и пошел в ванную комнату принять душ, пока Жозефина сделает ему яичницу с
беконом. Жозефина слышала, как Луи плещется под струей воды, что-то
напевая, и вдруг он дико закричал. Жена бросилась к двери в ванную, но она
была заперта, и как Жозефина ни умоляла Луи, он дверь не открыл. Тогда уже
на ее вопли о помощи сбежались соседи, взломали дверь и увидели, что Карне
нет. Он ушел, или его вынули, через небольшое окно под самым потолком,
причем если все же он ушел, то почему перед этим дико кричал и почему
отправился куда-то голым?
связывать его со своим визитом к генералу Дорону, но цепь не
выстраивалась. Во-первых, уж слишком быстро начал генерал действовать,
если записывать Карне на его счет, и, во-вторых, довольно грубо: с криком,
с экзотикой, если можно так выразиться, имея в виду кражу человека из
ванной комнаты в голом виде, что на основательного Дорона не походило. Но
одно обстоятельство очень настораживало Гарда: розовые подушки пальцев.
Человеку с незапятнанной репутацией сдирать отпечатки пальцев нужды нет, а
тут они явно содраны, да еще у личности "без биографии". Так или иначе,
Гард получил достойный факт для размышлений, пока еще, правда, никуда не
ведущий, ни к Дорону, ни к "Фирме Приключений", ни к убийству антиквара
Мишеля Пикколи.
и Робертсон приятным басом сказал:
какой-то Барроу, по моим данным сумасшедший, бывший...
я только вчера о нем тебя спрашивал! Наркотики и перестрелка!
удивил! В общем, если хочешь, езжай туда. Людей подкинуть?
по направлению к улице Иностранных моряков. Усилием воли комиссар не давал
себе размышлять раньше времени о том, что случилось, ибо такого рода
размышления невольно рождают версии, мешающие нормально и непредвзято
видеть факт. Увидел - размышляй. Однако всем существом своим Гард
чувствовал, что тут без Дорона уж точно не обошлось: генерал убрал
свидетеля. Причем немого! Зачем? Чего боялся? Если таким же свидетелем,
предположим, был Луи Карне, то в его исчезновении логика есть, а зачем
убивать немого?! Раньше Барроу из каких-то соображений сохранили жизнь -
что же случилось, отчего эта жизнь стала опасной для тех, кто ее сохранял?
Неужели Дорон боялся, что Гард найдет врача, способного развязать язык
немому, а из сумасшедшего сделать нормального? Даже если бы генерал так
думал, он не столь туп и не какой уж неуч, чтобы не понимать: подобные
дела делаются не скоро.
уровне того же Дитриха? - думал Гард. - Тогда кто будет разбираться в
тонкостях? Всех под одну гребенку!.." Факт тот, что генерал определенно
приступил к решительным действиям, тем самым подтверждая справедливость
его. Гарда, подозрений. Но при этом и пренебрегая ими! - все же
поразительный он человек, генерал Дорон! Ведь понимает, что Гард теперь
тоже все понимает, но, как собака, схватившая кость, рычит и кромсает ее
на глазах у других собак, лишь бы сожрать, а вы, мол, если хотите, можете
глядеть, - не подпущу!
месте люди Робертсона. Они провели Гарда по скрипучей лестнице в комнату
бывшего гангстера. По первому впечатлению Барроу был жив. Он сидел на
своем привычном месте, в кресле за столом, слегка откинувшись на спинку.
Глаза его были открыты и, как ни странно, имели осмысленное выражение.
Перед Барроу в кажущемся беспорядке были разбросаны карты. А на шее его,
лишь приблизившись и приглядевшись, Гард увидел тонкие фиолетовые
подтяжки. Из уголка рта тянулась тоненькая, прямо-таки нитяная струйка
запекшейся крови.
веку, но вид убитого вызвал у него неприятный озноб: у комиссара создалось
впечатление, что сумасшедший Барроу прозрел именно в тот момент, когда его
душили! В глазах не было прежней бессмысленности и непонимания, они
спокойно и мудро глядели в бесконечность, а губы, брови и все лицо
выражали такое презрение к смерти и такое понимание своей обреченности,
что прямо жуть брала. Бывший гангстер-моряк не только не сопротивлялся
чьим-то рукам, душившим его фиолетовыми подтяжками, но с облегчением и
спокойствием йогов принял смерть, словно избавление от чего-то непомерно
тяжелого, что он нес так долго на своих плечах.
профессиональном уровне. На металлических предметах, на стекле, на
полированных частях мебели, короче говоря, где только могли остаться
отпечатки пальцев, они принадлежали двум людям: самому Барроу и, вероятно,
его служанке мисс Флейшбот. У Гарда даже мелькнула дерзкая мысль: уж не
старуха ли прикончила идиота, сама взбесившаяся от его пасьянсов и этого
"Не... надо..."?
даже Симпсон, а это был именно он, заметил, что карты что-то изображают,
то ли чей-то профиль, то ли контуры какого-то фантастического животного.
значили, как вы думаете, Симпсон?
основном из соседей, ничего существенного рассказать не могли: они не
видели ни входящих в дом, ни выходящих из него посторонних людей. А вот
Флейшбот в свое обычное время поплелась в мясную лавку, - правда, хозяин
лавки заявил, что она у него сегодня не была. Никакого шума со стороны
виллы, кроме обычных собачьих голосов, никто не слышал, вернулась ли в дом
мисс Флейшбот, никто не заметил, да и с какой стати следить за ней, если
по уму она в последнее время мало чем отличалась от бедного Мэтьюза
Барроу, царствие ему небесное, вот был когда-то джентльмен!
зеленщик, которому Флейшбот постоянно делала заказы, явился к вечеру с
салатом и брюссельской капустой, однако служанка господина Барроу на его
зов почему-то не вышла. Тогда он, кряхтя и чертыхаясь, сам поднялся по
скрипучей лестнице с корзиной в руках, говоря изредка: "Мисс Флейшбот,
черт побери! Мисс Флейшбот!", пока не добрался до комнаты Барроу.
запрошенный по телефону ЦИЦ характеризовал Флейшбот как служанку мистера
Барроу, выдал дату ее рождения и на этом умолк, что свидетельствовало о
малом интересе к ней со стороны полицейского ведомства. Однако Гард не мог
исключить и того, что Флейшбот была сотрудницей "Фирмы Приключений",
специально приставленной к Барроу, и что после визита комиссара к Дорону
ее тоже нельзя было оставлять в поле зрения полиции. Старуху, возможно,
где-то укрыли, если не убрали, всякое могло быть, а без нее Барроу все
равно не мог бы физически существовать, вот и придушили его на прощанье,
чтобы "не мучился". Кстати, уж не сама ли "мисс" выполнила этот приказ?
управление. Барроу и Карне - всего лишь начало, надо ожидать продолжения,
и лучше всего это делать у пульта дежурного по городу, тем более что
надвигалась ночь. Нет, неуютно было Гарду в роли пассивного наблюдателя
происходящего, но что он мог поделать, если пока не ухватил системы
убийств, а потому не мог вычислить и предсказать дальнейшие ходы Дорона,
без чего, естественно, не мог и предотвратить преступления. Ему ясно было
одно: генерал чистит свои конюшни, убирая потенциальных свидетелей. Кто
они? Где живут, где работают? Быть может, следующие на очереди у Дорона
сотрудники "Фирмы Приключений", тем более что он с самого начала рискнул
не какой-нибудь рядовой "стрекозой", а самим управляющим Хартоном?
Возможно. Если возможно, то необходимо немедленно засадить Таратуру за
список работников фирмы, выяснить их наличие, а затем организовать... как
лучше выразиться: их охрану или слежку за ними? "Но скорее всего, - думал
Гард, - убирали не сотрудников, а клиентов фирмы, причем не таких, как
Фред Честер, которые, не выходя из кабинета управляющего, испытали
невинные приключения, а таких, как Мэтьюз Барроу, то есть побывавших в
глубине, в подводной части айсберга и вынырнувших "оттуда".
выходит, в свое время купил приключение без гарантии и ему тоже сохранили
жизнь, которой теперь лишили? Но почему в таком случае Карне не значится в
списках клиентов фирмы и его нет, да и не было, в составе молодцов Фреза и
Гауснера?
будто движение "мерседеса" могло сбить его с неожиданно интересной мысли.
А что, если предположить... Что, если Луи Карне все же один из
девятнадцати? Мертвец, оживший под чужой фамилией, с чужими документами, с
другим лицом и даже расставшийся с отпечатками пальцев?!
Карне, в прошлом гангстер, покупает у фирмы приключение без гарантии, а на
самом деле - другую "чистую" жизнь. Да за это, откровенно говоря, не жаль
заплатить! Есть тут логика? Есть. Вот он, секрет фирмы! Гард
удовлетворенно засмеялся, но тут же прервал смех, подумав, что именно с
таких проявлений, вероятно, и начинается помешательство, когда человек
смеется наедине с собой, а затем, чего доброго, начинает сам с собой
разговаривать вслух, уверенный в том, что имеет дело с прекрасным