были заражены многие посетители коктейль-бара. Они знали, сколько было
уплачено Рабо Карабекьяну за его картину, и тоже хотели бы получить
пятьдесят тысяч долларов. Сколько удовольствий они могли бы доставить себе
за пятьдесят тысяч - по крайней мере, так они думали. Но вместо этого им
приходилось тяжелым трудом зарабатывать какие-то жалкие доллары. Это было
несправедливо.
кому-то показаться смешным, что весь их город нелеп и смешон. А теперь
случилось самое скверное; Мэри-Элис Миллер - единственное существо в их
городе, которое они считали не подвластным ничьим насмешкам, вдруг была
осмеяна каким-то чужаком.
заново именно я. Насколько мне известно, больше никто в коктейль-баре заново
не родился. Все остальные просто переосмыслили свое отношение к ценностям
современного искусства.
святого ни во мне, ни в других человеческих существах нет, что все мы просто
машины, обреченные сталкиваться, сталкиваться и сталкиваться без конца. И,
за неимением лучших занятий, мы полюбили эти столкновения. Иногда я писал о
всяких столкновениях хорошо, и это означало, что я был исправной пишущей
машиной. А иногда я писал плохо - значит, я был неисправной пишущей машиной.
И было во мне не больше святого, чем в "понтиаке", мышеловке или токарном
станке.
считал его тщеславным, слабым и пустым человеком и совсем не художником. Но
именно он, Рабо Карабекьян, сделал из меня того безмятежного землянина,
каким я стал.
мотор? - сказал он Бонни Мак-Магон.
пришла работать в коктейль-бар. Голос у нее стал неприятный, точно скрежет
пилы по жестяному листу. И ужасно громкий.
одного слова.
мы плохого мнения о вашей картине. Пятилетние дети и то лучше рисуют - сама
видела.
врагами. Он меня даже удивил. Я ожидал, что он отступит с позором, что его
осыплют градом оливок, вишневых косточек и лимонных корок. Но он
величественно стоял перед всеми.
моей картины в вашей отличнейшей газете. Я прочитал и каждое слово в тех
ругательных письмах, которые вы так любезно пересылали мне в Нью-Йорк.
Теперь, когда она существует, для меня было бы большим счастьем видеть, как
ее без конца копируют и необычайно улучшают все пятилетние ребятишки вашего
города. Как я был бы рад, если бы ваши дети весело, играючи, нашли то, что я
мучительно искал много-много лет.
купленная вашим городом, показывает самое главное в жизни - и тут ничего не
упущено. Это - образ сознания каждого животного. Это - нематериальная
сущность всякого живого существа, его "я", к которому стекаются все познания
извне. Это - живая сердцевина в любом из нас: и в мыши, и в олене, и в
официантке из коктейль-бара. И какие бы нелепейшие происшествия с нами ни
случались, эта сердцевина неколебима и чиста. Потому и образ святого Антония
в его одиночестве - это прямой, неколебимый луч света. Будь подле него
таракан или официантка из коктейль-бара, на картине было бы два световых
луча. Наше сознание - это именно то живое, а быть может, и священное, что
есть в каждом из нас. Все остальное в нас - мертвая механика.
света - рассказала историю про своего мужа и одного слабоумного накануне
казни в Шепердстауне. Отлично. Пусть пятилетний ребенок нарисует духовное
истолкование этой встречи. Пусть этот пятилетний художник откинет прочь и
слабоумие, и решетки, и ожидающий узника электрический стул, и форму
надзирателя, и его револьвер, и всю его телесную оболочку. Что будет самой
совершенной картиной, какую мог бы написать пятилетний ребенок? Два
неколебимых световых луча.
родиной величайшего произведения искусства.
вспоминал стихи. У него явно не все были дома. Чердак был не в порядке.
Свихнулся он. Да, Двейн Гувер совсем спятил.
Глава двадцатая
на обочине автострады, глядел через Сахарную речку в ее бетонном ложе на
новую гостиницу "Отдых туриста". Мостика через речку не было. Приходилось
идти вброд.
голые икры были разузорены варикозными венами и шрамами. Совсем как икры
моего отца, когда он стал старым-престарым человеком.
ступни моего отца - узкие, длинные, выразительные. Голубоватого цвета.
Картинные ноги.
речка. Ноги сразу покрылись прозрачной пластиковой пленкой, плававшей на
поверхности Сахарной речки. Когда Траут с удивлением приподнял одну ногу,
пластиковая пленка мгновенно высохла на воздухе, обув ногу в некий
непромокаемый башмак с перламутровыми переливами. Траут шагнул снова - на
другой ноге сделалось то же самое.
новую бомбу для военно-воздушных сил США - новое средство уничтожения
личного состава вражеской армии. Бомба разбрасывала пластиковые осколки
вместо стальных, потому что пластиковые были дешевле. Кроме того, их было
невозможно обнаружить в теле раненого врага даже путем рентгеноскопии.
Сахарную речку. Эта фирма заключила контракт со строительной фирмой "Братья
Маритимо", которой заправляли гангстеры, чтобы те построили им очистительную
установку для уничтожения отходов. Фирма знала, что строительной компанией
заправляют гангстеры. Все об этом знали. Но обычно "Братья Маритимо" были
лучшими строителями в городе. Они, например, выстроили дом для Двейна Гувера
- очень прочный, хороший дом.
служить очистительный комплекс фирмы "Бэрритрон". Он обошелся фирме очень
дорого, и сложные машины комплекса все время работали. На самом же деле там
вместо новых машин было как попало наворочено всякое старье, а под ним
скрыты наворованные где-то канализационные трубы, ведущие от завода
"Бэрритрон" прямехонько в Сахарную речку.
отравляет воду. За все время своего существования они только и делали, что
старались быть образцом и примером высшей гражданской порядочности, сколько
бы им это ни стоило.
с каждым шагом становились все больше похожи на перламутр. Траут нес свои
вещи и башмаки на голове, хотя вода еле-еле доходила ему до колен.
отвратительно, он мечтал вконец смутить всех участников фестиваля. Он ехал
сюда издалека в самом мазохистском настроении. Он хотел, чтобы с ним
обошлись, как с тараканом.
смехотворном положении. Но священная его сердцевина - его сознание - так и
оставалась неколебимым лучом света.
металла и пластика. Кстати, пластик этот - близкий родственник той гадости,
которая засоряла Сахарную речку. А в сердцевине пишущей машины из плоти и
крови кроется нечто священное - неколебимый луч света.
света.
будет стоять на пороге, когда открою двери: неколебимый луч света.
стоянка машин. План у него был такой - войти в холл гостиницы босиком и
чтобы от его мокрых ног остались вот такие следы:
следы на ковре. И тогда он сможет с величественным видом возразить: