Чтение 29–й страницы книги ~Негодяй их Сефле~

даже не коснувшись их, и ткнуться головой и правым плечом Ларсону под
ложечку.

Потом он перевел дыхание, выпрямился и застыл в таком положении,
прижавшись к стене, возле Ларсона, который как-то странно всхрипывал то ли
от удивления, то ли от недостатка воздуха.

Несколько секунд, пять, а может быть, десять, ничего не происходило.
Наступило затишье.

Раненый полицейский все еще лежал в бассейне, а его напарник стоял
возле пикапа с пистолетом в правой руке и растерянно озирался по сторонам.
Возможно, он не видел ни Кольберга, ни Ларсона, да и вообще не понимал, что
происходит. Но своего товарища метрах в восьми от себя он наверняка увидел и
направился к нему все с тем же растерянным видом, все так же сжимая
пистолет.

-- Интересно, что здесь делают эти оболтусы? -- пробормотал Гунвальд
Ларсон.

Но секунду спустя он уже завопил во весь голос:

-- Квант! Стой! Стреляют!

"Хорошо бы знать откуда", -- подумал Кольберг.

Выстрела не последовало.

Гунвальд Ларсон тоже это отметил, потому что не сказал больше ни слова.
И ничего не произошло, только белокурый полицейский вздрогнул и поглядел на
портик, а потом снова двинулся к фонтану. Скорей всего он просто не смог
разглядеть Ларсона и Кольберга в тени портика.

Красный двухэтажный автобус проехал мимо по Далагатан в южном
направлении. Кто-то истерически взывал о помощи. Полицейский достиг каменной
ограды бассейна, опустился на одно колено и склонился над раненым. На
внутренней стороне ограды была устроена вроде как приступочка, должно быть,
для детей, чтобы они могли летом сидеть там и болтать ногами в воде. Когда
полицейский положил на приступочку свой пистолет, желая высвободить руки,
кожаная куртка сверкнула на солнце. Его широкая спина была обращена теперь
вверх к небу, и две пули меньше чем с секундным промежутком поразили ее.
Одна угодила в затылок, другая между лопатками.

Курт Квант ничком упал на тело своего коллеги. Он не издал ни звука.
Кристиансон увидел выходное отверстие от первой пули как раз между кадыком и
пуговицей воротника.

Еще он успел почувствовать тяжесть навалившегося тела и погрузился в
забытье от боли, страха и потери крови. Теперь они лежали крест-накрест на
еловом лапнике, один без сознания, а другой -- мертвый.

-- Черт! -- выругался Ларсон. -- Тысяча чертей!

Кольбергу вдруг почудилось, что все это происходит не на самом деле и
не с ним, а с кем-то другим.

А ведь он ждал каких-то событий. И вот что-то произошло, но словно бы в
другом измерении, не в том, где жил и действовал он сам.

События меж тем продолжали развертываться. Какая-то человеческая фигура
вдруг вступила в магический квадрат площади -- мальчик, малыш в зеленой, как
мох, куртке, двухцветных джинсах различных оттенков синего и зеленых
резиновых сапогах с люминесцентной полоской. Волосы кудрявые, белокурые.
Мальчик медленно, нерешительно двинулся к бассейну.

Кольберг почувствовал холодок в спине, инстинктивно готовясь к тому,
чтобы выскочить из укрытия и схватить ребенка на руки. Гунвальд Ларсон понял
его состояние, ибо, не отводя глаз от внушающей страх картины, положил
крупную окровавленную ладонь на грудь Кольберга и сказал:

-- Погоди.

Мальчик стоял перед фонтаном и глядел на скрещенные тела. Потом он
сунул в рот большой палец левой руки, правой схватил себя за мочку левого
уха и в голос заревел.

Так он стоял, наклонив голову, и слезы текли по его пухлым щекам. Затем
он круто повернулся и побежал обратно той же дорогой, которой пришел. По
тротуару, по улице. Прочь из мощеного квадрата. Обратно в жизнь.

В него никто не выстрелил.

Гунвальд Ларсон опять взглянул на свой хронометр.

Двенадцать часов двенадцать минут и двадцать семь секунд.

Он сказал себе самому:

-- Две двадцать семь.

И Кольберг подумал о какой-то странной ассоциации: две минуты и
двадцать семь секунд. Это. вообще-то говоря, небольшой отрезок времени. Но в
некоторых случаях он может оказаться большим. Хороший шведский спринтер,
как, например, Бьерн Мальмрос, теоретически может за это время четырнадцать
раз пробежать стометровку. А это и в самом деле много.

Два полицейских ранены, один наверняка уже мертв. Другой, может быть,
тоже.

Гунвальд Ларсон в пяти миллиметрах от смерти, сам он -- в пяти
сантиметрах.

Да, еще мальчуган в зеленой курточке.

Тоже немало.

Он поглядел на свои часы.

Те показывали уже двадцать минут.

В некоторых вопросах Кольберг стремился к совершенству, в других --
вовсе нет.

Хотя, вообще-то говоря, часы русские, марки "Экзакта", заплатил он за
них шестьдесят три кроны. Больше трех лет они ходят очень хорошо, а если
заводить их в одно и то же время, они даже не убегают.

Хронометр Гунвальда Ларсона обошелся в полтораста крон.

Кольберг поднял руки, взглянул на них, сложил рупором и закричал:

--Алло! Алло! Все, кто меня слышит! Здесь опасная зона! Все в укрытие!

Гунвальд Ларсон повернул голову и поглядел на него. Выражение его
голубых глаз трудно было истолковать.

Потом Гунвальд Ларсон поглядел на дверь, ведущую в институт. Дверь,
разумеется, была заперта, как и положено в субботу. В огромном каменном
здании наверняка не было ни души. Он подошел поближе к двери и со всей силой
навалился на нее.

И случилось невероятное: дверь открылась. Он вошел в здание, Кольберг
за ним. Следующая дверь вообще не была заперта, да и стеклянная к тому же,
но он и ее решил высадить.

Посыпались осколки.

Они отыскали телефон.

Гунвальд Ларсои снял трубку, набрал девятнадцать два нуля -- полиция --
и сказал:

-- Говорит Гунвальд Ларсон. В доме номер тридцать четыре по Далагатан
засел сумасшедший, который стреляет с крыши или верхнего этажа из автомата.
Перед истменовским институтом в фонтане лежат два убитых полицейских.
Объявите тревогу по всем участкам центральных районов. Перекройте Далагатан
и Вестманнагатан от Северного вокзала до Карлбергсвеген и Оденгатан от
Оденплан до Сант-Эриксплан. И, разумеется, все переулки в этом секторе.
Западнее Вестманнагатан и южнее Карлбергсвеген. Понятно? Что? Сообщить в
высшие инстанции? Конечно, сообщите. Минуточку! Не высылайте по указанному
адресу полицейских машин. И никого в форме. Место сбора...

Он опустил трубку и нахмурил лоб.

-- Оденплан! -- подсказал Кольберг.

-- Точно, -- подхватил Гунвальд Ларсон. -- Оденплан вполне подходит.
Как? Я нахожусь в здании института. Через несколько минут я пойду, попробую
его взять.

Он положил трубку и побрел к ближайшему умывальнику. Намочил полотенце
и вытер кровь с лица. Намочил второе и обмотал его вокруг головы. Кровь
тотчас пропитала и эту повязку.

Потом он расстегнул куртку и пиджак, достал пистолет, который носил на
правом бедре, мрачно оглядел его, перевел взгляд на Кольберга.

-- А у тебя какая пушка?

Кольберг качнул головой.

--Ах да, -- сказал Ларсон, -- ты ж у нас пацифист.

Пистолет у него, как и все принадлежавшие ему вещи, был непохож на
другие. "Смит и Вессон 38, Мастер" -- им он обзавелся, поскольку не одобрял
стандартное оружие шведской полиции -- 7,65-миллиметровый "Вальтер".

-- Знаешь, что я тебе скажу? -- спросил Гунвальд Ларсон. -- Я всегда
считал тебя форменным идиотом.

Кольберг кивнул. И спросил:

-- А ты уже думал о том, что нам предстоит перейти через улицу?

XXV

Домик в Сегельторпе выглядел очень неказисто. Он был маленький,
деревянный и, судя по некоторым деталям, был построен как дача не менее
пятидесяти лет назад. Первоначальная краска во многих местах сошла, обнажив
серые доски, но до сих пор еще можно было догадаться, что когда-то дом был
светло-желтый, а оконные рамы -- белые. Забор вокруг участка, казавшегося
слишком большим по сравнению с домиком, был не так давно выкрашен в розовый
цвет, а заодно с ним перила, входная дверь и решетка маленькой веранды.

Домик стоял довольно высоко над проселком, калитка была распахнута
настежь, и Рэнн по покатой въездной дорожке подъехал вплотную к задней
стене.

Мартин Бек тотчас же вылез из машины и сделал несколько глубоких
вдохов, оглядываясь в то же время по сторонам. Он не очень хорошо себя
чувствовал, как всякий раз, когда ездил на машине.

Участок был запущенный, зарос кустарником. Едва заметная тропинка вела
к старым поржавелым солнечным часам, которые выглядели трогательно и как-то
неуместно на цементированной подставке, утонувшей в лохматых кустах.

Рэнн захлопнул дверцу машины и сказал:

-- А я что-то проголодался. Как ты думаешь, мы успеем перекусить, когда
управимся здесь?

Мартин Бек взглянул на часы. Уже десять минут первого. В это время Рэнн
привык завтракать. Сам Мартин легко пропускал трапезы, а занимаясь делом,