Чтение 285–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

С этими словами герцогиня решительно встала, оставив Кольбера в неп-
риятном раздумье. Продолжать торговаться было немыслимо; прекратить торг
- значило потерять бесконечно много.

- Сударыня, - поклонился он, - я буду иметь удовольствие выплатить
вам сто тысяч экю.

- О! - воскликнула герцогиня.

- Но как я получу от вас подлинники?

- Самым что ни на есть простым способом, дорогой господин Кольбер...
Кому вы достаточно доверяете?

Суровый финансист принялся беззвучно смеяться, и его широкие черные
брови на желтом лбу поднимались и опускались, как крылья летучей мыши.

- Никому, - сказал он.

- Но вы, конечно, делаете исключение для себя самого?

- - Что вы хотите этим сказать, герцогиня?

- Я хочу сказать, что если бы вы взяли на себя труд отправиться вмес-
те со мною туда, где находятся письма, они были бы вручены лично вам, и
вы могли бы пересчитать и проверить их.

- Это верно.

- Вам следует взять с собой сто тысяч экю, потому что и я также не
верю никому, кроме себя.

Кольбер покраснел до бровей. Подобно всем тем, кто превосходит других
в искусстве счисления, он был честен до мелочности.

- Сударыня, - заявил он, - я возьму с собой обещанную сумму в виде
двух чеков, по которым вы сможете получить ее в моей кассе. Удовлетворит
ли вас такой способ расчета?

- Как жаль, что каждый из ваших чеков не стоит миллиона, господин ин-
тендант!.. Итак, я буду иметь честь указать вам дорогу.

- Позвольте распорядиться, чтоб заложили моих лошадей.

- Внизу меня ожидает карета.

Кольбер кашлянул в нерешительности. Ему вдруг представилось, что
предложение герцогини - ловушка, что, быть может, у дверей его поджидают
враги и что эта дама, предложившая продать ему свою тайну за сто тысяч
экю, предложила ее за ту же сумму и г-ну Фуке.

Он так медлил, что герцогиня пристально посмотрела ему в глаза.

- Вы предпочитаете собственную карету?

- Признаться, да.

- Вы думаете, что я завлекаю вас в западню?

- Герцогиня, у вас капризный характер, а я, будучи человеком характе-
ра положительного, боюсь быть скомпрометированным какой-нибудь злой шут-
кой.

- Короче говоря, вы боитесь? Хорошо, поезжайте в своей карете, берите
с собой столько лакеев, сколько вам будет угодно... Только подумайте:
то, что мы делаем с вами наедине, известно лишь нам обоим, то, что уви-
дит кто-нибудь третий, станет известно всему свету. В конце концов, я не
настаиваю; пусть моя карета едет следом за вашей, и я буду рада пере-
сесть в вашу, чтобы отправиться к королеве.

- К королеве?

- А вы уже позабыли? Как! Столь существенное условие нашего договора
уже предано вами забвению! Каким же пустяком оно было для вас! Господи
боже! Да если б я знала об этом, я спросила бы с вас вдвое больше.

- Герцогиня, я передумал. Я не поеду с вами.

- Правда?.. Почему?

- Потому, что мое доверие к вам безгранично.

- Мне это лестно слышать от вас... Но как же я получу свои сто тысяч
экю?

- Вот они.

Интендант нацарапал несколько слов на бумажке и отдал ее герцогине.

- Вам уплачено, - сказал он.

- Ваш жест красив, господин Кольбер, и я воздам вам за него тем же.

Произнося эти слова, она засмеялась. Смех госпожи де Шеврез был похож
на зловещий шепот, и всякий, кто ощущает в своем сердце трепетание моло-
дости, веры, любви, - короче говоря, жизнь, предпочел бы услышать скорее
стенания, чем это жалкое подобие смеха.

Герцогиня расстегнула корсаж и вынула небольшой сверток, перевязанный
лентой огненного цвета. Крючки уступили порывистым движениям ее нервных
рук, и глазам интенданта, заинтересованного этими странными приготовле-
ниями, открылась бесстыдно обнаженная, покрасневшая грудь, натертая
свертком. Герцогиня продолжала смеяться.

- Возьмите, - сказала она, - эти письма написаны самим кардиналом.
Они - ваши, и, кроме того, герцогиня де Шеврез соблаговолила раздеться
пред вами, как если б вы были... но я не хочу называть имена, которые
могли бы заставить вас возгордиться или приревновать. А теперь, господин
Кольбер, - продолжала она, поспешно застегивая платье, - ваша карьера
сделана; везите же меня к королеве.

