Чтение 29–й страницы книги ~Заботы пятьдесят третьего года~

тряпочкой сотри, подсолнечным маслом протри и опять насухо вытри. - Мосин
подошел к окну кафе, глянул в щель между неплотно задвинутыми гардинами,
сообщил: - Юрий Карлович с Веней кукуют. Обрадовать, что ли, советскую
литературу?

- Валяй. Подкорми классиков с доходов праведных.

- Компанию не составишь?

- Мне, Миня, пьянствовать в общественных местах не положено. Особенно
с тобой.

- Грубишь, хамишь, а зачем?! Будь здоров тогда. - И Миня небрежно
кивнул Казаряну. Наказав Казаряна за милицейскую грубость, он тут же
добавил, ибо не забывал ничего и никогда: - Завтра в девять часов утра я
жду тебя у метро "Дворец Советов".

У Александра было прекрасное настроение, потому что Ларионов подходил
к концу своего доклада о проделанной по делу о палагинской краже работе.

- Кое-что о Леониде Михайловиче Берникове я подсобирал. - Ларионов
сверился с бумажкой, - Л.М.Берников, 1896 года рождения, образование
незаконченное среднее, с 1933 года постоянно работает в системе
промкооперации, в основном в должности председателя различных артелей. К
судебной ответственности не привлекался, однако в знаменитом текстильном
деле сорокового года фигурировал как свидетель. В настоящее время заведует
производством артели "Знамя революции", изготовляющей мягкую игрушку.

- Похоже, Сережа, похоже, - оценил ларионовскую работу Смирнов. - Я
понимаю, у тебя времени не было, но все-таки... В УБХСС на него ничего
нет?

- Я по утрянке к Грошеву успел заглянуть. Говорит, что единственное у
него - подозрения.

- Что делать будем?

- Романа подождем и решим.

- А где он запропал? - вдруг высказал начальственное неудовольствие
Смирнов.

- Звонил в девять, сказал, что к одиннадцати, к полдвенадцатому
будет. У него там что-то по наводке выклевывается.

И действительно выклевывалось, потому что оперуполномоченный Роман
Казарян сиял как медный, хорошо начищенный таз. Он вошел в кабинет
Смирнова вольно-разболтанной походочкой, оглядел присутствующих, небрежно
поздоровался:

- Привет! Трудитесь? Ну-ну! - И кинул себя на стул.

- Привет, гражданин Ухудшанский! - ответствовал его начальник
Смирнов.

Казарян поморгал-поморгал, понял, посмеялся сдержанно, отреагировал:

- Точно отмечено. Исправлюсь, товарищ майор. Так что же у вас
новенького? - Но надоело, и он торжественно сообщил: - Пока вы тут в
бумажки играете, бюрократы, я, по-моему, кончик ухватил.

- И я кончик ухватил, - скромно, но с достоинством, сообщил Ларионов,
а Смирнов задал им детскую загадку:

- Два конца, два кольца, посредине - гвоздик. Что это такое, друзья
мои?

- Это дело о краже в квартире гражданина Палагина. Правильно? -
отгадал Казарян.

- Правильно, - подтвердил Смирнов. - Два конца есть. А где же
гвоздик?

- На пересечении двух концов, - объяснил непонятливому начальнику
Казарян.

- А если прямые не пересекаются, если они - в параллели?

- У Лобачевского все пересекается.

- Но Ты, Рома, не Лобачевский.

- Я - лучше, я - выдающийся сыщик современности. Мы когда-нибудь о
деле поговорим?

- Давно жду, - признался Смирнов. - Начинай.

- Сегодня утром Миня Мосин рекомендовал меня, как заказчика,
персональному краснодеревщику Палагина Петру Федосеевичу. Я сказал, что
мне необходимы стенды-шкафы для коллекции миниатюр XIX века, камей и
медальонов, и, зная о прекрасной домашней коллекции Палагина, хотел бы
иметь нечто подобное. И подсунул ему планчик квартиры, будто бы моей, а на
самом деле вариацию на темы палагинских апартаментов. Обрадованный маэстро
по этому плану воспроизвел расположение стендов палагинских, отметив
центральную, более ценную часть экспозиции, как его, мастера,
профессиональное достижение.

Тотчас коллекционер, предъявив удостоверение, превратился из
коллекционера в милиционера и попросил ответить Петра Федосеевича на
вопрос: "Не приходил ли к нему еще кто-нибудь с подобным моему
предложением?"

Оказывается, с полгода назад с подобным предложением обращался к нему
один гражданин. Петр Федосеевич даже примерный экскиз набросал по его
заказу, но больше этот человек не являлся...

- Стоп, - прервал его Смирнов. - Человечек этот и есть фигура твоего
красноречия?

- Отнюдь. Это единственная характеристика, которую мог дать Петр
Федосеевич.

- Два конца, два кольца, а посередке - гвоздик. Сережа, как ты
считаешь? - спросил Смирнов.

- Похоже, Саня, - ответил ему Ларионов.

- Может, объясните, о чем вы? - обиделся за свое неведение Казарян.

- Сережа вышел на деятеля промысловой кооперации Леонида Михайловича
Берникова, у которого в последнее время прорезался интерес к заезжим
домушникам. А при Берникове вьется некто, характеристика которого и с
Сережиной стороны ограничивается одним-единственным словом - "человечек".

- Горячо! Ой, как горячо!!! - заорал Казарян.

- Пока что лишь тепло, Рома, - осадил его Смирнов. - Ну да, у нас
есть серьезнейшие основания подозревать гражданина Берникова Леонида
Михайловича в желании вложить свой капитал, тайный капитал, не совсем
законным образом в ценности на все времена. А дальше что? Дальше ничего.
Пока коллекция не будет обнаружена, и так, чтобы мы могли доказать, что
она - в берниковском владении, он чист перед законом.

- Да понимаю я все это, Саня! - Казарян уже не сидел барином, а бегал
по кабинету. - Главное - лошадь - в наличии, а телегу мы ей быстренько
приделаем!

- Начинается черная маета, ребята, - сказал Смирнов. - Давайте
прикинем, что и как. Первое: обнаружение и опознание человечка. Кто берет?

- Я, - вызвался Ларионов.

- Второе, - Берников. Его контакты, его времяпровождение, его
интересы, и, главное, его берлоги, как официальные, так и тайные.

- Я, - решил Казарян и тут же стал ставить условия: - Но только
предупреждаю, Саня, все эти дела - и мои, и Сережины, требуют серьезного
подкрепления. Нам необходимы каждому по два оперативника в помощь, это по
самому минимуму. Иди к начальству, размахивай письмом Комитета по делам
искусств, ручайся, но людей обязательно выбей.

- Людей я постараюсь выбить.

- Не постарайся, а выбей! - поддержал Казаряна Ларионов. - Хватит на
амнистийные трудности ссылаться, кончилось уже все, выбей, и никаких
разговоров.

- Разговоры будут, - вздохнул Смирнов. - Но выбью.

Людей - молоденьких, только что принятых в МУР пареньков, - дали.

Человечка Ларионов определил на раз, два, три. Вернее, сложил из двух
человечков одного. По фотографии Вадик определил своего человечка, а Петр
Федосеевич - своего. А на фотографиях фигурировал один и тот же человек:
Дмитрий Спиридонович Дудаков, завскладом артели "Знамя революции", где
начальствовал производством Леонид Михайлович Берников.

Ларионов приставил к Дудакову двух горячих пареньков из пополнения, а
сам ринулся на подмогу Казаряну.

Леонид Михайлович Берников, наделенный ярко выраженным холерическим
темпераментом, незаурядной энергией, требовал к себе внимания пристального
и непрерывного: Казарян, наблюдая вместе с Ларионовым за тем, как грузит в
полуторку узлы и этажерки Леонид Михайлович Берников, продекламировал из
Фета:

Как первый луч весенний ярок!

Какие в нем нисходят сны!

Как ты пленителен, подарок

Воспламеняющей весны!

- разумея под подарком нынешней воспламеняющей весны Леонида
Берникова.

Начальник производства артели "Знамя революции" усадил в кабину жену
Зою, а сам вместе с дочкой забрался в кузов. Полуторка тронулась.

На дачу, на дачу! Катили по Ярославскому, Дмитровскому,
Ленинградскому, Можайскому, Калужскому, Рязанскому шоссе полуторки и
трехтонки, набитые нарочито небогатым дачным скарбом. Матрасы и одеяла,
корыта и умывальники, табуретки и столы, керогазы и примусы, ночные горшки
и зеркала. Прочь от надоевшего за зиму города, прочь от коммунального
многолюдства, прочь от знакомых лиц, избитых каждодневных единообразных
перемещений, прочь от столичной неволи. К улочкам, заросшим желтыми
одуванчиками, к вечерней - с туманом - прохладе, к извивающейся речушке, к
волейбольным площадкам меж сосен, к выдуманной дачной свободе.

Роскошествовали в собственных, ютились у знакомых, снимали у
круглогодичных. Ввергали семейный бюджет в кризисное состояние, залезали в