песок. Таня по миллиметру отворила глаза - и поспешно захлопнула: так
резануло свирепое солнце. Заставив себя глубоко вдохнуть и прокатив волевую
волну по одеревеневшим мышцам, она резко села. И тут же со стоном откинулась
на подушку. Во второй раз она поднималась медленнее, аккуратнее, фиксируя
каждое новое положение и приноравливаясь, сколько возможно. Вот опустилась
нога, больно соприкоснувшись с пушистым ковролином. Вот пальцы сжались на
кайме одеяла, по голым нервам послали сигнал плечу, и рука судорожно
откинула одеяло. Еще два глубоких вдоха-выдоха - и Таня поднимается, но, не
устояв, падает на колени, уткнувшись лбом в кровать.
Орут протестующие мускулы, но она сжимает зубы и делает шаг. Второй. На
третьем шагу все тело раздирает внезапная боль, но в то же мгновение
сознание словно вышибается в пустоту - и эта боль как бы происходит с кем-то
другим, а в ушах шелестят собственные иронические слова: "Но ведь ты же
советский человек!"
особых приключений добраться до ванной, оказавшейся, к счастью, совсем
рядом, и там придирчиво рассмотреть себя в зеркало. Лицо, конечно, оставляло
желать лучшего и даже, по строгим Таниным меркам, не вполне заслуживало
определения "лицо". Впрочем, принимая во внимание такое пробуждение,
деформации были минимальными и, положа руку на сердце, заметными только ей
одной. Но вот ниже картина оказалась довольно странной. От живота почти до
колен - темная кровь, где пятнами, где подсыхающими струйками. "И ведь что
характерно, - насмешливо подметило так своевременно обособившееся сознание,
- выше пояса мы в маечке, а ниже - все голо, как в той песенке. И с кем же
ты, мать, на сеновале кувыркалась?"
последнее, что было. Вывозили оскверненное тело в ее же крови. Не смешно
извиваться под душем, методом проб и ошибок подбирая наименее мучительную
позу, не смешно раскорячкой возвращаться в малознакомую спальню, брезгливо
перебирать запятнанное экс-белоснежное постельное белье, копаться в ворохе
собственной одежки, безнадежно мятой и поспешно сброшенной на кресло у окна,
спускаться по деревянным ступенькам, морщась при каждом шаге, сжимая
дрожащей рукой полированные перила. Мутило. Перед глазами появилось лицо
дяди Афто.
дух вчерашней пьянки. Источник этого духа ничком валялся на ковре возле
неприбранного дивана, дрожа затылком с реденькими взмокшими волосами. Должно
быть, как вчера уронили, так и лежит... Мельком отметив это обстоятельство,
Таня вышла в холл, открыла левую дверь и очутилась, как и предполагала, на
кухне. Тут было прибрано и свежо: открытая форточка щедро подавала внутрь
благоухание нагретого солнцем соснового бора. Хорошо-то хорошо, да ничего
хорошего... Таня по-хозяйски открыла сверкающий белый буфет, отыскала
хрустальную сахарницу и банку с молотым кофе, поставила на плиту турку...
гордиться в двадцать лет, и в принципе в список своих добродетелей Таня его
не вносила. И сохранила, пожалуй, лишь потому, что мужчины в ее жизни -
Генерал и Шеров - отличались некоторыми, скажем так, особенностями. Тем не
менее кто-то должен за это поплатиться. Еще и потому, что с некоторых пор
это не ахти какое достоинство приобрело для нее смысл и придавало
уверенность...
хватает решающих штрихов. Она их найдет. По голосу поймет, так ли... Значит,
еще раз, что было вчера? Быстрый и плавный перелет в столицу, где в
аэропорту их уже дожидался Гоша на родительской "волге", поездка с ветерком
по приветливому солнечному городу. Сначала на какое-то Алтуфьевское шоссе,
где Никитка последние полтора года снимал квартиру на паях с
приятелем-актером, находящимся сейчас в отъезде. Там они сбросили вещички,
которые не имело смысла тащить на дачу, в том числе и бошевский кухонный
миксер со множеством насадок - Танин подарок новобрачным, еще кое-что,
перекусили на скорую руку и помчались на дачу.
то, что надо. Не столь монументально, как у Шерова в Отрадном, зато
изысканно и благородно. Несколько запущенный, но красиво поросший кустами
участок, крутая, в немецком стиле крыша, высокое крыльцо. На первом этаже -
просторный холл, вполне современная кухня и солидных размеров гостиная с
витой лестницей на второй этаж, а там - галерея, две спальни, ванная в
югославском кафеле... За домом хозблок - гараж на две машины, еще что-то
там. А за оградой - ухоженный, чистый лес, одурело горланят птицы и детишки
на невидном отсюда речном пляжике...
и выбритого Максимилиана, впятером помчались обратно в Москву,
регистрировать куплю-продажу в нотариальной конторе и в главном управлении
дачного треста, в ведении которого находился поселок. Нужные звоночки были
сделаны заблаговременно, и приняли их оперативно, без проволочек, так что
они не опоздали отметиться, что называется, и на местном уровне. В машине
Максимилиан пару раз начинал было ныть, но Архимед быстро приводил его в
чувство, давая глотнуть из объемистой алюминиевой фляжки, которую тут же
отнимал, чтобы клиент не отрубался раньше времени. Добротно обработанный
идеологически, в инстанциях Максимилиан вел себя исключительно прилично,
бумаги подписывал четко и даже весело, как бы с чувством большого
облегчения. Никита держался корректно, но как-то подавленно, изредка бросая
на сестру непонятные взгляды...
стали и отвалили, получив с Тани причитающуюся сумму. Они предложили забрать
с собой в город Максимилиана, который ревел белугой, не выпуская из рук
пачку сотенных, что дали ему подержать на минутку. Но тут неожиданно проявил
великодушие Никита - вот тебе и нужный щелчок, неспроста это, - предложил,
на правах нового хозяина, не мешать хозяину бывшему на всю железку отметить
переход своей собственности в чужие руки.
стольный Кипежград, - закончил он, отсалютовал изрядно окосевшему
Максимилиану бокалом холодной водки, выпил и крякнул.
оставшиеся принялись с удвоенной энергией поглощать запасы экспортной
"Столичной", которой в холодильнике оставалось еще фугаса три. За этим
занятием их и застала Таня, вернувшись с прогулки, которой осталась вполне
довольна.
ее на пороге. ("И опять на него не похоже", - подумала Таня.) - Вот еще!
кухне я ликерчик неплохой приметил.
надрывной тоской, что она не выдержала, досадливо поморщилась и вышла на
крыльцо покурить. Потом вернулась, приняла высокий стакан, в котором
пенилось что-то желтое и стучали кубики льда...
пробуждение в спальне на втором этаже. А в промежутке... Опоили какой-то
дрянью и надругались, как над героиней мещанской мелодрамы. И кто?
полный стакан и вышла в гостиную.
Тот мученически застонал, перекатился на спину и разлепил мутный левый глаз.
глотнул, поперхнулся, закашлялся, вновь припал к стакану, допил до конца и
резко сел.
освобождение Кремля.
часа.
станции, окинула ее взглядом и остановилась на серой, явно казенной "волге",
возле которой крутился совсем молоденький вихрастый парнишка в летней
матерчатой кепке. Увидев, как она направляется к его карете, он широко
улыбнулся и раскрыл дверцу.
Кунцева, до Алтуфьевского семьдесят, - на том же выдохе закончила Таня.
***
средневековым страстям относительно непорочности невесты (тут Таня невесело
усмехнулась, вспомнив про шкуру неубитого медведя), но если он будет у нее
первым, то сумеет оценить это по достоинству... Сумел бы. Но теперь...
глазками и розовой поросячьей кожей, выглядевшая от силы на шестнадцать,
Пехов Алексей
Самойлова Елена
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Шилова Юлия