предположить в себе примесь негритянской крови. И вот он просит моего
совета в этическом вопросе, который вы сумеете разрешить лучше меня.
Человек этот женат, по-видимому, счастлив в браке, имеет двух сыновей, и
ни жена, ни дети не подозревают о наличии какого-то негритянского предка,
очень далекого, насколько я мог судить. Так вот, он спрашивает, какой тут
выход достойнее? Должен ли он сказать правду родным или друзьям или же
вообще молчать обо всем?
которого он давно уже отвык.
будет, но слова "ниггер" он не произнесет! И он кончил фразу: - ...ни
одного негра, кроме разве прислуги и железнодорожных проводников.
проблемы, которая занимает вашего бедного знакомого, во всей ее глубине и,
я бы сказал больше, в ее религиозном значении.
университете моим соседом по общежитию был негр, и я очень, очень часто -
раз пять или шесть, во всяком случае, - заходил к нему в комнату и
старался держать себя с ним, как с равным. Но все эти цветные, даже те,
которые кое-как одолели университетский курс, неловко себя чувствуют с
нами, белыми, потому что для нас культура есть наследственное благо и
воспринимается нами естественно.
возможно, когда-нибудь, лет через сто или двести, психологически они почти
ничем не будут отличаться от нас. Но сейчас всякий, у кого в жилах есть
хоть ничтожная капля черной крови, настолько чувствует наше превосходство,
что, к сожалению, мне или вам совершенно невозможно сесть с ними рядом и
полчаса побеседовать откровенно, по-товарищески, вот как мы с вами
беседуем.
неграми в разных комиссиях, сидеть с ними за одним столом на заседаниях, и
это помогло мне узнать их ближе. Но где я действительно изучил душу
черных, это на Юге, в их родных местах. После университета я - э-э - так
сказать, стажировал месяц в Шривпорте, в Луизиане, и там я понял, что
сегрегация на Юге была введена не для того, чтобы ущемить права негров, а
чтобы - э-э - защитить, оградить их от дурных людей (которые встречаются и
среди белых и среди черных) до той поры, когда они умственно разовьются и
будут способны воспринимать действительность, как вы, я, любой белый.
постоянного и незыблемого. Нет никаких оснований к тому, чтобы
американский гражданин был вынужден ездить в особых вагонах и есть за
отдельным столом - если только это действительно Американский Гражданин в
Полном Смысле Слова, а на такое звание, боюсь, не могут претендовать даже
самые разумные из наших цветных друзей!
- ну, скажем, тому, что они начинают применять севооборот, или разводить
свиней или рациональнее питаться, - но священнику приходится глядеть в
корень вещей, хотя и так нас уже попрекают за нашу честность и
прямолинейность. Ну, что ж, пускай, я всегда это говорю, это для нас,
говорю, даже лестно, ха-ха!
считали негром, думаю, что он не погрешит против устоев морали, если
просто будет молчать и формально останется белым. В конце концов никто из
нас не обязан говорить все, что знает, ха-ха!
говорить вполне откровенно, посоветуйте ему держаться по возможности
дальше от белых, потому что шила в мешке не утаишь и его генная мутация
рано или поздно даст себя знать. Я, например, с моим южным опытом опознал
бы его мгновенно. Так что скажите ему, для его же пользы: словно -
серебро, а молчание - золото! Ха-ха! Понятна моя мысль?
Но он поддался искушению, которому все мы подвержены: узнать, что думает
священник, судья, врач, сенатор, полисмен-регулировщик, когда сидит в
ванне, нагишом, без мундира.
только с неграми, но и с евреями?
Бансер и дети - все были за столом. Видите, какой я отпетый либерал.
например, негритянского священника?
я человек новой школы. Меня совершенно не смущает перспектива сидеть рядом
с интеллигентным чернокожим - ну, скажем, на каком-нибудь съезде. Но у
себя в доме, за обеденным столом - нет, нет, мой друг, об этом не может
быть и речи! Это было бы невеликодушно по отношению к ним! Наш образ жизни
и мыслей для них слишком непривычен. Возьмите любого негра, даже
претендующего на высшую ученую степень, - можете вы представить его себе в
непринужденной беседе с миссис Бансер, которая училась в консерватории
Форт-Уэйна и интересуется Скарлатти и клавесинной музыкой? Нет, Нийл, нет!
Брустере, - так, кажется, его фамилия?
человек.
которые есть, почти не заглядывают в церковь?
поручил служителям объяснить им, что, хотя, разумеется, наши двери широко
раскрыты для наших чернокожих братьев, все же, вероятно, они гораздо лучше
будут чувствовать себя в Файв Пойнтс, среди своих. По-видимому, служители
объяснили это достаточно вразумительно, что, впрочем, и требовалось.
поведению можно подумать, что они платные агенты рабочих союзов или всяких
там еврейских и негритянских организаций. Отстаивают даже
противозачаточные меры! Мы читаем в Писании, что Спаситель преломлял хлеб
с ворами и грешниками, но нигде не сказано, что он приглашал к своей
трапезе маловеров, и смутьянов, и разрушителей христианского домашнего
очага, и своекорыстных агитаторов, белых, черных, желтых, любых! Понятно,
друг мой?
23
чем-то мечтаете, Нийл, не иначе как влюбились". Однако в эти дни душевного
распутья Нийл по-прежнему оставался "одним из самых надежных среди наших
молодых сотрудников", а Консультация для ветеранов исправно привлекала
новых вкладчиков - демобилизованных, которые сейчас донашивали солдатские
шинели, но впоследствии вполне могли стать акушерами, владельцами
кафе-автоматов или фабрикантами кондитерских изделий.
негров, и Нийл с тревогой думал, не Райан ли их присылает, и не рассказал
ли им Райан его тайну, и не грозят ли ему неприятности. Но спрашивать он
не решался.
цветных интеллигентов.
идет "на собрание ветеранов", а сам пешком и автобусом добрался до дома
Джона Вулкейпа.
и Аш Дэвис с женой. Ко всеобщему удивлению, он приветствовал доктора
Дэвиса как давнишнего друга, о котором страшно стосковался.
гладком темно-коричневом запястье было больше от парижских бульваров, чем
от Америки, а черные усики придавали ему сходство с французским
артиллеристом. Ему пошел бы голубой мундир. Сослуживцы по лаборатории
находили, что Аш, с его увлечением музыкой, теннисом и ботаникой,
несколько чудаковат, но отдавали ему должное как прекрасному химику и
большому специалисту по пластмассам. Он три года работал в лабораториях
Парижа, Цюриха и Москвы и за это время почти успел забыть, что он Цветной,
и стал считать себя Человеком.
он возвратился туда вполне сознательно. Его не прельщала жизнь изгнанника
среди европейской богемы, за столиками кафе "Селект". Благодаря нехватке
химиков, вызванной войной, он получил ответственную работу на комбинате
Уоргейта. Он наивно вообразил, что сможет работать здесь всегда, и, решив,
что довольно жить на чемоданах, они с Мартой купили уродливый коттедж в
Кэну-хайтс и сверху донизу перестроили его.
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Эриксон Стивен
Березин Федор
Посняков Андрей