Чтение 29–й страницы книги ~Следы на снегу~

Часа через три, когда олени выбежали на широкую безлесную равнину,
между двумя горами вдалеке, впереди послышался рокот самолета, и Шелестов
остановил оленей. Все соскочили с нарт.

Шелестов и Петренко обратились к биноклям. На горизонте слева
обозначилась едва заметная движущаяся точка. Она приближалась,
увеличивалась, и уже невооруженным глазом можно было определить, что летит
самолет.

Какой то буйный восторг охватил друзей Шелестова, особенно старика
Быканырова.

Самолет приближался, в воздух летели рукавицы и раздавались громкие,
приветственные выкрики. Самолет опустился ниже, прошел чуть не над
головами, развернулся, сделал второй заход и бросил вымпел. Тот быстро
опускался на маленьком красном парашютике, относимый в сторону неощутимым
движением воздуха.

Потом самолет с сильным ревом пошел вверх, прощально качнул
плоскостями и полетел на запад. Все махали руками, пока самолет не скрылся
с глаз.

- Молодец Ноговицын. Нашел-таки нас, - задумчиво произнес майор,
глядя на горизонт.

- Хороший летчик, - решил высказать свое мнение лейтенант Петренко. -
Знаете, когда мы летели из Якутска на рудник, он мне показывал волка.
Скажу честно, до сих пор не видел живого волка. Я сам бы его ни за что не
заметил. А Ноговицын говорит, что на волков можно охотиться с самолета.
Правда это или нет?

- Правда, - ответил Шелестов. - Хорошая, интересная охота. Мне
однажды довелось в ней участвовать, и я получил большое удовольствие. Но
лучше охотиться с самолета поближе к весне, когда потеплеет. Самолет-то
должен быть открытым, а сейчас в такую стужу и носа не высунешь.

За вымпелом захотелось бежать Эверстовой. Она быстро сняла с нарт
лыжи и умчалась.

- Догоню! - весело сказал Петренко, охваченный спортивным азартом, и
бросился к своим нартам.

- Нет, не догнать, - бросил ему вслед старик Быканыров. - Она уже
полпути прошла. И крепко идет.

- Все равно догоню, - сказал Петренко.

Шелестов вынул коробку папирос, закурил и, прикинув глазом
расстояние, пройденное Эверстовой, подумал: "Пожалуй, прав старик. Не
догонит".

Петренко встал на лыжи, быстро закрепил их на ногах, сбросил с себя
кухлянку и побежал наискосок, не по следу Эверстовой, а к зарослям
тальника, куда по его предположениям упал вымпел. Он бежал, пригнувшись,
размашистым, натренированным шагом опытного лыжника.

Прошло не более полминуты, как Быканыров уже изменил свое мнение.

- Ой, догонит, догонит... Ошибку я дал. Быстрый на ноги парень.
Смотри, Роман Лукич, смотри!

Старик, стоя на месте, притопывал ногами и хлопал рука об руку.

Майор, прищурив глаза, наблюдал за двумя фигурами, быстро скользящими
по снегу.

"А и верно догонит", - подумал он.

Быканыров не стерпел:

- Надя! Надя! - громко крикнул он, сложив руки рупором. - Айда шибче!
Айда...

Эверстова обернулась, но было уже поздно. Она увидела лейтенанта
метрах в двадцати от себя.

Петренко обошел ее, вырвался вперед и, издали заметив красное пятно
парашюта, направился к нему.

Он поднял вымпел, подошел к Эверстовой и подал его ей.

Та, тяжело дыша, смерила его оценивающим взглядом, но вымпел не
взяла.

- Нет уж, сами несите, - сказала она. - Вам только за оленями
гоняться.

Обратно они шли вдвоем, нормальным шагом. Петренко рассказал, что
всего лишь три года назад впервые встал на лыжи, увлекся этим видом спорта
и начал тренироваться.

- Я, конечно, не думал, что попаду на север, хотя и мечтал о нем. А
вот пришлось. А лыжи, как видите, пригодились.

- Вы молодец, - похвалила, улыбнувшись, Эверстова.

- Вы шутите или серьезно?

- Вполне серьезно. Я сама занимаюсь спортом и уважаю людей, которые
его любят. Вы же не только лыжник, но еще и снайпер, и боксер.

- Собственно, я увлекался всеми видами спорта, но лучшие показатели у
меня были по лыжам, боксу, стрельбе.

- Ну, а я так, середнячок, - призналась Эверстова. - И не разрядник.
Как-то один раз я взяла первое место по бегу на сто метров в Якутске. Это
было целое событие. Я пробежала дистанцию не то за четырнадцать, не то за
четырнадцать с половиной секунд.

- Это уже неплохо для женщины.

- Возможно. Но это было очень давно.

Петренко всмотрелся внимательно в лицо спутницы и подумал:

"Что значит давно? Сколько же ей лет? По-моему, от силы двадцать два
- двадцать три..." - и, не сдержав любопытства, спросил:

- Когда же это было?

- Это было летом сорок первого года, когда началась война и когда я
была совсем еще девчонка. Мне было всего шестнадцать лет.

- Позвольте, позвольте... - проговорил Петренко и мысленно стал
подсчитывать, сколько же сейчас лет его спутнице.

- Нечего позволять, - с теплой грустью в голосе ответила Эверстова. -
Мне уже двадцать семь лет, я уже дважды мама и у меня два чудесных
карапуза - сынишки.

- Ни за что бы не подумал! - воскликнул Петренко.

- Что не подумали?

- Что вам столько лет. Я бы не дал вам больше... больше... - и желая
сказать приятное этой маленькой скромной женщине, добавил: - ну, никак не
больше двадцати.

- Спасибо за комплимент. А муж меня зовет старушкой.

- Конечно, в шутку?

- Ну да, сейчас я принимаю это как шутку, но лет через пять-шесть
шутка будет звучать по-иному, на самом деле состарюсь.

- А муж ваш в Якутске? - продолжал интересоваться Петренко.

- Да.

- Давно, наверное, его не видели?

- Я его сутки назад, а он меня сейчас, наверное, видел.

На лице Петренко появились растерянность и в то же время любопытство.

Эверстова звонко рассмеялась.

- Не догадались?

- Нет. Честно.

- Мой муж - механик самолета Пересветов. Вы с ним знакомы.

- Ах, вот оно что! Понятно.

- Вымпел! Вымпел быстрее! - потребовал Шелестов. - О чем это вы так
горячо разговорились, что еле плететесь?

- Да так, о делах житейских, - ответила Эверстова.

- Пожалуйста, товарищ майор. - И Петренко подал вымпел.

Шелестов бросил в снег недокуренную папиросу, вынул из вымпела
свернутый в трубочку листок бумаги, развернул его и прочел вслух:

"Еле отыскали вас. След от нарт идет на северо-восток. Людей и оленей
не видели. Белолюбский на рудник не вернулся. Желаем успехов. Ноговицын,
Пересветов".

Шелестов покачал головой и подумал: "И не вернется Белолюбский на
рудник. Теперь это уже ясно", и, обратившись к своим друзьям, сказал:

- Поехали, товарищи. Нам засветло предстоит еще много километров
сделать...

И опять помчались вперед, по следу, четыре пары оленей.

Старик Быканыров, не раскрывая рта, мурлыкал себе под нос несложную
песенку, придуманную на ходу. Смысл ее в переводе на русский язык был
таков: всему на свете есть начало и всему есть конец. Ничего нет без
начала и без конца. Роет мышь, роет и дороется до колонка.

Олени бодро бежали, взметывая пушистый снег по проторенному, ясно
видимому следу. След забирал то влево, то вправо, то падал вниз, под гору,
то извивался и забирался в самую глухомань.

Шелестова и его друзей безмолвно встречали и провожали неподвижно
стоящие сосны, ели, пихты, лиственницы.

Олени бежали по высокой вымерзшей траве, и тогда слышался хруст,
будто нарты скользили не по снегу, а по песку.

Но вот олени легко взяли крутизну, начали спускаться вниз, и Шелестов
остановил их: в зарослях он увидел следы костра. Резко и отчетливо чернели
на снегу перегоревшие поленья, зола.

Сошли с нарт.

Это было то место, где Оросутцев и Шараборин утром делали привал и
лишились завтрака из-за появления самолета.

- Десять минут отдыха. Перекур, - дал команду Шелестов. - Внимательно
осмотреть все вокруг.

Не выпрягая оленей, все начали обследовать место привала
преступников.

Нашли лужу крови, кости, разделанную и почему-то брошенную оленью
тушу, угасший костер, в котором лежали куски обуглившегося мяса и стекла
от разбитой бутылки.

"Теперь у них не шесть, а пять оленей, - сообразил Шелестов, -
продуктов у них, видно, нет".

- Торопились... Шибко торопились, - сделал заключение Быканыров. -
Все бросили.