Чтение 30–й страницы книги ~Иножитель~

Карета тронулась к Сен-Жерменскому предместью.

Все время пути три доброносца молчали.

Кто ведает, о чем думали герцог, новый Вершитель Добра тайного
общества, и писатель Ноде, мечтавший описать историю освобождения
Кампанеллы, но у Сирано де Бержерака в душе бушевали противоречивые
чувства.

Радость предстоящей встречи омрачалась угрызениями совести. Он
проклинал себя, стараясь разобраться в самом себе.

Что он за человек, потомок "богов" или "соляриев", ученик Демония
Сократа, казалось бы, способный на подвижничество?

Так ли это, хотя он и рисковал собой, вызволяя Кампанеллу, хотя и
уверовал твердо в его коммунистические принципы и видел их воплощенными на
Солярии или воочию, или в горячечном бреду, быть может, под влиянием
рассказов Тристана или Отца "Города Солнца".

Да, он подписал кровью клятву доброносцев, но отказался ли он во имя
добра от всех мирских страстей? Зачем он ищет встречи с пламенной
женщиной, способной сжечь его? Он, воитель против клокочущей пустоты, сам
готов оступиться в эту пропасть. Не он ли забыл свой сыновний долг и не
оказывает помощи матери? Какое может он найти у самого себя, строжайшего
из всех судей, оправдание?

С горечью вспоминалось, как после свидания с кардиналом Ришелье он
размышлял о своих успехах, оценив их всего лишь как удачи неудачника.

Что ждет его впереди? Неудачная удача?

Поистине бывают минуты, когда человек теряет самого себя. Именно их и
переживал под тревожно предупреждающий стук колес Сирано, готовый
выпрыгнуть из кареты, но остававшийся в ней.

Впрочем, может быть, потому, что сидел там рядом с герцогом,
теперешним Вершителем Добра их тайного общества, и, пока сопровождает его,
как состоящий при нем поэт, не нарушает своей клятвы?

Этот довод помог Сирано заглушить его терзания. О том, что ждет его
после встречи с Лаурой-пламя, он думать боялся, хотя страстно жаждал
этого, чем и обрек себя на все последующее.

Однако приближался он к особняку с твердо принятым намерением
заглушить в себе всякое проявление страстей.

Но знакомого особняка он не узнал.

Фасад его был украшен неведомо как успевшими здесь вырасти вьющимися
растениями с распустившимися диковинными цветами.

В красочно убранном вестибюле пахнуло запахом роз. Видимо, ковры были
щедро умащены розовым маслом, ценящимся дороже золота.

Вместо безобразной старухи гостей приветливыми улыбками встречали
миловидные служанки, стараясь угадать всякое желание прибывших.

Так же изменились и внутренние комнаты. В каждой был свой аромат
заморских благовоний, сочетающийся с цветом обивки изящной и дорогой
мебели. Шаги заглушались мягкими персидскими коврами, стены были украшены
причудливой бронзой и драгоценной живописью. В углах комнат стояли древние
беломраморные скульптуры римлян и греков.

Все говорило о богатстве, щедрости и вкусе хозяйки особняка.

Она, яркая, оживленная, счастливая, встречала гостей на пороге
знакомой Сирано комнаты, где он виделся с нею последний раз.

Там сидели уже приехавшие в сопровождении своих спутников знатные
дамы: герцогиня де Шеврез, величественная, не тускнеющая красавица,
спорящая с нею своей молодостью принцесса Монпансье, графиня де Ла Морлиер
с неизменным своим крысоподобным чичисбеем, маркизом де Шампань, и
какие-то важные вельможи, среди которых выделялась новая пурпурная мантия
вновь назначенного кардинала Реца, недавнего парижского архиепископа, и
балагурящего среди дам герцога Бюфона, которого Сирано запомнил стоящим на
бочке одной из баррикад, произнося пламенную речь перед толпой.

Баронесса Лаура де Тассили затмила собой всех. Сирано смотрел на нее,
чувствуя, как испаряется его твердое намерение не поддаваться страсти.

Прежде всего он заметил, что неестественных румянца или бледности,
отличавших Лауру от его Эльды, больше нет.

Но странно, исчезновение особенностей вовсе не сблизило их облика, а
наоборот, сделало их совершенно непохожими, хотя и не менее прекрасными.
Сирано смотрел и не верил глазам.

Лаура же, улыбаясь всем, нашла миг, чтобы одним лишь взглядом
агатовых глаз сказать Сирано нечто такое, что повергло его в полную
растерянность, а она еще и "добила" его окончательно, шепнув:

- Я жду обещанного сонета, мой поэт! И не отпущу вас отсюда раньше,
чем взойдет солнце.

- Я готов остановить светило! - ответил ей с поклоном Сирано.

- Смотрите, - погрозила ему пальцем Лаура, - если не солнце, то часы
можно останавливать.

И в голосе ее опять прозвучал столь милый акцент и неуловимая
неправильность речи.

Вечер у баронессы де Тассили носил несколько фривольный характер.
Так, для развлечения гостей в особняк были допущены не только цыгане из
кочующего повсюду цыганского табора, но и итальянские комедианты,
фокусники и акробаты с обезьянками, к счастью, без медведя, но с
украденными детьми, приученными завязывать тело узлом и улыбаться. Все они
были одеты в пестрые курточки и войлочные шляпы, "которые якобы не
снимались даже перед королем".

Цыганки пели "горячие" песни и плясали под них зажигательные танцы,
шелестя вздымавшимися юбками и призывно вибрируя плечами.

Вспоминался танец с кастаньетами Лауры-пламя, но у себя дома она
танцевать не стала, предоставив это цыганкам.

Те ушли не сразу, приставая к гостям, чтобы погадать по руке или
раскинуть карты.

Лаура спросила Сирано, не хочет ли он узнать свою судьбу?

- Я неисправимый вольнодумец, баронесса, - ответил он. - Не верю ни
попам, ни колдунам и не считаю, что жизнь кем-то предопределена. Каждый
сам делает свою судьбу.

- О-о! - протянула Лаура. - В таком случае, может быть, не только
свою? - И загадочно засмеялась.

Цыганки наконец ушли, но не раньше, чем им "позолотили ручки".

Гости перешли обратно в гостиную, где Бержераку, "самому делающему
свою судьбу", привелось пережить неприятные минуты.

Два блистательных гостя, принц Конде и герцог Бюфон с кудрями, не
уступающими бержераковским, наперебой стали ухаживать за прекрасной
хозяйкой, оказывая ей всевозможные знаки внимания. Она охотно принимала
это и смеялась до кашля.

Сирано вспомнил о своем первом посещении великосветского раута, когда
он, ощутив вокруг себя "клокочущую пустоту", обрушился на знать сонетом
"Ода пустоте".

Стараясь овладеть собой, Сирано примкнул к группе гостей, окруживших
герцогиню де Шеврез, которая обращалась к кардиналу Рецу:

- Измена Тюрена, перешедшего на сторону Мазарини, ставит его вне
святой католической церкви рядом с вероотступниками, гугенотами.

- Да будет низложен, ваша светлость, такой католический кардинал, как
Мазарини, когда нас, кардиналов, призовут в Рим к святейшему престолу, -
запальчиво отозвался кардинал Рец.

- Такие слова вашего преосвященства убеждают меня, что не напрасно
папа в Риме возвел вас в высший священный сан. Этот Мазарини, подобно
ушедшему Ришелье, не брезгует привлечением на свою сторону
вероотступников, лишь бы усилить свою власть.

- Такая власть противна богу, ваша светлость, и собранное Фрондой
ополчение в десять тысяч человек под командованием непобедимого принца
Конде сумеет доказать это с освященным церковью оружием в руках.

Принц Конде тем временем изощрялся в комплиментах Лауре, стремясь
выйти и здесь, как на поле боя, победителем в соперничестве с герцогом
Бюфоном.

- Нет жемчужин испанской короны, которая сравнилась бы с сиянием
Сен-Жерменского алмаза, обнаруженного нами сегодня здесь, баронесса! - И
принц Конде церемонно раскланялся перед Лаурой.

Герцог Бюфон не желал ему уступить:

- Сам вице-король Новой Испании, прославленный генерал дон Альварес
де Гарсиа дель Пополо Валенсе, смертью храбрых погибший в бою под Аррасом,
воплотил весь блеск своей славы в красоте любимой дочери! - по-испански
расшаркался перед испанкой Бюфон.

Та ослепительно улыбнулась в ответ, а Сирано похолодел, страшась
верить ушам. Неужели отец Лауры и тот чванливый испанский генерал, с
которым ему пришлось свести счеты под Аррасом, припомнив преследование
Кампанеллы в Риме, одно лицо! Знает ли Лаура, от чьего удара пал ее отец?

Но Лаура, видимо, ничего не знала. Она мило улыбалась кавалерам,
осыпавшим ее комплиментами, и смотрела в сторону Сирано.

- Сколь ни поэтичны ваши слова, доблестные рыцари, но я намереваюсь
надеяться, что приглашенный нами поэт не останется у вас в долгу.

И она подошла к Сирано.

- Написан ли вами, мой поэт, заказанный вам моим сердцем сонет,
который отразил бы ваше отношение к нему?

- О да, баронесса! - прошептал Сирано.

- Тогда прочтите его всем. У меня на родине не делают секрета из
сонетов и серенад. Надеюсь, что дамы Фронды, борясь за свободу, станут
понимать меня.

- Читайте, мой друг, читайте, знаю, ведь сонет вами написан, -
поддержал Сирано стоявший рядом Ноде, улыбаясь Лауре из своих кружев.

Сирано, тряхнув гривой волос, вышел на середину гостиной.

- "Богине буйных грез", - возвестил он.

Гости зашептались, находя название сонета смелым и интригующим.

Сирано продолжал, как от искр загораясь с каждой строчкой: