Чтение 29–й страницы книги ~Опасайтесь бешенного пса~

глаза прятать.

- Нужно было сообщить участковому, - наставительно сказал Треуглов.

- А вы думаете, я не сообщала? И я, и другие соседи. Уж писали на них,
писали... Если все собрать, "Война и мир" получится. А толку? Ну, знает про
их фокусы участковый, а что он может сделать? Ничего. Понимаете, ни-че-го.

В самом крайнем случае заберут их в милицию, а на следующий день
выпустят.

И все. Нет на них никакой управы.

- Тюрьмы переполнены, - покачал головой Иван Платонович, -
административные меры не действуют... Да и какой с них штраф возьмешь, если
они не работают...

- Вот именно, - махнула рукой Валентина. - Я же говорю, милиция
бессильна.

- Кстати, вы слышали, позавчера вечером к Масленниковым вызывали наряд
милиции? Вы не знаете, кто звонил?

- Помню, подъезжала сюда машина.

- И у них действительно было очень шумно в тот вечер?

- Да не то чтобы очень. По-моему, ничего из ряда вон выходящего.

Попойка, конечно, но это же у них каждый день. Вот видите, - она невесело
усмехнулась, - мы уже ко всему привыкли. Если просто кричат, поют, падают,
это уже - ничего особенного, в порядке вещей.

- А на помощь никто не звал? Не было ли криков, что, мол, убивают?

- Кто его знает? Не помню, может, и кричали. Это у них каждый Божий день.
Но позавчера... Нет, не помню.

- То есть вам не показалось, что позавчера у Масленниковых шумели больше
обычного?

- Да, пожалуй, нет... - покачала головой Валентина. - Шумели, конечно,
ругались, может быть, даже дрались, но не больше, чем обычно. Я, по крайней
мере, ничего сверхъестественного не слышала. У меня, правда, телевизор
работал, но когда они совсем расходятся, любой телевизор перекрикивают.

- Тем не менее кто-то вызвал милицию. Это был мужчина, говорил из
автомата с набережной. Не знаете, кто это мог быть? - продолжал Иван
Платонович.

- Из автомата? - пожала плечами Валентина. - В нашем подъезде у всех есть
телефоны. Зачем же звонить из автомата? Тут нужна телефонная карточка.

Почему не подняться к себе?

Приблизительно то же самое сказали Треуглову и другие жильцы. Он так и не
нашел того, кто вызвал милицию.

Глава 29. Он же Моня...

- Значит, вы никого не нашли, Иван Платонович, я правильно понимаю? -
прервал длинную речь старого опера Самарин.

- Погодите, Дмитрий Евгеньевич, я еще не досказал, - с достоинством
ответил Треуглов.

Никита закатил глаза к потолку, Катя нарочито тяжело вздохнула.

Обстоятельные отчеты Треуглова превращали летучки в пытку. Утренние
встречи становились уже не летучками, а длинными собраниями вроде
отчетно-перевыборных. У Ивана Платоновича обнаружились все данные идеального
оратора для таких собраний: он умел говорить монотонно, бесцветно и очень
длинно.

- Все опрошенные мною соседи Масленниковых утверждают, что милицию не
вызывали и не знают, кто это сделал. Какие из этого следует сделать выводы?

Вывод первый. Вызов мог быть произведен только самими Масленниковыми или
кем-то из их гостей, если можно так выразиться. В тот день в их квартире
соседи не заметили ничего необычного, хотя следует заметить, что для этой
семьи пьяный дебош является нормой жизни.

Дмитрий поймал себя на том, что начинает клевать носом. Сказались
бессонные ночи рядом с больной собакой и безутешной женой. Он сделал над
собой усилие и прислушался к тому, что говорил Иван Платонович.

- ...приписывая это временной амнезии, сопровождающей состояние
алкогольного опьянения.

- Как это? - наконец не выдержал Никита. - Сам вызвал и забыл начисто?

- А почему нет? - ответила за Треуглова Катя. - Бывает, такого в пьяном
виде натворят, а наутро - "часовню тоже я развалил?"

- Но звонил-то трезвый, - заметил Самарин.

- Неизвестно, - ответил Треуглов. - Голос был странный, возможно,
измененный, как показалось дежурному по отделению. Потому и звонок был
произведен из телефона-автомата. Кто-то из гостей, а может быть, из своих
решил подшутить или, наоборот, напугать собравшихся, вышел под благовидным
предлогом и вызвал милицию.

- Нам-то какое до того дело? - сердито буркнул Никита, который не мог
дождаться, когда закончится эта тягомотина.

- Он же вышел из дома во время "Ч", - объяснила непонятливому Панкову
Катя Калачева.

- В какое время? - не расслышав, переспросил Треуглов. Никита
расхохотался.

- Хватит цирк устраивать! - сказал Дмитрий, которому рассказ Треуглова
надоел не меньше, чем всем остальным, но в отличие от Никиты и Кати, он не
мог этого показывать. - Иван Платонович, - обратился он к пожилому оперу, -
ваши выводы, и покороче, пожалуйста.

- Если покороче, то должен быть свидетель, - ответил Треуглов. -
Возможно, правда, этот свидетель не сможет вспомнить того, что видел. Либо
один из Масленниковых, либо кто-то из их гостей.

- Вы опросили Масленниковых?

- Еще нет.

Катя прыснула, Никита Панков скорчил зверскую физиономию.

- Что же, вот вам очередное задание, опросить всех Масленниковых и их
гостей на предмет того, кто и что видел. А теперь все свободны.

Никита и Катя вскочили.

- Да, Катя, за тобой визит к сыну Новосельской. Понимаю, что тяжело, но
нужно.

- Дмитрий Евгеньевич, это же скорее всего ничего не даст.

- Но сделать нужно. Причем сегодня, Катя. Сейчас же позвони ее сестре и
договорись о встрече. Вечером чтобы отчет был у меня.

***

Николай обнаружился на следующий день, словно кто ему доложил о
готовности заказа. Едва Андрей Кириллович вышел из дома, как во двор въехала
"восьмерка" и встала рядом с его "фольксвагеном". Выглянув из машины,
Николай приветственно помахал рукой.

- Ну как? Удалось что надыбать? - спросил он, едва Андрей Кириллович
присел рядом.

- Удалось. Правда, ничего веселого я тебе не скажу.

- Давай грустное.

- Профессор вышел пятого июля из троллейбуса десятого маршрута на
остановке Гостиный двор, приблизительно в четырнадцать тридцать,
почувствовав себя плохо. В троллейбусе была давка, к тому же жара.

- Классно работаете! - с восхищением отметил Николай.

- В тот день в университете всем выдавали отпускные, и он въехал в
троллейбусе вместе с коллегой. Коллегу мы нашли, побеседовали, - объяснил
Андрей Кириллович. - Предположительно профессор перешел Невский по
подземному переходу. Приблизительно в восемнадцать часов прохожие из
телефона-автомата с Невского вызвали скорую помощь, по их словам, пожилой
мужчина уже несколько часов лежал на тротуаре у магазина "Ткани".

- Знаю такой магазин.

- Приехавший фельдшер, студент четвертого курса, зафиксировал смерть, но
на всякий случай повез его в больницу. В приемном покое еще раз
зафиксировали смерть и отправили профессора в морг Документов при нем не
было, зато были деньги - видимо, те самые отпускные. Проведено
паталогоанатомическое исследование: в крови обнаружены следы
паратринитрофенол-диоксина.

- Так, - проговорил Николай. - Известное снадобье. Полный паралич?

- В бумагах значится остановка сердца. При осмотре тела в поясничном
отделе обнаружен едва заметный след от укола. Хотя жалоб на сердце или
прописанных врачом инъекций у профессора не было. В морге его хранили,
сколько могли, ждали, не объявится ли кто для проведения опознания. Обычно в
течение недели за такими приходят. Морг там слабенький, к тому же жара.

Двенадцатого августа по акту переправили в крематорий. Номер захоронения
есть. Да, еще, если тебе интересно...

- Мне все интересно.

- У профессора были жена и сын, инвалид. Жена после развода уехала в
Штаты. Если нужно, поищем.

- Пока не знаю.

- Сын вроде бы оставался с ним. Но когда коллеги вернулись из отпуска,
перед сентябрем, а профессор не объявился, они позвонили ему домой. Звонил
тот самый коллега. Трубку сняла секретарша какой-то фирмы, объяснила, что
профессор давно умер, ребенка забрали родственники, а квартира продана их
фирме. Коллега проявил беспокойство о научном архиве, библиотеке, но
секретарша сказала, что ничего об этом не знает.

- Картина ясна, - проговорил Николай. - Ему вкатили такую дозу снадобья,
что оно даже не все распалось. И никаких следственных действий?

- Да нет, все в отпуске. Дело как открыли, так и закрыли. Хочешь,
попробуем еще покопать. Со стороны жены. Но это уже другой уровень.

- Спасибо, - отозвался Николай, - не нужно.

- Тогда держи, тут все, о чем я говорил, - и Андрей Кириллович протянул
два листочка. - Слушай, теперь от меня вопрос, так сказать, сугубо личный, в
порядке бартера.

- Давай, если не слишком личный, - улыбнулся Николай.