоса моря" почтой. Письмо ее он прочел
равнодушно. Она всячески постаралась убедить его, что стихи ей понрави-
лись, что они хороши. Но лгать она не умела, не умела и обманывать себя.
Она считала, что стихи не удались, и по каждому вымученному, неглубокому
суждению он чувствовал, что она их не одобряет. Что ж, она права. Пере-
читывая теперь стихи, Мартин твердо в это уверовал. Чувство красоты,
ощущение чуда покинуло его, и, читая стихи, он поймал себя на недоуме-
нии: с чего ему вздумалось такое написать? Смелость языка показалась ему
смехотворной, меткие выражения - уродливыми, все было нелепо, фальшиво,
неправдоподобно. Будь у него силы хоть на какое-то действие, он сразу бы
сжег эти свои "Голоса". Но чтобы швырнуть их в огонь, надо было еще пой-
ти в котельную, гостиницы, стихи того не стоили. Всю энергию поглощала
стирка чужого белья. Для своих дел ее не осталось.
Но в субботу днем, когда он вымылся после работы, его охватило неодоли-
мое желание забыться. "Пойду-ка я гляну, как там Джо", - сказал он себе
и сразу же понял, что лжет. Но осмыслить, откуда эта ложь, недоставало
сил. А и были бы они, все равно не стал бы он об этом думать, хотелось
одного - забыться. Медленно, небрежной походкой двинулся он в поселок, и
чем ближе к кабачку, тем быстрей, против воли, шагал.
стакан и только тогда передал бутылку Джо.
тин не стал его ждать, залпом выпил и налил еще.
ливайся.
говорить.
глядеть, что ты запил, Март, ох, обидно. Ну, бывай здоров!
подобный малый с голубыми слезящимися глазами и волосами, зализанными на
прямой пробор, уже трепетал перед ним.
Зашибаю я здорово, а то спалил бы ихнюю лавочку да и смотался. Только то
их и спасает, что зашибаю, верное слово.
зает хмельной дурман. Теперь-то он ожил - впервые за три недели он ощу-
тил дыхание жизни. Вернулись мечты. Вырвалось из темной больничной пала-
ты воображение, яркое, пылающее, и пошло его соблазнять. Ясней ясного
стало зеркало внутреннего зрения, и снова в нем засияли, мгновенно сме-
няя друг друга, мимолетные образы. Чудо и красота идут с ним об руку,
снова он всемогущ. Он пытался рассказать про это Джо, но у Джо были свои
видения - наивернейшие планы, как сбросить ярмо прачки и гладильщика и
самому стать владельцем распрекрасной паровой прачечной.
после шести ни одна живая душа не будет работать. Слышь, чего я говорю?
Машин будет вдосталь и рабочих рук, не к чему надрываться с утра до но-
чи, и вот убей меня бог. Март, я тебя поставлю управляющим, будешь ты
тут старшой. Я уже все обмозговала Бросаю зашибать и два года коплю
деньгу... накоплю, а потом...
фетчиком, а после отвлек этого достойнейшего мужа, пускай подаст выпить
двоим вновь пришедшим - двум фермерам, которые охотно приняли приглаше-
ние Мартина. Мартин был неслыханно щедр, угощал всех и каждого - батра-
ков, конюха, подручного садовника и самого буфетчика и вороватого бродя-
гу, что проскользнул сюда как тень и как тень маячил в конце стойки.
ну, Джо кряхтел и охал.
обед. Джо чуть не прослезился.
стерпишь. А знаешь, я вроде полюбил тебя, право слово. Потому и обидно
сделалось. Я как спервоначалу на тебя глянул, ты мне по душе пришелся.
пойдем бродяжить. Я отродясь не пробовал, а сдается мне, невелика хит-
рость. И ничего делать не будем. Ты только подумай - ничего не делать! Я
когда хворал тифом, в больнице лежал, во где была красота. Еще бы разок
захворать.
без конца заваливали фасонным бельем. Джо и Мартин совершали чудеса доб-
лести. Они сражались до поздней ночи, при свете электричества, еду гло-
тали наспех, успевали даже поработать полчаса до завтрака. Мартину стало
не до холодных ванн. Каждый гнал, гнал, гнал, и Джо властно подгонял
мгновенья, старательно собирал их в стадо, не терял ни единого, без кон-
ца пересчитывал, точно скупец золото, крутился как одержимый, как беше-
ный, неистовая машина, и помогала ей вторая искусная машина, которая ду-
мала, будто была когда-то человеком, неким Мартином Иденом.
то, окна заколочены досками, а сам он - только призрачный сторож. Всего
лишь тень. Джо прав. Оба они тени, и нескончаем тяжкий труд в преддверии
ада. Или все это сон? Минутами, когда в жаркой и паркой духоте он водил
по белью тяжелыми раскаленными утюгами взад и вперед, ему чудилось, все
это и впрямь только сон. Совсем скоро, или, может, через тысячу лет, он
проснется в своей каморке, подле стола в чернильных пятнах, и примется
писать с того места, где остановился накануне. Или, может, и это был то-
же сон, и он проснется, когда пора будет стать на вахту, вывалится из
койки в кренящемся кубрике, поднимется на палубу, под тропические звез-
ды, возьмется за штурвал и его обдует прохладным пассатом.
означавшим, как всегда после рабочей недели, совершенный упадок сил.
велосипед, смазал передачу, отрегулировал подшипники. Джо только еще
плелся к кабаку, когда Мартин промчался, мимо, - он низко пригнулся к
рулю. Мерно и сильно, вовсю мочь жал на педали, в лице решимость одолеть
семьдесят миль, подъемы, спуски, дорожную пыль. Ночевал он в Окленде, в
воскресенье проделал семьдесят миль обратного пути. А утром в поне-
дельник, усталый, начал новую рабочую неделю. Зато остался трезв.
нем сохранялся лишь проблеск чего-то, лишь теплилась в душе искра и каж-
дую субботу и воскресенье заставляла его с бешеной скоростью одолевать
сто сорок миль. Но это был не отдых. Это действовала некая сверхмашина,
помогая затушить искру - единственное, что еще осталось в нем от прошлой
его жизни. В конце седьмой недели, почти бессознательно, не в силах про-
тивиться, он поплелся вместе с Джо в поселок, и утопил жизнь в вине, и
обрел жизнь до утра понедельника.
миль, вытеснял оцепенение от безмерно тяжкой работы новым оцепенением от
усилий уж вовсе непомерных. В конце третьего месяца он в третий раз по-
шел с Джо в поселок. Он забылся, и снова жил, и, ожив, в миг озарения
ясно увидел, что сам обращает себя в животное - не тем, что пьет, но
тем, как работает. Пьянство - следствие, а не причина. Оно следует за
этой работой так же неотвратимо, как вслед за днем наступает ночь. Нет,
обращаясь в рабочую скотину, он не покорит вершины - вот что нашептало
ему виски, и он согласно кивнул. Виски - оно мудрое. Оно умеет раскры-
вать секреты.
с воодушевлением пили за его здоровье, оперся на стойку и нацарапал нес-
колько слов.
резвило его. Он с упреком глянул на Мартина, на глазах выступили слезы,
потекли по щекам.
леграфную контору.
чи, чтоб не свалился, покуда соображает.
Дай-ка, я подпишу.
Акунин Борис
Лукин Евгений
Сапковский Анджей
Орлов Алекс
Глуховский Дмитрий
Василенко Иван