случаи, зная наверняка, что когда-нибудь выпадет Случай счастливый? Кто
знает, сколько было тех, которые поступили подобным образом, а сегодня
примирились с позором. Ведь неподходящий случай - это отнюдь не счастливый
Случай.
пустяковым обстоятельствам? Вот когда мудрость делает человека трусом.
думая об этом. Случай чуют инстинктивно, даже не зная в тот момент, что это
что ты родился в плохом десятилетии? Отвечаю: ты чувствуешь себя трусом,
потому что однажды ты струсил. А если и на этот раз я пропустил Случай,
чувствуя его неадекватность?
сказать "холм в виде женской груди"? - а дальше дорога, которая ведет за
городок, к концу последней жилой улицы - или первой (это трудно выяснить,
пока не определишь точку отсчета). Маленький беглец, который оставляет
семейный кокон и попадает в щупальца путешествия, шагает по этой дороге, со
страхом и завистью глядя на нее.
грязные, крикливые. А я - слишком городской, и лучше держаться от них
подальше. Но чтобы добраться до площади, киоска с газетами и писчебумажного
магазина, избежав почти субтропического и малопривлекательного путешествия,
надо было пройти через Канальчик. Так называлась бывшая бурная река,
превратившаяся в зловонный сток, который протекал по самой бедной околице.
Канальчика. Ребята с Канальчика были по-настоящему грязны, жестоки и нищи.
вернется с Канальчика целым и невредимым. Вначале я не знал, что был с
Тропинки, я ведь только приехал, но те с Канальчика, сразу же навесили мне
клеймо врага. Они увидели, что я иду через их владения, читая журнал для
детей, и погнались за мной. Я побежал, продолжая читать, чтобы держать
фасон, а они мчались за мной по пятам, бросая в меня булыжниками. Один
камень попал в журнал. Я спас свою жизнь, но потерял журнал. А назавтра я
решил вступить в банду с Тропинки.
В те времена я был обладателем шевелюры, стоявшей дыбом и торчавшей во все
стороны, как в рекламе карандашей фирмы "Пресбитеро". Образцом внешнего
вида, который мне предлагали кино, общественное мнение и воскресные прогулки
после мессы, были молодые люди в двубортных пиджаках с широкими плечами, с
маленькими усиками и напомаженными волосами. В народе эта прическа
называлась "мандолина". Я хотел такую же. Я покупал на рынке за сумму,
смехотворную для биржи ценных бумаг, а для меня почти невообразимую, баночки
с бриллиантином, напоминавшим по цвету мед, и часами смазывал им волосы,
пока они не начинали лосниться, как свинцовое покрытие, как папская скуфья.
Затем я натягивал на голову сеточку, чтобы уложить прическу. Шпана с
Тропинки уже видела меня с этой сеточкой и осыпала ругательствами на своем
оскорбительном диалекте, на котором я не разговаривал, хотя понимал его. В
тот день, продержав дома два часа волосы под сеточкой, я снял ее, проверив
великолепный эффект перед зеркалом, и отправился на встречу с теми, кому
собирался дать клятву верности. Когда я уже приближался к ним, склеивающее
действие бриллиантина закончилось и мои волосы начали медленно принимать
вертикальное положение. Оборванцы с Тропинки были полны воодушевления; они
окружили меня тесным кольцом, толкая при этом друг друга локтями. Я попросил
принять меня в их компанию.
банды, Мартинетта, который тогда мне показался огромным, как башня, подошел
ко мне, перебирая босыми ногами. Моим испытанием были сто ударов ногой в
зад.
стену, поддерживаемый с обеих сторон добровольными адъютантами главаря,
получил сто ударов босой ногой. Мартинетти выполнил свою задачу хорошо: он
бил сильно, натренированно. со знанием дела, не носком, а пяткой, чтобы не
сломать пальцы. Бандиты хором считали на своем диалекте. Потом они решили
запереть меня в клетке с кроликами, а сами тем временем вели переговоры на
гортанном языке. Меня выпустили, когда я стал жаловаться на мурашек в ногах.
