путешественник, а на следующее утро в квартире он вроде бы был вполне
доволен своим прежним окружением. Он также быстро вошёл в свой прежний
ритм жизни: угри в ванне, прогулки по мрачным лондонским улицам и даже, не
без некоторых треволнений с моей стороны, послеобеденные покупки в
магазине у Хэрродза. В одном местном магазинчике ему разрешили самому
выбирать себе покупки. Как я уже упоминал, у него была страсть к резиновым
игрушкам, особенно к тем, которые пищат и гремят, когда их потрясёшь.
Неподалёку от моего дома находилась лавочка, где была масса таких
редкостей, как резиновые фрукты и булочки, взрывающиеся сигары, полные с
виду рюмки, из которых не выливалось ни капли жидкости, даже муляжи из
папье-маше в виде помёта кошек и собак, - полный набор для любителей
вещественных шуток. Тут я однажды заколебался было между свистящим
шоколадным эклером и резиновой скумбрией, которая извивалась, и тогда
продавец сказал: "А почему бы не дать ему выбрать самому, сэр?" и положил
обе игрушки на пол. К удивлению продавца Мидж бросился к эклеру и после
этого он всегда выбирал себе игрушки сам, и с триумфом нёс их домой. Эклер
был совсем как настоящий, и когда он проходил мимо какого-то кабачка на
углу, оттуда, слегка покачиваясь, вышел какой-то человек и, увидев Миджа,
остановился как вкопанный.
невосприимчивости к физической боли, которая была чуть ли не волшебной.
Несмотря на все предосторожности с моей стороны он ухитрился упасть с
антресолей на паркетный пол, но при этом повёл себя так, как будто бы упал
на пуховую перину. В другой раз ему прищемили голову в дверях, а он даже
не пискнул, и, наконец, он изжевал на кусочки лезвие бритвы. Я куда-то
уходил в тот вечер и оставил ему помещение за кухней, ванную комнату,
можно сказать, с полной ванной воды, и за ней ещё был чулан, где у него
было собственное потрёпанное кресло и электрокамин на стене, который
обогревал его. Когда я вернулся, открыл дверь в ванную и позвал его, то
ответа не последовало. Я вошёл и увидел, что воды в ванне нет, на дне
лежит разломанная на две части моя безопасная бритва, а вокруг валяются
раскрошенные осколки лезвия. Мне сразу как-то не пришло в голову, что, как
это ни невероятно, раз нет крови, то выдра должна быть цела. Я прошёл в
чулан, ожидая увидеть в кресле под теплым абажуром её труп. Но там, среди
подушек он удовлетворённо запищал, как бы сознавая, что выполнил сложную
задачу, проявив при этом инициативу и выдумку. Насколько мне удалось
выяснить, у него не было ни малейшей царапины.
будучи в Ираке, о том, как быть с выдрой тогда, когда не смогу
присматривать за ней сам.
отлучиться из дому на день-другой. Я, пожалуй, полагал, что, по крайней
мере в этом случае, он сможет сопровождать меня, ибо тогда ещё не знал,
что выдра далеко не лучший гость в чужом доме, и что такой дом после его
ухода будет выглядеть весьма странно. Мидж соглашался оставаться один в
течение четырёх-пяти часов, но ни в коем случае не больше, тем более если
эти часы приходятся на вечер. А теперь дела мои стали настолько страдать
от такой зависимости, что я был вынужден серьёзно задуматься над этой
проблемой.
лекции в Мидленде. Это было для Миджа первое и единственное заключение вне
знакомого ему окружения и общества людей. Я договорился поселить его на
эти три дня в ветлечебнице зоопарка, и отвёз его в Риджентс-парк на такси.
Оказавшись в зоосаде, он уверенно пошлёпал вперёд, натянув поводок, и
несмотря на все призывные звуки животных и окружающие его запахи, не
обращал на них никакого внимания. Только когда он проходил мимо вольера,
где были большие хищные птицы, он несколько съёжился и потянул поводок в
другую сторону. Возможно он вспомнил о своих родных болотах, где всю зиму
орлы кружат над водным пространством и где они, должно быть, являются
природным врагом выдр, а может врождённый инстинкт подсказывал ему, что
опасность грозит ему с небес. Я оставил его в клетке, где до него жил
больной бородавочник, и когда за ним закрыли дверцу и он понял, что
остался один, его вопли стали раздирать мне душу. Они слышались мне ещё
долго после того, как я захлопнул ворота ветлечебницы.
успокоился ли он.
мира той же глубокой комой, в которую впал, когда был заперт в ящик во
время воздушного путешествия. Он отказался принимать пищу, и после того
как изодрал себе в кровь все лапы, пытаясь расковырять металл и бетон,
окружавший его, он завернулся в овчину и ни за что не хотел просыпаться.
Мне посоветовали вернуться как можно скорее, ибо бывали случаи, когда
ручные животные в такой обстановке почти незаметно переходили от такой
комы к смерти.
белый туман, что в продолжение первых ста миль я был вынужден двигаться со
скоростью велосипеда. Затем он внезапно рассеялся, и появились чистые
голубые небеса и яркое осеннее солнце. У меня была зверская машина,
переделанная одноместная гоночная "Гранд-при", которая в дни своей
молодости развивала якобы до 160 миль в час, но теперь в ней
прирабатывались новые поршни, которые ей приходилось менять почти так же
часто, как её скромным собратьям заправляться бензином.
стремлении добраться до Лондона и до своей чахнущей выдры я стал сожалеть,
что ехал так медленно, что чуть было не утратил свою первую цель. Я вышел
на длинный прямой отрезок пути прямо к северу от Грэнтхэма, и к сожалению,
в пределах видимости не оказалось какой-либо другой машины, которая
побудила бы меня сбавить скорость.
поеду гораздо быстрее, и на короткое время мне это удалось. Турбонаддув
взревел, стрелки с невероятной быстротой подошли к красным отметкам,
глянув на спидометр я заметил, что стрелка колеблется у отметки 145 миль в
час, а я всё ускорял ход.
зеркало я увидел тонкий чёрный след масляной струи, остающейся позади. Я
остановился у какой-то фермы и думал только о том, смогу ли добраться до
Лондона поездом до тех пор, пока персонал ветлечебницы зоосада не уйдёт
домой по окончании рабочего дня. На ферме был телефон, единственный
подходящий поезд отходил из Грэнтхэма через тридцать восемь минут, и я
успел на него в тот момент, когда он уже тронулся.
клетке.
была разбрызгана и всё вокруг было мокрым, посреди всего этого валялся в
куче мой овчинный тулуп, но всё вокруг было неподвижно. Я вошёл через
железную решётчатую дверь и позвал его по имени, но ничто даже не
шелохнулось. Я сунул руку в тулуп и почувствовал, что он тёплый и дышит, а
сам залез в рукав до упора. Только когда я просунул туда руку и погладил
его по мордочке, он стал просыпаться, медленно, как бы выходя из транса.
Затем он внезапно выскочил оттуда и стал безумно прыгать от радости, лазая
по мне и забираясь мне под пальто, он всё крутился и вертелся по пустой
клетке и, наконец, задыхаясь, растянулся передо мной на полу.
норах, запах мочи. У него был недостойный отрешённый вид, печатью которого
отмечены все затворники. Он потерял чувство собственного достоинства и
нагадил себе в постель, так что его приятно пахнувший мех стал вонять как
у неухоженного хорька. Таких опытов я больше не повторял, но проблема, где
же его оставлять, ещё требовала своего решения.
давно хотелось ясно и четко рассмотреть, что он делает под водой. Для
этого Зоологическое общество разрешило мне соорудить большой стеклянный
аквариум в подсобных помещениях, которые я и снял у них на день. Если бы я
знал, что другой такой возможности больше не будет, я бы договорился о
киносъемке, но в тот раз я лишь попросил Майкла Эйртона сходить со мной и
сделать зарисовки. Вместе с аквариумом мне предоставили нескольких золотых
рыбок, которых Мидж мог бы ловить и потреблять. Мне хотелось, чтобы там
оказалось что-нибудь более дикое по виду, что-то такое, что не наводило бы
на мысль о гостиной, комнатных растениях и любящей заботе старой нянюшки
или же об уютном вегетарианском мире детской комнаты, где только в сказках
природе разрешается иметь острые зубы и когти.
уничтожение с таким рвением и виртуозностью, что даже за долгие часы
наблюдений за ним сверху, я не ожидал от него такой прыти. Скорость у него
у него была бешеная, дух захватывало от его изящества, он был как бы без
костей, как ртуть, весь жилистый, просто чудо. Я пробовал было сравнивать
его с воздушным гимнастом, с балериной, с птицей или самолётом при высшем
пилотаже, но при всём при том они уступали ему в величии. Это была выдра в
своей стихии, самое замечательное создание природы, которое мне когда-либо
приходилось видеть.
первую, он совал её себе под мышку и, очевидно, не испытывая никаких
неудобств от такой ноши, начинал гоняться, иногда выписывая при этом
весьма замысловатые петли, за другой. А один раз у него было по рыбе под
каждой мышкой, а третью он держал в зубах. По окончании этого
представления, которое обошлось мне что-то около десяти шиллингов в
минуту, я понял, что редко мне доводилось прежде получать такое
зрительское удовольствие за истраченные деньги, и я решил, что заведу для
него в Лондоне свой собственный аквариум.
Флинт Эрик
Березин Федор
Лондон Джек
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Корнев Павел