было, такими непривычно прекрасными стали закаты, восходы, долгий путь
светила над головой. По-новому оценили. Может быть, как у нас древние
египтяне, - бог!
тоже в пластиковом мешке - отплыл, лег на спину, стал засыпать. Будет
кто-нибудь приближаться, уши в воде - наверняка услышу, проснусь.
с половиной - три километра тот же наглый сопровождающий. Ну что ж,
поспорим, посостязаемся. Даже весело стало, минуты и часы резвее
покатились. Уже понял, что он не из горожан, поскольку там на такое никто
не способен.
вдоль берега по сырой полоске вблизи воды.
пересечь по прямой. Песок здесь несколько странный - не шелковистые сухие
дюны, а как бы взвихренный небольшими частыми кучками - по верхушечкам
песчинки желто-белого цвета, подсохшие, внизу влажные, коричневые.
на четвертом шаге проваливаюсь по колени. Огляделся, закусил губу.
топтаться, только скорее засосет.
разноцветность песка. Но был отвлечен соревнованием в марафоне. Впрочем, в
этой широте верхний слой песка часа через два-три подсох бы, весь
сделавшись белым, и уже не внушал бы мне опасений. Губительное свойство
таких мест объясняется тем, что вода силами капиллярного натяжения
поднимается снизу от какого-то источника, обволакивает песчинки, резко
уменьшая сцепление между ними. Будь это просто жидкость, я бы в ней не
утонул, только вытеснил бы такой объем песка, который по весу равен моему
собственному. Но это, увы, только почти жидкость, и закон Архимеда здесь
не действует.
читанный в детстве роман Уилки Коллинза "Лунный камень", где кто-то
кончает с собой, нарочно отправляясь в зыбучие пески. Но я-то теперь не
хотел умирать, хотя в машине была минута усталости и слабости, когда об
этом подумалось. Однако что же делать?
корпус, шею и посмотрел, появился ли уже мой странный спутник. Если друг
(на что надежды не было), то поможет. Если враг, все равно приятнее
умереть от оружия, чем быть задушенным мокрым песком.
а бодро двигался, приближаясь, и был теперь в километре от меня. Долго
сохранять положение, в котором я бы его видел, было невозможно.
ногу, хоть на немного...
мало, чтобы совсем выдернуть ее из песчаного плена. Напрягаюсь что есть
мочи, не получается. А замечаю, что между тем и спину начинает понемногу
засасывать.
скоростью сантиметра три в минуту, полностью скроет минут через пятьдесят.
их с виду гораздо шире.
Совете при вашем участии говорили об усадьбе. "Феодальный строй",
"господа", "прислуга", "эксплуатация". Да, действительно, у нас господа и
слуги. Первые занимаются самообразованием, изящными видами спорта,
музыкой, танцами и другими искусствами. Вторые выращивают на полях урожай,
снимают его, сохраняют, готовят господам пищу, убирают в особняках и в
саду. Но мы меняемся ролями через год - вот что! - Сбросила со спины груз,
вещевой мешок с короткими саженцами какого-то растения, присела на песок
(не на зыбучий, конечно). - Хорошо, пусть горожанам, но вам-то как в
голову не могло прийти, что только такое общество приучает человека и
повиноваться с достоинством, и повелевать с уважением, расширяет его
духовный кругозор, дает одним неотъемлемую перспективу стать выше, чем они
сейчас есть, остерегая вторых от злоупотребления своими правами.
По-вашему, может быть только так, что высшие - постоянно высшие, а низшие
вечно внизу, и единственная альтернатива этому - равенство, при котором
человек - ни то, ни другое, а нечто среднее, не способное быть ни
дисциплинированным, как часовой механизм, ни полностью свободным в выборе,
чем заняться?
шея моя задеревенела. Спросил Вьюру, не сможет ли она сесть так, чтобы мне
не надо было изгибаться, поворачиваясь к ней, и добавил, что место, на
котором я нахожусь, очень опасно, что его следует обойти далеко.
меня за своевременное предупреждение, обошла вокруг мыса по воде и села
напротив опять-таки на твердый песок. За две минуты, пока она это
проделала, я погрузился уже по пояс.
вы скажете о том, что лидеры и руководители в ваших странах время от
времени меняются местами со своими согражданами, которыми управляют. Но не
дождалась.
том, понимает ли она положение, в котором нахожусь. Могла бы бросить мне
одну из длинных лямок вещмешка, которую я привязал бы к лямке своего,
могла бы выкопать небольшую яму и, упершись в нее ногами, дать мне
возможность вытащить себя из западни. Гордость не позволяла мне ввиду
наших достаточно сложных отношений просить у нее помощи.
видящим и являлась в городе... (тут я замялся, поскольку не знал
иакатского эквивалента понятиям "шпион", "резидент", "тайный агент")
...наблюдателем.
открыть вам, что участвовала в обсуждении плана, как остановить машину.
засасывать. - Если так, зачем вы спасали детей и даже отчасти взрослых,
которых старались вытащить из домов, чтобы они шли на море за рыбой?
членах нашего уважаемого Совета... О присутствующих не говорят, конечно. -
Сидя, она слегка поклонилась мне. - В членах Совета я не заметила особой
расторопности.
горожане были воспитаны, и спросил, зачем она вообще затеяла всю историю с
островом, если ее конечной целью было погубить город.
ноги, а более объемные части тела уходили вниз.
стало труднее. - Вы приберегали остров для себя и сами же отдали его
горожанам. Хотите, чтобы города вовсе не было, и сами же делаете все
возможное, чтобы выручить его из беды. Наконец, если мне будет позволено
перейти от общего к частному и незначительному, выказываете мне
неодобрение и недоверие, но, как я слышал, дежурили в подвалах центра с
привязанной к ноге веревкой. Не вижу последовательности.
последнего, того, кто в беде, надо выручать, неважно, друг он вам или
враг. Вы не находите?
много разного. Я, как вы, очевидно, поняли, была воспитана средой, где мы
пробегали по всей клавиатуре чувств, не ограничиваясь единственной нотой,
от непрерывного ее употребления уже дребезжащей, фальшивящей. Даже любовь
и ненависть могут соседствовать, не говоря уж о бесчисленных оттенках
других, противоположных чувств.
ее за светский тон, неуместный при том положении, в каком я находился, и
любил не меньше, чем в тот день, когда она нагая стояла под черным небом
на площади. Даже больше. Любил и любовался ею похорошевшей, расцветшей,
прибавившей к суровой сосредоточенности последних месяцев сегодняшнюю
беззаботную шаловливость. На лице, которое она так долго скрывала, ни
следа болезни.
тут же сообразил - поздно. Спасти меня мог бы, пожалуй, только экскаватор
с большим ковшом на длинной стреле и никакая другая сила на земле и в
небе. Хотел подольше видеть девушку бегущей, но корпус был уже под песком,