пальцем провел вдоль десны, успокоился, даже хмыкнул не то, чтоб довольно
- кто ж возрадуется, если бутылкой шампанского да по мордасам?! - но
примирительно.
Хозяйка не скрывала довольства происшедшим. Не каждый день, не каждому
дано узреть, как могущественному начальнику "двадцатки", прикрытому
доброхотами с головы до пяток врезают по зубам бутылкой шампанского,
запускают с силой молодых рук женщины в соку ноль-семьдесят пять и...
вроде обвинить не в чем. Случай! Все видели. Даже, если б зубы сыпанули
пассажирами из автобуса на конечной остановке, то не придерешься. Случай!
Наташка Дрын оглаживала Пачкуна: счастливая, не хватило ума прикинуть, что
не след ей становиться очевидицей печального соприкосновения бутылки и
нижней части лица дона Агильяра. Наташка - простая душа, искренне
радовалась целости пачкуновских зубов, хихикала, крутилась вокруг начмага,
норовила затащить всех поскорее в кухню, чтоб выпить и закусить за
обильным рыночно-дефицитным столом.
персиково-нежное, прикоснулась к понесшей ущерб части лица сухими губами,
и Пачкун ощутил, как длиннющие ресницы хозяйки квартиры щекотнули щеку.
Это не Наташка, беззатейная, безотказная, это другой сорт, захватывающий,
даже на деньги не клюющий. Таким не разберешь, чего подавай. Пачкун
пробормотал слова прощения, и взоры всех скрестились на болтающейся на
веревке бутылке.
разрешила:
мнению Фердуевой, вовсе незначительное ускорение предмету забот: встреча
косяка и бутылки на сей раз оказалась последней, горлышко отломилось,
белопенная струя брызнула на дверь, на стены, окропила ботинки Пачкуна.
Начмаг пришел в себя:
то... вот...
немалого. Достигшего предела мечтаний - финансовой независимости,
ненужности считать каждую копейку.
на кухню за веником и совком, замела осколки, протерла тряпкой дверь, даже
послюнявила, проверяя не липнет ли?
пальцами. - Мало чего в жизни смыслишь! - взор Фердуевой затуманился,
неопытная завсекцией припомнила вмиг о годах в колонии, где Фердуева
провела восковой мягкости годы юности, впитав в себя страшное, и навечно.
подруге Фердуевой, тощей, но искушенной, как видно, в утехах, греющей
ляжку Пачкуна крепким, обтянутым темным чулком ажурного рисунка бедром.
водки, сообщила:
державу, уверяет, что черные чулки в ажуре там только проститутки
пользуют.
нравиться.
Ты покрутись круглосуточно, покумекай, где деньгой разжиться. Вон Акулетта
- наша всеобщая подруга - Мишке Шурфу выдала... мы, мол, Миша, нашего
горячего цеха то есть работницы, первые создали совместные предприятия,
компактные - только ты и фирмач, мы проложили путь кораблям индустрии. Как
сплела? Шляпу снимешь.
Дрын задохнулась в хохоте.
Предприятие! Валюту стране приносит.
подруга Фердуевой, тиская бедром Пачкуна, - любовь мужиков потрошит
дочиста, при пустых семенниках уже не боец.
только баб замечать перестает - провал! - И уведомляя присутствующих, что
ему до пропадания далеко, игриво приобнял тощую и неожиданно жаркую
соседку.
замкнул, ни погулять, ни под венец, только к властелину магазинному по
вызову, хоть среди бела дня, хоть среди темной ночи, в стужу и хлад, в
дождь и жарищу, по первому повелению в любой конец города, а то и за
городскую черту. Гад! А в больницу ездила, как на работу: жена с цветами,
Наташка с бульонами в термосах, с диковинными плодами и соками, с финскими
бумажными простынями - поди достань! - чтоб прокладывать кровоточащие
раны, с одноразовыми иглами, чтоб гепатитом не нафаршировали или другой
прилипчивой гадостью. Что говорить!
одарило смелостью, даже будто приподняло над стулом. Наташка рванула
блузку в стороны на манер морячка-анархиста, раскрывая белую тяжелую
грудь, толкнула локтем увлекшегося соседкой Пачкуна:
Мишка Шурф прикалывался... Ремиз тоже слюни роняет до колен, что ж
выходит?.. - Спазм перехватил дыхание завсекцией, никто не узнал, что ж
выходит? Из глаз оскорбленной брызнули слезы, голова рухнула в салат.
из салатницы: на золотые волосы налипли зеленые горошины, приклеился
майонезом ломтик моркови, желток ополовиненного яйца вкрутую рассыпался,
вымазав лоб густой желтизной, будто цветочной пыльцой.
крепко ее держит, прихватил, не выскользнешь... Лишь бы про дела в запале
болтать не принялась, а так... пусть бушует, сказала бы спасибо, что Бог
назначил ревновать не протертого до дыр мутноглазого инженеришку раз в
жизни - на свадьбу! - посетившего ресторацию, а вальяжного дона Агильяра,
украшенного сединами лунной яркости, блестящими влажными глазами,
надушенного запахом уверенности, что только деньги без счета и придают.
Уймись! Пошутить нельзя... на то и застолье, чтоб расслабиться, -
успокаивая возлюбленную, Пачкун подцепил вилкой розово-белый кус краба с
развороченной салатной верхушки, проглотил и только тогда заметил полные
гнева глаза хозяйки квартиры. Пачкун про Фердуеву много чего знал, но
также понимал, что не знает почти ничего из главного, и даже тени людей,
стоящих за Фердуевой нагоняли страх, а бояться попусту Пачкун не привык.
напольных часов, и бронзовые часы на мраморном столике у окна тоже вдруг
ожили и сообщили о своем присутствии хорошо слышным ходом слаженного
механизма. Ни уговоры-увещевания, ни, быть может, обливание ледяной водой,
не привели бы Наташку Дрын в чувство так быстро, как мертвая тишина -
лесная, глубинная; бузотерка провела ладонью по лицу, будто смахнула дурь,
стряхнула, как лоскутья обгоревшей кожи на пляжных югах, глаза засветились
раскаянием.
помощи других поднялась, побрела в ванну. Тишина над столом не проходила,
и через минуту к ходу часов прибавились утробные звуки страдающего
человека, разрываемого позывами рвоты.
услыхали чавканье половой тряпки, подтирающей безобразия избранницы дона
Агильяра.
оба могущественны - ясно, но ясно также, что Пачкун пасует перед хозяйкой,
хотя при его комплекции, должности, хватке, сквозившей в каждом движении -
повороте головы, причмокивании губ - ожидалась противоположная раскладка
сил. Мастер снизу вверх посмотрел на возвышающуюся над столом Фердуеву,
еще раз поразился ее совершенством: тайная власть таких женщин над
мужчинами неоспорима.
оглядела гостей противоположного пола: "Не то, не то. Всю жизнь не то! А
когда же будет то? Или вовсе не случится никогда, нечего и ждать?"
апельсин, сжевала дольку. Испортили обмывание двери. Вроде взрослые люди,
серьезные, а в дом пустить сто раз подумаешь. Наташка облевала ванну,
небось любимыми полотенцами - махра однотонная, итальянские - рожу
утирает? Жалкая Наташка, мельтешит, все надеется при мужике - дай Бог
только отхватить - налипнув ракушкой на дно корабля, жизнь проплыть.
Глупая! Не выйдет, нужно свою цену иметь, собственный номинал, постель
только первый взнос, потребности всей жизни таким не погасишь, мужики, как
собаки, крепкого хозяина всегда чуют.
нос, припоминая ему одному ведомое, так и застыл и только через минуту
догадался положить вилку на стол. Его выставляют? Гонят взашей? Кулаки
дона Агильяра сжались.
Орловский Гай Юлий
Свержин Владимир
Березин Федор
Херберт Фрэнк
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей