затирая нарисованное мягкой щетинкой, отращенной на левой ладони.
своего дневного пути. И за этот срок маляр смог отрастить махровую кисть,
потом два раза отмыть ее, сначала для огненной краски, потом - для
перламутровой? А когда он умудрился отмочить руку и ожесточить пальцы, чтобы
взять уголек? Он приблизился, бесшумно перекатываясь на коротеньких ножках,
и остановился за спиной Инебела. Да, мальчик и не подумал рисовать то, что
было ему ведено. Ритуальные ресницы да брови - это еще куда ни шло, это даже
хорошо, умный человек всегда знает, чем нужно прикрыться.
как то, что увидали они вчера возле костра, как раз перед тем, как разойтись
по домам.
потому что была она мала ростом, как травинка у берега озера; он же чуть
наклонился, по обычаю Нездешних шепча ей беззвучные слова... Только
Нездешних ли?
Бог, а сам маляр нечестивый, как равный супротив равной, стоял перед
белейшей Богиней!
почел? То-то указ учителев в уши входит, из ноздрей высвистывает!
ненароком сорваться может, но тут маляр, не подымаясь с колен, повернул
голову и смиренно произнес:
на нездешнюю обитель пялился жадно, хотя сказано со ступеней: "Глядеть, не
поучаясь"? Арун поскоблил подбородок, прикидывая, что бы пообиднее сказать,
чтобы поставить маляра на место, но в этот миг Инебел приподнял ресницы, и
на горшечника словно полыхнуло темным жаром - страшные, в пол-лица, глаза
чернели так, словно меж веками и не было места белку, один до невероятия
расширившийся зрачок.
и хочется подобраться, вытянуться, приготовиться к чему-то... - Скажи мне,
учитель, что преступил ты в первый раз, когда потерял стыд? И что преступил
ты во второй раз, когда потерял страх? И что преступил ты в третий раз,
когда потерял слепоту послушания?
маляр расположен говорить, он еще во власти своего учителя. Но беда в том,
что Инебел - не рыбак, не лесолом тугодумный. Ему нужно говорить правду.
Ладно, пока - правду. А там посмотрим. В конце концов, терять нечего.
- в том, что я постиг, нет моей заслуги. Отвратил меня от стыда и страха мой
отец, а его - дед... Я не знаю, когда это началось. Это передавалось из рода
в род, как умение мять глину. Зато, не теряя времени и душевных сил на
соблюдение привычных запретов, мы все досуги могли посвящать раздумью над
тем, а что же может дать бесстыдство и бесстрашие, неверие и непослушание?
определенно. Да, мы сыты, мы здоровы, нам легок урок, и мы умеем делать
сладким и ароматным свой сытный кусок. Но молитвы ложным Богам угнетали нас
задолго до того, как мы познали Богов истинных. Мы познали свет, мы
приоткрыли источник его тем, кто с довернем и почтением внемлет речам
сыновей моих... А другие? Скажи, не носил ли ты в горстях воду, чтобы дать
напиться издыхающему от жажды детенышу кротопала? Что, вспомнил? Ты был
тощеньким и белым, как высушенная рыбья косточка, и тогда в первый раз я
научил тебя отличать ядовитый сок водяной полыни от зеленой краски
ворсянника. А теперь я вижу, как вокруг меня пьют липучую муть, и хиреют от
нее, и глаза она застит, и спины гнет... И даже ты не отваживаешься не то
чтобы ближнему принести воды ключевой - сам напиться чураешься... Больно за
вас. Неспокойно. Любому терпению конец приходит, и божественному - тоже.
Думаешь, долго еще Нездешние Боги поверх наших голов глядеть будут,
ожидаючи, что мы одумаемся?
нашел?
без удержу. И гады лесные, и муракиши луговые - все чего-то боятся. Солнце
утреннее и то вечернего боится. Светило заполуденное - оно ночной тьмы
опасается. Это закон - без страха, как без еды.
принуждения. Спят и едят по собственной воле, не по чужой. Потому светлы они
так, потому так прекрасны, что хочется принять их за Богов.
каждому уху, любому разуму.
поймут меня камнетесы и змеедои, чьи головы напечены солнцем, а руки налиты
усталостью? Нет, пусть смотрят сами, день за днем, и пусть десять раз по
десять рук придет сезон дождей, и тогда они поверят своим глазам, как не
поверили бы моему языку. Потому что зачем здесь они, Нездешние, как не для
того, чтобы показать нам: живите так же, как мы, будьте счастливы, как мы,
будьте так же мудры и всемогущи!
все же опасно работать, не прикрывая темени. Напекло тебе, мальчик. Приляг в
тени.
картины, не поднял головы, но Арун всем нутром почуял, что он улыбается.
Беззлобно, почти безразлично.
Прекрасно, мой мальчик. Вот тут-то ты и прогадаешь. Благая неспешность -
завет старых. Спящих Богов! И жрецы проморгают, потому что разучились
торопиться, и ты, маляр, ты, мазилка суетный, - ты спохватишься, ты пойдешь
нашептывать чужим ушам свою веру, да поздно будет!
сделаем один шажок назад.
мальчик да мальчик. Вымахал ты, Инебел, ну прямо шест перевитый, с коим
жрецы на уступах пляшут. У других, я замечал, длиннота чуть не все мозги
оттягивает, а у тебя - ничего, даже слушать приятно. Занятно мыслишь,
небезынтересно, я бы сказал. Научил я тебя кое-чему, не зря, значит,
беседовал. Напоследок предостеречь хочу: не говори никому, что открыл ты
истину, будто Нездешние Боги - это вроде бы люди, как вот мы с тобой. Не
истина это, а просто мысль твоя. Мыслишь ты так, понял? Потому что с истиной
ты должен бы наперед всего до Закрытого Дома бежать и первому попавшемуся
Неусыпному ее открыть. А за сокрытие истины, видел сам, что бывает. Сперва
пляски, потом фейерверк, а всему городу - вонь до утра. Об ощущениях самого
героя святожарища я уж и не говорю. Так что забудь и слово это - истина.
Мелькание мыслей у тебя. Глянь-ка на небо - во что облака летучие сложились?
колоса червь болотный. А еще погодя - червь изогнется да в непристойное
пальцесплетение и сложится, и поплывет по светлым небесам здоровенный
кукиш... Никогда не видал? Ну, мало жил еще. Мало вверх глядел. Так вот, в
небе - это сплетение мокрых ветров, кои в отличие от сухих не голубые, а
белые. Это каждому видно. А в голове у тебя сплетение мыслей, и, слава
истинным Богам, это еще скрыть возможно. Вот и скрывай. Сейчас у тебя мысли
так сплелись, завтра переплетутся этак. Никому они не видны, не нужны, не
тягостны. И мне от них никакого урона нет. Моя вера от них не шатнется, не
всколыхнется. И тем, кто со мной, от твоих мыслей нет убыли...
речитатив Аруна забирался все дальше в словесные дебри, его глаза сужались,
становились жестче, недоверчивее.
не им надобен - языку! Потому как ежели тебе язык укоротят, то уж вместе и с
жизнью твоей, и не увидишь ты царства новой веры, справедливой, истинной,
когда в довольстве и умственном просветлении начнем расширять наш город,
когда по любви да согласию станут рожать наши жены, когда в Дом Закрытый
буду брать я в подчинение не внуков да племянников худоскладных, а мужей,
одаренных силой мыследеянья, ибо на них благодать Богов истинных! И тебе там
место найдется, потому что в пышности и свечении постоянном должно содержать
Дом служителей божьих. Вот задумал я, - доверительно, но вполголоса сообщил
Арун, - от священных Уступов Молений и до начала улиц проход сделать, чтоб
нога простого люда туда не ступала. А вдоль прохода изображения зверей
диковинных двумя согласными рядами расположить, - у зверей туловища будут от
свиньи лесной, а морды людские, и чтоб во все времена - на закате ли, на
восходе - эти морды людские жевали непрестанно, - что ты на это скажешь?
надобно, говорят, под городом пещеры тянутся, оттуда и камень брали, когда
Уступы возводили. Так вот туда я велю посадить преступников, на святожарище
осужденных. Пусть себе день-деньской за веревки крученые дергают, а от того
дерганья у зверей глиняных нижние челюсти взад-вперед двигаться будут, на
манер "нечестивцев". Ты вот думаешь, зачем я тебе это говорю? А затем, что
ты, маляр Инебел, мне этих зверей диковинных пострашнее распишешь, да не