Ваней ее так и называем: твоя комната. Вовина. Только диванчик там узенький,
мы в ней не спим. Кресла, что ли, подставить?..
ее:
впервой.
достойно, все было, как надо, и никого нельзя было ни в чем упрекнуть.
вам комнату.
- на сей раз я не стал прерывать его.
видит. Что сюда занесло? Переводят?
тебе не было. Ты командиром не рожден, ты у нас всегда был интеллигентом и
либералом. Командовал, и самому тебе было словно бы неудобно за то, что ты
людьми командуешь. Так?
душа, иными словами, человек хороший, но наивный и недалекий, а он,
оказывается, аналитик...
растешь, наверное... Кто ты сейчас в звании?
предел. Что называется, общей культуры не хватило. Да и откуда было ее
взять? А сейчас командир должен быть культурным, - протянул он выразительно.
- Потому что солдат имеет среднее образование, а то и повыше, и нельзя,
чтобы он над тобой посмеивался, хотя бы и про себя. Нет, правильно, Вова,
все это правильно. Можно было, конечно, дослужить где-нибудь в тихом
местечке до второй звездочки, но как-то горько стало на душе, да и возраст
подошел, выслуга была полная. Вот и подал.
дома, но скучно стало, пошел на работу.
начальство вежливое, и оклад ничего... Все правильно.
настолько-то я Семеныча знал.
снова закабалиться решил? Дураки мы, мужики...
человеку. А насчет этого - я и не думаю.
подумала. Словно бы я тебя и не знаю; ты ведь и на Светлане не женился.
лицо страдательное. Я же помню. И не хотел ты, и ерзал всячески, потому что
любить ты ее не любил, но слишком ты был нерешительный человек, чтобы кругом
- и шагом марш на выход. Это все видели, ты один, наверное, не видел.
кусков таких в жизни сколько? Раз, два - и жизнь вся, а в жизни от жены
зависит многое. Одна может тебя генералом сделать, а с другой... Не думай,
это я не о Варваре, я-то в жизни своего потолка достиг. А ты, значит, коли в
генералы не вышло, решил в профессора выходить? Ну, дай тебе бог, чтобы был
ты и профессором, и военным, а то ведь в таком положении бывает, что человек
ни профессор, ни военный, ни богу свечка - вообще ничего.
сначала - дело, а ты - потом. Если это у человека есть, то он - военный,
если даже никогда формы не надевал. Потому что только на таких армия и может
держаться.
этого.
поближе, но это, кажется, не очень удалось: Ольга выглядела высокомерной,
Варвара - официально-доброжелательной, и только. Что между ними произошло,
можно было представить: Варвара попыталась по-женски залезть Ольге в душу,
допросить по-дружески, но с пристрастием, какое-нибудь словечко сказала не
так, а Ольге, как я уже начал понимать, этого хватило, она решила, что ее
обидели намеренно, и замкнулась. Я вздохнул и встал.
устроим твою знакомицу честь по чести.
можно выразительнее и внушительно кашлянул, чтобы она не пропустила этого
взгляда мимо своего внимания. Она, кажется, поняла, а может, просто
спохватилась, что не следует слишком уж показывать характер в доме, где ты
оказалась впервые в жизни, у незнакомых людей; сообразила, что подведет
меня, да и себе сделает только хуже. Вместо двери Ольга подошла к столу и
присела, а Семеныч, потерев руки, громко воззвал: "Ну что, еще по одной, что
ли?".
изменился разве что цвет; прошел, как тысячи раз до того. Что-то, наверное,
остается от человека в тех местах, где он жил подолгу. Смываются с пола
следы, выветривается запах, но что-то остается. Говорят, глаза человека не
только воспринимают свет, но и сами испускают какое-то излучение; может
быть, оно как-то влияет на окружающее, перестраивает его... А вернее всего,
ничего такого не происходит. И хорошо, не то обязательно изобрели бы такой
взрыватель, срабатывающий от взгляда, этакую хитрую ловушку: ты только
глянул - и взрыв...
под сердцем. Ну, вот ты и снова вышел на свой берег, а что толку? Река
протекла, и ты протек; другие стены, другая мебель, комнате все равно, кто
живет в ней, у нее нет памяти. Да и то - мало ли таких комнат или квартир в
стране? Куда больше десятка, наверное; ты жил в них где месяцы, где годы,
потом уходил - и все. Кому какое дело, что ты когда-то стоял на этом самом
месте, касался этого самого подоконника, и думал, думал ... Ты получил тогда
роту, ты был моложе и честолюбивее, дело было осенью, за стеклом моросило.
Ты только что принял пополнение из нового призыва и вновь переживал
впечатление, с каким знакомился с ними - растерянными, угловатыми,
расхлябанными несмотря на все усилия сержантов и их собственные.
Необмявшаяся форма казалась на них неестественной, и ты знал, как много сил
придется положить на то, чтобы каждый из них стал солдатом, при виде
которого и не подумаешь, что он хоть раз в жизни надевал что-то другое, не
ту гимнастерку, что сейчас на его плечах, не поверишь, что ремень, так ладно
перехватывающий фигуру, когда-то свисал черт знает куда, бляха обязательно
оказывалась на боку, а отдание чести в его исполнении выглядело прямо-таки
противоестественным жестом, и хотелось плеваться, орать и плакать. И ты
стоял вот здесь и думал, что вот пришли люди, каждый из которых обладает
склонностью к чему-то и способностью, а ты должен, наперекор всем этим
стремлениям и способностям, где можно - используя, а где нельзя - подавляя,
научить их профессионально воевать, а перед тем - правильно ходить и
поворачиваться, трогаться с места и останавливаться, одеваться и
раздеваться, окапываться и бежать, беспрекословно выполнять приказы и
молчать, пока не разрешили говорить, и все это - еще до того, как начнешь
учить их стрелять, метать гранату и делать еще множество важных вещей, _ а
потом уже начнешь посвящать их в секреты пиротехники, учить различать
инициирующие и бризантные взрывчатые вещества, понимать, что такое
бризант-ноеть, а что - работоспособность, а что - чувствительность, а что -
стойкость, а что - плотность взрывчатки, разбираться в шнурах огнепроводных
и детонирующих, в капсюлях-детонаторах, зажигательных трубках,
электровзрывных сетях, и еще во многом, многом, многом ... Порой ты будешь к
ним жесток и безжалостен - ради них же самих, потому что они не понимают
сейчас очень многого, и когда еще поймут ... Ты стоял здесь и вспоминал, как
сам когда-то, уже очень давно, впервые понял, увидел за деталями - главное;
тогда началась корейская война, время стало напряженным, прошлая война была
еще свежа в памяти, и будущая казалась куда более вероятной, чем сейчас. В
газетах много писали о нашей армии, о надеждах, которые возлагало на нее все
прогрессивное человечество, а тебе казалось, что это - о чем-то другом." Та
армия, о которой писали, была сама по себе а ты, рядовой Акимов, был сам по
себе, и превыше всего ценил древнюю поговорку: солдат спит, а служба идет. И
вдруг, словно крутнули подрывную машинку, озарилось, грохнуло - и тебе стала