Чтение 29–й страницы книги ~Три товарища~

лило зажигание.

- Дай ему, Отто! Дай ему! Сожри "Щелкунчика"! - ревели мы, размахивая
руками.

Машины в последний раз скрылись за поворотом. Ленц громко молился
всем богам Азии и Южной Америки, прося у них помощи, и потрясал своим
амулетом. Я тоже вытащил свой. Опершись на мои плечи, Патриция подалась
вперед и напряженно вглядывалась вдаль; она напоминала изваяние на носу
галеры.

Показались машины. Мотор Браумюллера все еще чихал, то и дело слыша-
лись перебои. Я закрыл глаза. Ленц повернулся спиной к трассе - мы хоте-
ли умилостивить судьбу. Чей-то крик заставил нас очнуться. Мы только ус-
пели заметить, как Кестер, оторвавшись на два метра от своего соперника,
первым пересек линию финиша.

Ленц обезумел. Он швырнул инструмент на землю и сделал стойку на за-
пасном колесе.

- Что это вы раньше сказали? - заорал он, снова встав на ноги и обра-
щаясь к механику-геркулесу. - Развалина?

- Отвяжись от меня, дурак, - недовольно ответил ему механик. И в пер-
вый раз, с тех пор как я его знал, последний романтик, услышав оскорбле-
ние, не впал в бешенство. Он затрясся от хохота, словно в приступе пляс-
ки святого Витта.

Мы ожидали Отто. Ему надо было переговорить с членами судейской кол-
легии.

- Готтфрид, - послышался за нами хриплый голос. Мы обернулись и уви-
дели человекоподобную гору в слишком узких полосатых брюках, не в меру
узком пиджаке цвета маренго и в черном котелке.

- Альфонс! - воскликнула Патриция Хольман.

- Собственной персоной, - согласился он.

- Мы выиграли, Альфонс! - крикнула она.

- Крепко, крепко. Выходит, я немножко опоздал?

- Ты никогда не опаздываешь. Альфонс, - сказал Ленц.

- Я, собственно, принес вам кое-какую еду. Жареную свинину, немного
солонины. Все уже нарезано.

Он развернул пакет.

- Боже мой, - сказала Патриция Хольман, - тут на целый полк!

- Об этом можно судить только потом, - заметил Альфонс. - Между про-
чим, имеется кюммель [2], прямо со льда.

Он достал две бутылки:

- Уже откупорены.

- Крепко, крепко, - сказала Патриция Хольман.

Он дружелюбно подмигнул ей.

Тарахтя, подъехал к нам "Карл". Кестер и Юпп выпрыгнули из машины.
Юпп выглядел точно юный Наполеон. Его уши сверкали, как церковные витра-
жи. В руках он держал огромный и невероятно безвкусный серебряный кубок.

- Шестой, - сказал Кестер, смеясь. - Эти ребята никак не придумают
что-нибудь поновее.

- Только эту молочную крынку? - деловито осведомился Альфонс. - А на-
личные?

- Да, - успокоил его Отто. - И наличные тоже.

- Тогда мы просто купаемся в деньгах, - сказал Грау.

- Наверно, получится приятный вечерок.

- У меня? - спросил Альфонс.

- Мы считаем это честью для себя, - ответил Ленц.

- Гороховый суп со свиными потрохами, ножками и ушами, - сказал
Альфонс, и даже Патриция Хольман изобразила на своем лице чувство высо-
кого уважения.

- Разумеется, бесплатно, - добавил он.

Подошел Браумюллер, держа в руке несколько свечей зажигания, забрыз-
ганных маслом. Он проклинал свою неудачу.

- Успокойся, Тео! - крикнул ему Ленц. - Тебе обеспечен первый приз в
ближайшей гонке на детских колясках.

- Дадите отыграться хоть на коньяке? - спросил Браумюллер.

- Можешь пить его даже из пивной кружки, - сказал Грау.

- Тут ваши шансы слабы, господин Браумюллер, - произнес Альфонс тоном
эксперта. - Ни разу я еще не видел Кестера под мухой.

- А я до сегодняшнего дня ни разу не видел "Карла" впереди себя, -
ответил Браумюллер.

- Неси свое горе с достоинством, - сказал Грау. - Вот бокал, возьми.
Выпьем за то, чтобы машины уничтожили культуру.

Собираясь отправиться в город, мы решили прихватить остатки провиан-
та, принесенного Альфонсом. Там еще оставалось вдоволь на нескольких че-
ловек. Но мы обнаружили только бумагу.

- Ах, вот оно что! - усмехнулся Ленц и показал на растерянно улыбав-
шегося Юппа. В обеих руках он держал по большому куску свинины. Живот
его выпятился, как барабан. - Тоже своего рода рекорд!

За ужином у Альфонса Патриция Хольман пользовалась, как мне казалось,
слишком большим успехом. Грау снова предложил написать ее портрет. Сме-
ясь, она заявила, что у нее не хватит терпения; фотографироваться удоб-
нее.

- Может быть, он напишет ваш портрет с фотографии, - заметил я, желая
кольнуть Фердинанда. - Это скорее по его части.

- Спокойно, Робби, - невозмутимо ответил Фердинанд, продолжая смот-
реть на Пат своими голубыми детскими глазами. - От водки ты делаешься
злобным, а я - человечным. Вот в чем разница между нашими поколениями.

- Он всего на десять лет старше меня, - небрежно сказал я.

- В наши дни это и составляет разницу в поколение, - продолжал Ферди-
нанд. - Разницу в целую жизнь, в тысячелетие. Что знаете вы, ребята, о
бытии! Ведь вы боитесь собственных чувств. Вы не пишете писем - вы зво-
ните по телефону; вы больше не мечтаете - вы выезжаете за город с суббо-
ты на воскресенье; вы разумны в любви и неразумны в политике - жалкое
племя!

Я слушал его только одним ухом, а другим прислушивался к тому, что
говорил Браумюллер. Чуть покачиваясь, он заявил Патриции Хольман, что
именно он должен обучать ее водить машину. Уж он-то научит ее всем трю-
кам.

При первой же возможности я отвел его в сторонку:

- Тео, спортсмену очень вредно слишком много заниматься женщинами.

- Ко мне это не относится, - заметил Браумюллер, - у меня великолеп-
ное здоровье.

- Ладно. Тогда запомни: тебе не поздоровится, если я стукну тебя по
башке этой бутылкой.

Он улыбнулся:

- Спрячь шпагу, малыш. Как узнают настоящего джентльмена, знаешь? Он
ведет себя прилично, когда налижется. А ты знаешь, кто я?

- Хвастун! Я не опасался, что кто-нибудь из них действительно попыта-
ется отбить ее; такое между нами не водилось. Но я не так уж был уверен
в ней самой. Мы слишком мало знали друг друга. Ведь могло легко статься,
что ей вдруг понравится один из них. Впрочем, можно ли вообще быть уве-
ренным в таких случаях?

- Хотите незаметно исчезнуть? - спросил я.

Она кивнула.

Мы шли по улицам. Было облачно. Серебристо-зеленый туман медленно
опускался на город. Я взял руку Патриции и сунул ее в карман моего
пальто. Мы шли так довольно долго.

- Устала? - спросил я.

Она покачала головой и улыбнулась.

Показывая на кафе, мимо которых мы проходили, я ее спрашивал:

- Не зайти ли нам куда-нибудь?

- Нет... Потом.

Наконец мы подошли к кладбищу. Оно было как тихий островок среди ка-
менного потока домов. Шумели деревья. Их кроны терялись во мгле. Мы наш-
ли пустую скамейку и сели.

Вокруг фонарей, стоявших перед нами на краю тротуара, сияли дрожащие
оранжевые нимбы. В сгущавшемся тумане начиналась сказочная игра света.
Майские жуки, охмелевшие от ароматов, грузно вылетали из липовой листвы,
кружились около фонарей и тяжело ударялись об их влажные стекла. Туман
преобразил все предметы, оторвав их от земли и подняв над нею. Гостиница
напротив плыла по черному зеркалу асфальта, точно океанский пароход с
ярко освещенными каютами, серая тень церкви, стоящей за гостиницей,
превратилась в призрачный парусник с высокими мачтами, терявшимися в се-
ровато-красном мареве света. А потом сдвинулись с места и поплыли кара-
ваны домов...

Мы сидели рядом и молчали. В тумане все было нереальным - и мы тоже.
Я посмотрел на Патрицию, - свет фонаря отражался в ее широко открытых
глазах.

- Сядь поближе, - сказал я, - а то туман унесет тебя...

Она повернула ко мне лицо и улыбнулась. Ее рот был полуоткрыт, зубы
мерцали, большие глаза смотрели на меня в упор... Но мне казалось, будто
она вовсе меня не замечает, будто ее улыбка и взгляд скользят мимо, ту-
да, где серое, серебристое течение; будто она слилась с призрачным шеве-
лением листвы, с каплями, стекающими по влажным стволам, будто она ловит
темный неслышный зов за деревьями, за целым миром, будто вот сейчас она
встанет и пойдет сквозь туман, бесцельно и уверенно, туда, где ей слы-
шится темный таинственный призыв земли и жизни.

Никогда я не забуду это лицо, никогда не забуду, как оно склонилось
ко мне, красивое и выразительное, как оно просияло лаской и нежностью,
как оно расцвело в этой сверкающей тишине, - никогда не забуду, как ее
губы потянулись ко мне, глаза приблизились к моим, как близко они разг-
лядывали меня, вопрошающе и серьезно, и как потом эти большие мерцающие
глаза медленно закрылись, словно сдавшись...