- Нет, сударыня. Если вы снова навлечете на себя немилость ее вели-
чества и во дворце будут знать, что я - тот, кто ввел вас в ее покои,
королева не простит мне этого до конца своих дней. Во дворце найдутся
преданные мне люди, которые и введут вас туда, оставив меня в стороне от
этого дела.

- Как вам будет угодно; лишь бы я смогла проникнуть к королеве.

- Как зовут брюггских монахинь, которые лечат больных?

- Бегинками.

- Итак - вы отныне бегинка.

- Согласна. Но все же мне придется перестать быть бегинкою.

- Это уж ваша забота.

- Ну, нет, извините. Я вовсе не хочу, чтобы передо мной захлопнули
двери.

- И это ваша забота, сударыня. Я прикажу старшему камердинеру дежур-
ного офицера ее величества впустить во дворец бегинку с лекарством, спо-
собным облегчить страдания королевы. Вы получите от меня пропуск, но ле-
карство и объяснения - об этом подумайте сами. Я признаю, что послал к
королеве бегинку, но отрекусь от госпожи де Шеврез.

- На этот счет будьте покойны, до этого не дойдет.

ШКУРА МЕДВЕДЯ

Кольбер вручил герцогине пропуск и чуть-чуть отодвинул кресло, за ко-
торым она стояла, как за укрытием.

Госпожа де Шеврез слегка кивнула и вышла.

Кольбер, узнав почерк Мазарини и пересчитав письма, позвонил секрета-
рю и велел вызвать советника парламента, г-на Ванеля. Секретарь ответил,
что советник, вервый своим привычкам, только что прибыл, дабы доложить
интенданту о наиболее важном в сегодняшней работе парламента.

Кольбер приблизился к лампе и перечел письма покойного кардинала; он
несколько раз улыбнулся, убеждаясь все больше и больше в ценности доку-
ментов, переданных ему г-жой де Шеврез, и, подперев свою тяжелую голову
обеими руками, на несколько минут предался размышлениям.

В это время в кабинет вошел высокий, плотного сложения человек с ху-
дым лицом и хищным носом. Он вошел со скромной уверенностью, свиде-
тельствовавшей о гибком и вместе с тем твердом характере, гибком по от-
ношению к господину, который может доставить добычу, и твердом - по от-
ношению к тем собакам, которые могли бы оспаривать у него этот столь ла-
комый кусок.

Под мышкой у Ванеля была папка больших размеров; он положил ее на бю-
ро, около которого сидел Кольбер.

- Здравствуйте, господин Ванель, - сказал Кольбер, отрываясь от своих
дум.

- Здравствуйте, монсеньер, - непринужденно ответил Ванель.

- Надо говорить "сударь", - мягко поправил Кольбер.

- Обращаясь к министрам, говорят "монсеньер", - невозмутимо заметил
Ванель. - Вы - министр!

- Пока еще нет!

- Я называю вас монсеньером. Впрочем, вы мой начальник, вы мой
сеньор, чего ж больше! Если вам не нравится, чтобы я величал вас таким
образом в присутствии посторонних, позвольте называть вас монсеньером
наедине.

Кольбер поднял голову на высоту лампы и прочел или попытался прочесть
на лице Ванеля, насколько искренним было это выражение преданности. Но
советник умел выдержать любой взгляд, даже если этот взгляд был взглядом
министра.

Кольбер вздохнул. Он не увидел на лице Ванеля ничего определенного;
быть может, Ванель и честен. Кольбер подумал о том, что этот человек,
подчиняясь ему по службе, в действительности держит его в своей власти,
ибо г-жа Ванель - его, Кольбера, любовница. И пока он сочувственно думал
об участи этого человека, Ванель бесстрастно вынул из кармана надушен-
ное, запечатанное испанским воском письмо и протянул его интенданту.

- Что это, Ванель?

- Письмо от жены, монсеньер.

Кольбер закашлялся. Он взял письмо, распечатал его, прочел и сунул
себе в карман, в то время как Ванель невозмутимо листал свои протоколы.

- Ванель, - сказал внезапно патрон своему подчиненному, - вы, как ка-
жется, не боитесь "работы?

- Да, монсеньер.

- Двенадцать часов ежедневно не приводят вас в ужас?

- Я работаю пятнадцать часов.

- Непостижимо. Парламентские обязанности отнимают не больше трех ча-
сов в сутки.

- О, я веду счетные книги одного моего друга, дела которого находятся