инженер-строитель и что он вернулся из армии с двумя инсультами инвалидом, и
его никто не мог спасти, а сейчас вот он священник и уже вторую на своем
веку церковь строит, и выпить может, если что, не хуже нашего.
чем речь. И Сашка у него спрашивал:
кавычках воздух, следуя за отцом Петром или не следуя ни за кем, а просто
идя или вернее, уходя восвояси.
всегда оставался в троллейбусе и стоял там стойко, хотя и из последних сил,
рассуждая, наверно, что это все-таки лучше, чем ангар разгружать железный
или чем выламывать двери и вышибать окна троллейбуса лишь для того, чтобы из
него выйти. А увидев сквозь запотевшие стекла окон Сашку и опознав в нем
своего водителя, народ начинал кричать:
добавлял: - В особо опасных размерах.
находящихся, которых нельзя даже было назвать пассажирами, а можно было -
задержанными, и он удалялся в сторону моста и двигался через мост пешком или
на трамвае в направлении своего дома - постоянного места жительства. А когда
переправлялся Сашка на другой берег, река отрезала от него город, оставляя
его за спиной и за собой, то есть не весь целиком город, а его центральную
часть.
откликался, допустим, на зов отца Петра и шел к месту строительства будущей
церкви, где, кстати сказать, и в далеком незапамятном прошлом была церковь,
а теперь есть новый жилой массив "Ясень", не имеющий не только что церкви,
но и поликлиники, и рынка сельхозпродуктов, а кинотеатр уже имеющий, потому
что построили его прошлым летом строители в соответствии с генпланом
застройки города, построили и присвоили имя "Тополь", и теперь осталось этот
"Тополь" открыть, сделав доступным для широких слоев кинозрителей.
работу, то от нее не отлынивал и не уклонялся, и всегда приходил, когда его
звали, на свое постоянно шаткое состояние внимания не обращая. И другим тоже
не давая повода обращать. И все равно для него было, что делать в этой жизни
под видом работы - церковь возводить на века, кинотеатр или, к примеру,
гараж Федоруку. Хотя кинотеатр и гараж Манякин не возводил. Чего не было в
биографии у него, того не было. Иначе бы он помнил. Если бы возводил. И не
упал бы тогда гараж наутро следующего дня. Не рухнул бы под весом
собственной крыши и не стал бы местом погребения заживо обеих частных машин
Федорука и его личной любимой женщины, состоявшей при нем в должности
секретаря-референта со знанием английского языка, стенографии,
делопроизводства и оргтехники. Ну и в делах любви, говорят, она понимала
настоящий толк и знала себе в этих делах настоящую цену. И цену самой любви
тоже она хорошо понимала, чего никак невозможно было сказать о Федоруке в
бытность его живым и здоровым. А сейчас и смысла никакого нет о нем
говорить. Вообще. Потому что остался он под обломками нового гаража в машине
вместе с любимым референтом, и их вырезали оттуда в присутствии вдов и сирот
двумя автогенами сразу, предварительно разобрав завал.
выздоравливал, имея последнее желание - протрезветь в конце концов не на
словах, а на деле и задуматься. То есть, выходит, Манякин имел два последних
желания, накладывающихся друг на друга, но они никак не осуществлялись, не
осуществлялись потому, что нескончаемым потоком тянулись к нему - больному -
из лучших побуждений друзья минувших лет и приносили, чтобы распить с
Манякиным за возможно скорый упокой его души. И брат по матери Александр
приезжал к заболевшему Манякину исправно на своем городском троллейбусе, и
отец Петр приходил по старой и доброй памяти с завидным постоянством, хотя
церковь на "Ясене" так ему и не удалось возвести пока. Горсовет принял
постановление под бассейн то место церковное задействовать, крупнейший в
городе и области - поскольку в здоровом теле и дух здоровый содержится, как
гласит народная мудрость.
горисполкому. Холодновато в нем только в зимний период года, а в летний -
наоборот - жарковато, но зато сухо под сенью ангара, и иконы, а также прочие
предметы культа не намокают и не подвергаются внешним климатическим явлениям
и колебаниям, а уж в ясную безоблачную погоду сверкает ангар и блестит на
солнце по типу настоящего купола. Так что отец Петр приходил к Манякину как
к сыну своему пред Богом и говорил ему убедительно:
станет.
становилось легче.
внутреннего сгорания, и она действовала, конечно, звуком на воспаленные
нервы Манякина, потому как не умолкала ни днем ни ночью. И Манякин понимал
умом и сердцем шофера этой машины, опасающегося не без оснований, что не
заведется она вновь при минусовой температуре, если ее заглушить. Да и воду
тогда пришлось бы сливать из радиатора, чтобы не замерзла в лед, а кому это
может понравиться - сливать ее на морозе, потом заливать обратно, таская
ведром, то есть бессмысленными манипуляциями заниматься, от которых ни вреда
никому, ни тем более пользы, а лишь одна налицо трата времени. И поэтому
шофер не выключал двигатель своей грузовой пятитонной машины никогда, и она
стояла во дворе дома, отравляя окружающую среду выхлопными газами и мерным
моторным рокотом, а с другой стороны, под этот моторный рокот Манякин часто
засыпал, а сон, говорят, для больного - первое и нужнейшее дело.
проститься с ним на тот, самый крайний случай, и были это разные люди, те, с
кем он пересекался и сталкивался на просторах жизненного пути. Друзья
детства, и те приходили, в частности младший корректор газеты "Ночная
жизнь". Он приходил, как печальный жираф, со свежим номером своей газеты и
сидел, скрючив свое длинное непослушное тело, у Манякина в изголовье и читал
ему вслух газету от первой до последней страницы, распространяя по комнате
запах черной типографской краски. А Манякин слушал его неуклюжее чтение,
говоря:
говорил, - лекарств принес импортных - от всех телесных болезней.
вон Александру.
отвечал:
надеяться вправе.
поднесла и сказала:
раскинула, а Манякин, пока она их раскидывала, осмотрел свою руку
самостоятельно, отметив, что ногти у него расти стали гораздо быстрее, чем
прежде, и опять сказала цыганка: - Ждет тебя...
чтоб она и ему погадала на будущее, так как, сказал, меня женщины
интересовать перестали в должной мере и хочу я знать и предвидеть, чего мне
от них ожидать в дальнейшем.
цыганке Манякин и подумал, что над этим вопросом тоже не мешало бы ему
задуматься - его-то давно женщины не интересовали и не занимали ни в коей
мере, но он об этом никогда не думал и не сожалел: не занимали и не занимали
- лишняя гора с плеч. Манякину как раз совсем противоположный вопрос покоя
не давал, тревожа настойчиво больное воображение: почему все его посещали за
время тяжелой и продолжительной болезни (даже поэты заходили на огонек
местные и милиция, и художник из города Петродзержинска приезжал, и нищие
тоже регулярно захаживали с людьми без определенных занятий), а врач - нет,
ни разу не навестил. Конечно, среди сонма знакомых и близких, врачей у
Манякина не имелось, но можно же было, наверно, вызвать участкового
терапевта. Так, во всяком случае, казалось Манякину. Нет, ему не нужны были
никакие доктора с рецептами, градусниками и ножами, он им не верил и их не
любил - за то, что ходят в белых халатах - и все-таки считал Манякин, что
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий