-- Слушай, Умка, я весь день рассматривала ту картину у тебя над кроватью,
и никак не пойму...
-- Это аллегория, из Апокалипсиса, конечно, Иоанн не ел библию, а только в
переносном смысле, читал как бы.
-- Нет, про Откровение я знаю, как же не ел, ел, конечно, ему даже внутри
горько стало. Я про падение Икаруса. Я все искала, где там автобус, да так
и не нашла.
Андрей глухо булькнул в одеяло.
-- Ну ты что, Икарус по-русски Икар, это человек был такой, а у него был
отец Дедал, -- Андрей замолчал.
-- И что, откуда он упал?
-- С неба. Ему отец птичьи перья склеил воском, а когда солнце пригрело,
крылья расплавились, он и упал. И оказалось, что в целом огромном мире от
его подвига ничего не изменилось, и никто его не оценил.
-- А это понятно, дерзнул, значит, при свете дня, как ты. А что ж отец-то
не уберег?
-- Отец улетел ночью.
Андрей смотрел как расплывается в окне спина Михаила Васильевича.
-- Плачешь, что ли? -- спросила мать, -- Ну, прости меня, бестолковую
женщину. Отца вспомнил. Не суди его, ему, наверное, тоже не сладко одному
там.
-- Да, почему одному? У него семья, дети, наверное.
-- Неизвестно, ты же у него один, и без тебя у него в душе пустое место, а
жить с такой бедой в душе очень не сладко. Ты бы ему написал, что ли, ему
уж сколько лет, наверное, вспоминает тебя, да считает недостойным. Он ведь
тоже здесь на Ленинский горах учился, значит, есть о чем и поговорить, не
то что со мной. Ведь он здесь тоже пострадал, только от власти, -- мать
остановилась будто припоминая и добавила не своим голосом:
-- За свободу человеческого духа. Ну, да я тебе рассказывала... Слушай, а
вдруг он тоже здесь жил?
-- Может быть, -- поежился Андрей
-- А ты поищи его, он же здесь в Москве живет, хочешь вместе поищем, ведь
не иголка, а человек?
-- Нет, -- коротко ответил Андрей и взглянул на дверь.
Там кто-то стоял. То есть он точно видел неясные контуры человека, на
полупрозрачном стекле. В прихожей было темно, и человек, подобно луне,
светился отраженным светом. Силуэт, разбитый на три квадрата, медленно
покачивался. Андрей встал.
-- Ты чего, -- спросила мать.
-- В туалет, -- успокоил Андрей. Он подошел к двери и замер точно напротив
головы силуэта. Потом резко открыл дверь.
-- Серега! -- сбитым дыханием шепнул Андрей.
-- Кто там у тебя? -- высохшим голосом спросил полуночник.
-- Мама, -- пояснил Андрей и вытолкнул товарища в коридор.
Они пошли к окну, выходящему на смотровую площадку.
-- Как рука? -- спросил Андрей.
-- Хреново, оторвал бы, так зудит.
-- Чешется?
-- Если бы, жжет и тянет как-то изнутри. И в голове зудит, как будто файл
застрял и не пропихивается, спать не могу.
-- Надо было в поликлинику, завтра обязательно сходи.
-- Да ты что, как я это покажу?
-- Скажешь, татуировку делал. Сейчас модно.
Со стороны лифтового холла послышался частый цокот. Появилась Ленка Гаврина:
-- Вы чего, мужики, в одних трусах? Релаксируете?
-- Ага, релаксируем, -- они оба скривились.
-- Ну, привет, -- Ленка хмыкнула и скрылась в своем блоке.
-- Слушай, -- предложил Андрей, -- Давай еще посмотрим.
-- Я боюсь.
-- Ладно, ты отвернись, а я сам посмотрю, а потом замотаю обратно.
Повязка против ожидания снялась легко, как будто совсем не присохла. Андрей
поглядел, потом наскоро замотал обратно и побежал в лифтовый холл. Серега
стал зеленый, и так и стоял, боясь шелохнуться, пока тот не вернулся.
25
Сначала из кабинета выскочил Воропаев, а потом уж появилось его
неповоротливое тело. Да уж, такой впросак, да еще прямо при нем, черт
побери. Душа его уже минут как десять летела по Владимирке, с привинченным
над крышей багажником, в котором тряслись два рулона рубероида, связанные
общей мечтой -- развалится бы поскорее под открытым чистым небом и
смотреть, как птицы обгоняют облака. А может махнула в Суздаль, в край
нетронутых двадцатым веком колокольных перезвонов, или просто на диван,
достать книгу, включить телевизор и глядеть, как по дому ходит его милая
женушка с хитрым планом насчет воропаевского ужина.
-- Кого ж ты привел, товарищ майор Воропаев? Ты хоть газеты читаешь? Ты
вообще в какой стране живешь? И даже не мечтай, в отпуск, в глушь, на
сеновалы.... нельзя же так перенапрягаться, нам только с прессой скандала
не хватало, ты погляди чего в Белоруссии делается, твою мать. Они ж там
государственную границу нарушили, а весь цивилизованный мир на ушах, а тут
у человека алиби, его вся страна видела на прессконференции у президента,
пока твоему битюгу голову долбили, и, кстати, Кусакин убийцу-то нашел, то
есть пока до суда, подозреваемого, свой же браток, бабу они не поделили,
ну, а с этой электричкой, сказали же тебе, отдыхал человек, совпадение,
понимаешь, если мы будем всех задерживать, знаешь, что будет? Знаешь, вот
именно, давай, забирай свою аргументацию и катись отдыхать, ты когда на
даче был последний раз? Ну! Заодно и мой участок посмотришь, давай, давай,
видишь, человеку некогда. И Зарукова не тормоши почем зря, он теперь под
началом Кусакина...
Так и летел, не разбирая московских пробок, пока не нагнал свою душу на
Тверском бульваре. С одной стороны на него, скрестив руки, внимательно
смотрел Александр Сергеевич, а с другой из-под насупленных бровей строго
следил Лев Николаевич. Не случайно в этом месте стоял инженерный институт
по человеческим душам. То есть сначала, когда он, блуждая по коридору,
попал в курилку Литературного Института, ему показалось, что он ошибся
дверью, как ошибся однажды в Париже на Монмартре.
В углу у плевательницы стояли три аккуратных девчушки и громко матерились.
Воропаев даже остановился, и пару раз кашлянул, мол, девушки, разрешите
интеллигентному человеку приблизиться. Одна, правда, обернулась, поглядела
на него будущим писательским взглядом, и со словами е... вашу мать,
затушила окурок и смачно сплюнула на пол дирол без сахара. Ее подружка, с
хорошим простым лицом, все допытывалась:
-- В чем, ... фабула ... нет, я понимаю ... тот ... этого старого ... с
размаху .... пестиком по ... но какого ... он в ... Чермашню ... ?
Воропаеву даже показалось, наверное, под напором последних событий, что
девушки чего-то репетируют, что-то из классики, правда он никак не мог
вспомнить из какого именно произведения сия чудная риторика. Но потом к ним