Чтение 29–й страницы книги ~Завоеватели~

- Меньше, чем тебе кажется, - спокойно отозвался Тоддин.

- Но хватит для того, чтобы перерезать нас всех.

Деревянный Тоддин помолчал немного, а потом сказал:

- Если будем тут сидеть и огрызаться, то да. Они навязали нам правила
игры, и мы их сдуру приняли.

Бьярни встал.

- Я буду посылать людей к Альхорну одного за другим каждый день.
Кто-нибудь дойдет. И даже если мы все тут погибнем, не дождавшись помощи,
Ахен все равно будет нашим.

Тоддин тоже поднялся.

- На том и порешим, - сказал он и еще раз посмотрел на убитого
Меллина. - Только посылай гонца скорее. У нас скоро не останется хлеба.

- Меллин убит? - Норг подскочил, будто его ударили.

Хильзен неторопливо кивнул.

- Ты уверен?

- Да. Прибегал Косматый, бледно-зеленый от злости, заявил, что
подмога близка, а потом отправил за Темный Лес Иннета. Тот чуть не помер
со страху.

- Бьярни молодец, - сказал Колдитц, светловолосый верзила, который
тоже пришел на "Медведе", - своего не послал. Если Иннета зарежут, как
Меллина, будет на так жалко.

- Интересно только, что запоет Бракель Волк? - возразил Хильзен.

- Бракель уже ничего не запоет. Вчера его принесли от баррикады на
Караванной улице, истекающего кровью, и я не думаю, что после этого он
проживет очень долго.

Норга эти подробности, похоже, не интересовали. Он сидел, глядя в
одну точку, и беззвучно шевелил губами, пока Хильзен не ткнул его в бок.

- Что с тобой?

- Если они перехватили Меллина, значит, они контролируют берег
залива.

- Ну и что? - мгновенно сказал Хильзен. - Даже если это и так, они
все равно не станут нападать на нас открыто. Будут сидеть за баррикадами и
отбрехиваться. Они чего-то ждут, Норг, поверь мне.

- Чего они могут ждать? - вмешался Колдитц.

- Не могу знать, - ответил Хильзен, пожимая плечами. - Здесь,
говорят, в лесах шляются бандиты по прозванию Веселые Лесорубы. А может
быть, ахенская армия передумала и решила с нами пообщаться.

- Это вряд ли, - пробормотал Норг.

- Так что же тебя беспокоит?

- Понимаешь ли, если они контролируют побережье, значит, могут
предпринять налет на район Морских улиц. Хлеба-то у них тоже нет...

Норг замолчал с несчастным видом. Колдитц вопросительно посмотрел на
Хильзена, и тот пояснил:

- У Норга на Морской улице жена.

- Тоже мне, сложности, - фыркнул Колдитц. - Пусть заберет ее оттуда и
отправит в башню к Тоддину. Деревянный разрывается, не успевает
перевязывать раненых. Все женщины умеют делать это. Все польза.

Слушая этот диалог, Норг слегка покраснел. Он никогда еще не позволял
себе называть Даллу своей женой. Однажды в хорошую минуту она показала ему
портрет своего погибшего мужа: рыжего парня с веселым ртом и глазами как у
Унн. Норг взял портрет в руки и вгляделся пристальнее. Далла говорила, что
он был среди защитников форта, когда последний оплот Ахена разнесли в
клочья пушки с "Медведя" и "Черного Волка".

Норг вернул ей портрет и крепко обнял женщину. Он подумал еще о том,
что любой нормальный Завоеватель счел бы в порядке вещей убить своего
врага и завладеть его женщиной. Рыжего парня застрелил Бьярни, когда они
вошли в разгромленный форт и осматривались среди развалин. Он хотел
сдаться в плен, хотя должен был знать, что Завоеватели пленных не берут.

И Далла не была Норгу женой. Она была его военной добычей. И даже та
минутная откровенность была вызвана тем, что он принес в ее дом большой
кусок солонины и краюху хлеба.

В районе форта было тихо. Снег хрустел под сапогами Норга, когда он
стремительно шел по улице, круто спускающейся к заливу. Солнце пробивалось
сквозь золотисто-розовый туман. Одежда Норга была запачкана кровью, лицо
почернело, глаза горели зеленым огнем. Он перепрыгнул через деревянные
ступеньки, заметенные густым снегом, и почти бегом помчался к дому с
зелеными ставнями.

Дверь, как всегда, не была заперта. Он вошел и остановился на пороге,
слишком грязный и страшный для этого острова тишины. В комнате, казавшейся
очень светлой из-за чистой беленой печки, тихо звенела мелодия менуэта из
музыкальной шкатулки. Унн и Далла медленно кружились, взявшись за руки.

Услышав шаги, Далла остановилась, и ее золотисто-карие глаза, все еще
сияющие нежностью, обратились в сторону Норга. Эта нежность, которая
предназначалась дочери, погасла не сразу, но несколько мгновений спустя ее
ласковый взгляд стал тусклым и испуганным, как обычно.

Зато Унн с визгом повисла у Норга на шее. Он схватил девчушку и
забросил ее на печку, откуда тут же свесилась довольная рожица. Далла
стояла перед ним, опустив руки. Менуэт, уже ненужный и бессмысленный,
звучал все медленнее, и когда он стих, оборвавшись на середине мелодии,
Норг решительно подошел к женщине и взял ее за подбородок. Ее губы
задрожали. Норг увидел, как в карих глазах тихо зажигается золотистый
свет. Далла слабо улыбнулась.

Норг осторожно привлек ее к себе. От его волос пахло порохом.

Вдалеке опять что-то взорвалось, и стаканы в буфетике Даллы тоненько
задребезжали. Норг отстранился от нее и вынул нож. Женщина доверчиво
смотрела на его руки. Она не боялась, и он поймал себя на том, что
благодарен ей за это.

Он сорвал с постели простыни и распорол их на полосы для перевязок.
Та же участь постигла чистые скатерти Даллы. Присев на край постели, Далла
принялась быстро сматывать куски полотна.

Оглядев комнату, Норг взял с полки салфетку, вынул из-за пазухи
краюху хлеба и мешочек с сахаром, завязал все это в узелок и сунул в руки
Далле. Потом снял с печки Унн и завернул ее в старый плед. Девочка с
готовностью пристроила голову у него на плече.

Далла накинула серый платок, взяла полотно, нарезанное на полосы, и
узелок с хлебом. Норг с ребенком на руках вышел из дома; женщина пошла за
ним. Они поднялись по Первой Морской улице к башне. Норг спешил. Далла
следовала за ним, как привязанная, шаг в шаг.

На втором этаже башни, где размещались раненые, Хилле таскался с
кадушкой, в которой плескалась горячая вода.

Норг усадил девочку на сундук возле печки. Далла осталась стоять
посреди комнаты. Серый платок упал ей на плечи.

Коренастый Тоддин уставился на нее со спокойным любопытством. Краем
уха он, конечно, слышал, что Норг загулял с какой-то местной женщиной, но
он никак не предполагал, что она окажется суровой золотоволосой
красавицей, да еще с ребенком. Тоддин почему-то считал, что подругой Норга
непременно должна была стать какая-нибудь пышная пятнадцатилетняя девица,
смешливая и безмозглая до святости.

Далла строго посмотрела на Хилле, который, в свою очередь, вытаращил
на нее свои оленьи глаза и прижал к груди кадушку, как родную. Он
пробормотал несколько бессвязных слов, таких же грязных и невинных, как он
сам, а потом заметил Унн, поставил кадушку и небрежной походкой двинулся к
сундуку - знакомиться.

Норг сказал Тоддину:

- Если меня убьют, женись на ней, Деревяха.

Тоддин еще раз посмотрел на женщину и завистливо сказал:

- Вот бы тебя убили.

Но Норг не поддержал шутки.

- Я не хочу, чтобы она пошла по рукам.

Тоддин с сомнением покосился на серьезное лицо Даллы.

- Как ее хоть зовут? - спросил он.

- Далла.

Услышав свое имя, женщина обернулась. Норг улыбнулся ей и снова
заговорил с Тоддином.

- Она поможет тебе с ранеными.

- Весьма кстати, - буркнул Тоддин.

- Пока, Деревяха, - сказал Норг. - Я пошел.

Он двинулся к выходу. Далла даже не посмотрела в его сторону. Но как
только Норг громко хлопнул тяжелой дверью, женщина подошла к окну и долго
стояла, не шевелясь, хотя Норг давно уже скрылся за баррикадой, которой
наспех перегородили улицу Свежего Хлеба.

Восемь дней город содрогался от выстрелов и взрывов. Вся его южная
часть была перегорожена баррикадами, выросшими за одну ночь, как по
волшебству. Сидя у костра на перекрестке улиц Зеленого Листа и Малой
Караванной, Синяка смотрел на вооруженных мятежников и понимал, что Ахен
еще раз обманул его. Если раньше казалось, будто в городе остались только
суровые в своей нищете женщины, то теперь вдруг выяснилось, что здесь
очень много оружия и очень много мужчин.

Ингольв дал Синяке длинноствольное ружье того Завоевателя, которого
убил - вечность назад - Ларс Разенна.

Капитан Вальхейм тоже был здесь - пришел от перекрестка Большой
Караванной и Торговой, весь черный от копоти, сунул голову в жестяное
ведро, из которого только что пила лошадь, и долго, задыхаясь, глотал
воду.