Чтение 29–й страницы книги ~Колокола Бесетра~

- Если вам понадобится что-нибудь в городе, просите меня, не стесняйтесь.

- Благодарю...

Но это на всякий случай, потому что он еще ничего не знает о грядущих
переменах. Рождественская история, которая недавно вспомнилась, быть может,
и не мрачная, но как бы пронизана резким, неприятным светом.

Наверное, из-за яркого солнца, залившего комнату, две другие истории,
которые вспоминает Могра в этот понедельник, полны приятного света и тепла.

Первая, так же как и история с Пилар, относится к тем временам, когда он
жил на улице Дам, и произошла на год-полтора позже. Вернее, года на два
позже, потому что к тому времени он уже несколько недель как был женат.

Рене тогда регулярно сотрудничал с "Бульваром", поставляя в газету больше
половины всей хроники. Марселла еще не была беременна и ходила на актерские
курсы к Дюллену в театр "Ателье".

Однажды вечером, когда они под ручку возвращались домой, он предложил:

- А что если завтра нам съездить за город?

Почему ему вдруг захотелось в деревню? Этого Рене не помнит. Может,
увидел по дороге какой-нибудь рекламный плакат? Он тогда не знал деревни,
поскольку привык к галечным пляжам и скалам Нормандии.

Даже сейчас, несмотря на то, что у него есть дом в Арневиле, он относится
к деревне безразлично, даже с некоторой враждебностью, исключая, впрочем,
огород, в котором любит повозиться в воскресенье утром вместе с садовником.

Как и в той рождественской истории, Могра и здесь не может отыскать
каких-либо "до" или "после - только Париж, пропахший пылью и аперитивами.

Как они выбрали место для прогулки? Встав очень рано, на заре, сели на
поезд до Орлеана - их притягивала Луара, где так много связано с историей
Франции. Ничего еще не было решено. Выйдя на перрон, они увидели пригородный
поезд и поинтересовались, куда он следует.

- В Клери...

Они сели в него. Утром было прохладно, поэтому они оделись потеплее, и
теперь, в этом тряском вагоне, стало жарко.

В Клери осмотрели прохладную базилику, сложенную из серого камня. Поели в
ресторанчике, где на столах не было скатертей, особенно им понравился сухой
козий сыр, которого раньше не пробовали.

- А до Луары отсюда далеко?

- Километра два, по дороге на Божанси.

- А каких-нибудь тропинок нету?

- Сколько угодно, но по ним дольше...

Почему он, человек почти непьющий, купил бутылку местного вина, которая
оттягивала карман и била на ходу по ноге?

Дорога не запомнилась. Они заблудились. У Марселлы устали ноги. Забрели в
какие-то тростники, под ногами хлюпало, оба раздражались, что никак не могут
выйти к Луаре.

И вдруг она оказалась перед ними, прохладная и сверкающая, песчаный берег
был усыпан мелкими камешками. Со своего места им была видна лишь река и
очень далеко - плоскодонка, в которой на складном стульчике сидел мужчина в
соломенной шляпе и удил рыбу.

Очень хотелось пить. Пришлось глотнуть теплого вина из бутылки. В
кабачке, куда заходили перекусить, они тоже пили вино. Разомлев от жары, они
улеглись на песке, среди шуршащих тростников.

У Могра перед глазами картинка: бутылка стоит у берега в воде, торчит
только горлышко. Он снял пиджак и галстук, Марселла - туфли и чулки.
Пошлепав по воде и ополоснув туфли от пыли, она легла рядом с ним.

Имеет ли все это какое-либо значение? Достойна ли эта картинка того,
чтобы он хранил ее в памяти?

От его кожи пахло потом, но приятно, как это обычно бывает в деревне. Все
казалось ароматным - тростники, земля, река. У охлажденного в воде вина тоже
появился удивительный вкус - такого вина он больше никогда не пробовал.

Положив руки под голову и покусывая травинку, Рене лежал на спине и
смотрел в голубое небо, по которому изредка пролетали птицы.

Задремал ли он? Вряд ли, просто все тело словно пропиталось наслаждением
и покоем. Вряд ли они и говорили о чем-нибудь. Могра лишь помнит, как в
какойто момент начал шарить рукой по песку, пока не наткнулся на бедро
Марселлы. Его охватила такая лень, что он долго собирался с духом, прежде
чем наконец лечь на жену.

Он не любил Марселлу по-настоящему. Женился на ней, просто чтобы не быть
одному и, возможно, чтобы у него был человек, о котором он мог бы
заботиться. Но это уже другой вопрос, в нем следует разобраться не спеша.

Они долго лежали неподвижно, словно какие-то спаривающиеся насекомые;
Могра чувствовал, как солнце жжет спину, слышал плеск воды и шорох
тростника.

Он не был пьян, но выпил достаточно, чтобы ощутить, как все тело с головы
до ног вдруг обрело повышенную чувствительность. Запах слюны и секса
смешался с другими.

Вот и все. Потом они допили бутылку. Попробовали снова вытянуться на
песке, вновь обрести недавнее ощущение благодати, но безуспешно.

Очарование исчезло. Стало свежо. Солнце скрылось за облаками, и они опять
заблудились, возвращаясь в Клери. Усталая Марселла брюзжала, что он выбрал
не ту тропинку.

Когда родилась дочь, Могра принялся за расчеты. Ему было бы приятно, если
бы она была зачата в тот день на берегу Луары. Но его вычисления это не
подтвердили.

И осталась лишь яркая картинка, один час - даже меньше - того, что ему
хочется назвать безупречным, даровым счастьем, которое человек получает и
испытывает, даже о том не подозревая.

Если порыться в памяти, ему, возможно, удастся отыскать похожие
воспоминания. Он ведь прожил одинаковое количество лет и зим, примерно
столько же солнечных дней, сколько и ненастных. Но главное тут даже не в
свете, а в гармонии с этим светом и всей вселенной, даже в слиянии с ними.

Такое слияние Рене познал еще однажды, но уже без Марселлы, без эротики,
и чувство было таким сильным, что у него закружилась голова.

И все же без Марселлы дело и тут не обошлось. Они жили тогда на улице
Аббесс. Из их окон были видны белые стены театра "Ателье", лавочки,
бистро-словом, вся жизнь трудящегося Монмартра, которая становилась особенно
шумной по утрам, когда хозяйки осаждали торговок овощами.

Колетта к тому времени уже родилась. К концу первого месяца Марселла
завела разговор о том, чтобы отвезти девочку к тетке в деревню. Марселла
стыдилась ее кривой ножки, как будто была в этом виновата, и пыталась
свалить вину на Могра.

- Говорят, дети с врожденными недостатками чаще всего встречаются в
семьях алкоголиков. А ведь твой отец пьет, правда? А твоя мать умерла от
туберкулеза...

Она становилась все более раздражительной, особенно когда девочка
несколько раз за ночь принималась плакать. К ней вставал Рене и, взяв ее на
руки, ходил по комнате, освещенной уличным фонарем.

Марселла была неспособна растить ребенка. В конце концов Могра уступил, и
девочку отдали тетке.

- Не говоря уж о том, что воздух в деревне гораздо здоровее, чем в
зловонном Париже...

Но он сердится на нее за это не больше, чем на Лину за то, что та такая,
какая есть. И не пытается себя выгородить. Он сам совершил ошибку, значит,
он и виноват.

Рене взял на себя заботу о семнадцатилетней танцовщице, которая
стремилась стать актрисой, и счел, что сумеет превратить ее сначала в
женщину, потом в мать.

- Ты полагаешь, мы подходим друг другу?

Так же решался вопрос с отъездом Колетты; Марселла действовала по
принципу "вода камень точит". Роняла время от времени фразу, которая, словно
капля воды из крана, попадала в одно и то же место. Она ни на чем не
настаивала, но с каждым разом ее мысль выражалась все отчетливее.

- Я уверена, многие удивляются, почему мы живем вместе. У тебя своя
работа, у меня своя. И освобождаемся мы в разное время.

Так оно и было. Зачем возвращаться домой, если вместо ужина тебя ждет
записка, в которой сказано, что твоя жена вернется поздно?

- А когда мы вдруг оказываемся вместе, нам не о чем говорить...

Так продолжалось несколько месяцев. Могра сопротивлялся, делал вид, что
ничего не слышит. Он боялся за жену, за ее будущее.

Ширя, потому что она сделала вполне успешную карьеру. Каждый из них
добился успеха. А встретились они в самом начале пути, где, живя на улице
Дам, разыгрывали влюбленную парочку, которой приходилось порой сдавать
пустые бутылки, чтобы купить еды.

- Почему бы нам не попробовать? Поживем месяцдругой отдельно. А там
посмотрим...

Миниатюрная блондинка, она казалась на вид тщедушной. Как выразилась
как-то ее мать, Марселла, танцуя кадриль на балу в "Мулен-Руж", напоминала
беззащитную птичку, а ее голубые глаза наводили на мысль о первом причастии
или майском утре.

На самом же деле Марселла обладала несгибаемой волей, а ее выносливость
была просто удивительной.

Он оставил ей квартиру с мебелью и переехал на бульвар Монпарнас, в отель
"Англе".

И снова провал, в котором все перепуталось - Большие бульвары, светящиеся
вывески, поток зеленых автобусов с серебристыми крышами, уличные кафе...

Так же внезапно, как когда-то ему захотелось посмотреть на Луару, в мозгу
всплыли слова "Средиземное море", и, воспользовавшись тем, что у него было
немного денег, он сел в поезд на Лионском вокзале.

Почему вышел в Тулоне? Почему отправился оттуда в Йер? Рене открыл новое
для себя солнце, новое тепло, аромат эвкалиптов, надоедливый треск цикад и,
наконец, пальмы, создававшие иллюзию тропиков.

Совершенно случайно, как и тогда в Орлеане, он сел, но не в пригородный
поезд, а в разболтанный автобус, где все говорили с южным акцентом. Из окна