Но я был горд тем, что с честью прошел обряд посвящения у дикарей. И сам
превратился в скотину.
бдительные, потому что партизан у нас еще не было - ведь был конец сорок
третьего или начало сорок четвертого. Во время одной из первых вылазок
несколько наших проникло к ним в казарму, другие в это время обхаживали
часового, громилу-ломбардца, который уплетал возмутительно огромный (таким
он нам показался) бутерброд с салями и повидлом. Пока одна наша группа
отвлекала внимание немцев, расхваливая их оружие, другая украла несколько
палочек тротила. Мартинетти задумал произвести на поле взрыв, просто ради
пиротехнического эффекта. Позже немцев сменили моряки из Децима Мае. Они
установили контрольный пост у реки - на перекрестке, где в шесть часов
вечера проходили девушки из школы Святой Марии. Надо было уговорить молодежь
из Децима (а им было не более восемнадцати лет) вырвать чеки из связки
немецких ручных гранат с длинными рукоятками, чтобы взрыв произошел в реке
именно в тот момент, когда появятся девушки. Мартинетти хорошо знал, что
делать и как рассчитать время. Он все это объяснил солдатам, так что эффект
получился колоссальный: раздался взрыв, столб воды поднялся на гребне волны
и обрушился с грохотом грома в тот момент, когда девушки вышли к
перекрестку. Всеобщее бегство сопровождалось пронзительными криками, а мы и
моряки лопались от смеха. Об этих славных днях помнили так же, как о
сожжении де Молэ.
патронов и остатки обмундирования, которых после восьмого сентября хватало
повсюду:
патронами поступали так: держа гильзу в руке, пулю вставляли в замочную
скважину, ударяли по гильзе, пуля вылетала и присоединялась к коллекции
других пуль. Из пороха, добытого из гильзы (иногда это были пластинки
взрывчатого вещества), прокладывали узкие пороховые змейки и поджигали.
коллекционера было их множество, он играл гильзами, расставляя их по
фактуре, цвету, форме и высоте, Существовали полки пехотинцев, то есть
гильзы от автоматических пистолетов, знаменоносцы и кавалерия - карабины и
ружья девяносто первого калибра (их можно было увидеть только у
американцев), и наконец, предмет наивысшего вожделения - главный штаб, то
есть гильзы от пулеметов.
что момент настал. Банде с Канальчика был брошен вызов, который она приняла.
тот же вечер, в девять часов.
готовился к битве так, чтобы предстать в ней самым угрожающим образом:
мешки большими и маленькими камнями. Кто-то из ремня карабина сделал себе
кнут, страшное оружие, если им владеет уверенная рука. В эти вечерние часы
мы чувствовали себя героями, а я - более других. Это было возбуждение перед
боем - печальное и великолепное, - прощай, моя милая, прощай, быть воином -
тяжелый и сладкий труд, мы приносим в жертву свою молодость, так учили нас в
школе еще до восьмого сентября.
насыпь севернее станции и, неожиданно зайдя сзади, практически выиграем.
большим трудом: очень тяжелым было наше вооружение - камни и палки. На
вершине насыпи мы увидели, что наши противники заняли позиции за
станционными туалетами. Они нас тут же заметили, потому что смотрели вверх,
догадываясь, что мы появимся именно с этой стороны. Нам ничего другого не
оставалось, как продвигаться вперед.
на противника. То, о чем я хочу рассказать, произошло в сотне метров от
станции. Там начинались первые дома, которые, хоть их было немного,
образовывали сеть узких улочек. Случилось так, что наиболее яростная группа
наших бесстрашно бросилась вперед, в то время как я, а к счастью, и
несколько других замедлили шаг и заняли позиции за углами домов, наблюдая
издалека, причем моя позиция была самая дальняя.
бы с честью выполнили любое задание, но поскольку этого не произошло, мы
разделились спонтанно. Смельчаки спереди, трусливые сзади. Но до сражения
дело не дошло.
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Флинт Эрик
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Якубенко Николай