Чтение 30–й страницы книги ~Пистолет с музыкой~

ночь. Парни за стойкой выглядели так, словно они набираются уже не один
час, а на полу валялся ночной слой сигаретных бычков, размокавших в лужах
пролитого виски и растаявшего льда. Музыкальный автомат выдавал заунывную
песню, хорошо идущую под последнюю рюмку, когда весь бар подпевает слова,
хотя ясно, что последней рюмки в "Музе" не бывает. Вернее, бывает, но не
одна.

Я зашел и сел как можно ближе к задней двери. Барменом здесь был
здоровяк, сам то и дело прикладывающийся к бутылке. Ему потребовалось
некоторое время, чтобы уяснить мой заказ, и еще некоторое время, чтобы
принести его мне. Я не обратил на это внимания. Мне стоило бы спешить, но
здесь, в "Капризной Музе", тебя окутывал кокон безвременья. В самом деле
кому нужна карма? Я осушил стакан и сунул под него на пятьдесят баксов
больше, чем следовало.

Когда бармен увидел деньги, он повел бровью, но не сильно. Он взял бы
их как должное, если бы я не поманил его пальцем.

Он наклонился ко мне.

- Я хочу поговорить с Оверхольтом.

- Он, может, и не пришел еще. - Он говорил так быстро, словно ответ был
заготовлен у него заранее.

Я вынул одну из рваных сотенных, заполнявших теперь мой карман. Он
принял ее за целую и не замечал этого, пока не взял в руки, тогда снова
повел бровью.

- Я склею ее после того, как поговорю с Оверхольтом, - пояснил я. -
Будет как новенькая.

- Бог с ней, с новой, - сказал он. - И так сойдет. - Он повел глазами в
сторону двери в задней стене.

- Спасибо.

- Не благодарите меня.

Он забрал у меня стакан, отнес его к шеренге бутылок у зеркала и принес
обратно полным.

- Главное, платите больше за питье, вот и все.

Я взял стакан и прошел в дверь. Всю комнату занимал бильярдный стол -
стены подходили к нему с трех сторон так близко, что это, должно быть,
мешало прицеливаться кием. С четвертой стороны уходил вглубь темный
коридор. Единственная лампочка свисала на проводе с потолка чуть выше
шаров - неверное движение кием, и вы разобьете ее. У стола стояли двое,
большой парень и маленький парень, и изучали стол, облокотясь на кии. Я
закрыл за собой дверь и поставил стакан на сукно.

Когда большой парень посмотрел на меня, я уже знал, что мне нужен
маленький. У некоторых людей все написано на лице, так вот у большого было
явно написано что-то не то.

Впрочем, он не был лишен изящества. Он сделал шаг, снял стакан со стола
и сунул его мне в руку. Потом пробил. Удар был неплох, и мы с Оверхольтом
молча стояли и смотрели, как он один за другим заколачивает шары. Пару раз
он задел кием о стену, но это ему не мешало. Он только поднимал конец кия
выше и бил так же точно.

Когда он наконец промазал, он только хмыкнул. Конец кия снова уперся в
пол, и он принялся ждать. Мгновение мне казалось, что придется ждать конца
игры. Потом Оверхольт заговорил.

- Дверь в сортир с другой стороны.

- Я ищу парня по имени Оверхольт, - сказал я.

Оверхольт чуть заметно улыбнулся. Его губы потрескались, словно он
слишком часто облизывал их. Он пригладил рукой волосы и снова взялся за
кий.

- Ну я буду Оверхольт, - ответил он.

- Хорошо, - продолжал я. - Мне говорили, что вы можете дать мне такие
вещи, каких не даст больше никто. - Я понятия не имел, о чем говорю.

- Случается, - произнес он.

Звучало это так, словно он признается в привычке, от которой не может
отделаться.

- Плачу за то, чтобы это случилось сейчас.

- Попробуем. - Он окинул меня взглядом. - Мне надо знать ваше имя, и
как вы узнали мое. Мне надо посмотреть на вашу карточку.

Мне было не до шуток. Я мог надеяться только, что он не знает моего
имени от Фонеблюма. Я подержал карточку под лампой, стараясь не задеть
шары.

- Я встречался с парнем по имени Фонеблюм, - сказал я. - Он советовал
мне обратиться к вам.

Оверхольт нагнулся и прочитал мою фамилию.

- Толстый такой мужик, - пояснил я. - Никакого подвоха.

Оверхольт мрачно улыбнулся и спрятал мою карточку к себе в карман. Я
приготовился делать ноги. Если бы понадобилось, я удрал бы и без карточки.
Все равно на ней оставалось только двадцать пять единиц.

- Большой и толстый, это так, - кивнул Оверхольт. - Жаль, что он редко
теперь выезжает.

Последовала минутная пауза. Я разглядывал Оверхольта так внимательно,
как только мог, не давая ему понять этого.

Он похлопал себя по карману с моей карточкой.

- Не беспокойтесь, - сказал он. - Получите назад в лучшем виде. Простая
предосторожность.

Я понял, что задержал дыхание и медленно выдохнул.

- Еще он говорил, что вы можете помочь мне достать немного Вычистителя.

Он покосился на большого парня. Я тоже посмотрел, хотя смотреть было
особенно не на что. Потом он снова посмотрел на меня, и в первый раз наши
глаза встретились.

- Бывает иногда, - сказал он.

- Мне он нужен.

- Вам бы не стоило употреблять его. Это плохой порошок, - почти
искренняя забота.

- Это мое дело. Я хочу достать его.

Он вздохнул.

- Это будет стоить пять сотен.

Я усмехнулся про себя. От денег, что Энгьюин дал мне в баре
"Вистамонта", осталось ровно столько. Было бы забавно потратить их на
зелье, которое я совсем недавно высыпал в грязь на дороге. Цена меня не
смущала - может статься, за эти деньги я получу больше, чем просто зелье.
Впрочем, узнать это, не потратив денег, я не мог.

И что я буду делать с новым пакетом Вычистителя? Может, созрею до того,
что попробую его.

- Нет проблем, - услышал я свой голос.

- О'кей, - сказал он. - Пошли наверх. Я позвоню.

Он передал кий здоровяку, который не выказал особого огорчения. Он
выигрывал, однако таких побед у него осталось в прошлом не счесть, а в
будущем ждало еще больше. Дела важнее.

- Ступайте за мной, - сказал Оверхольт и нырнул в темный коридор за
столом.

Я шел следом, и он провел меня по короткому маршу наверх, в маленькую
курительную с телевизором и парой кресел. Он предложил мне сесть, и я
опустился в кресло.

- Деньги, - сказал он.

Я достал их. Он сосчитал и кивнул.

Я чувствовал себя все более и более глупо. Я так и не узнал ничего. Я
пытался придумать способ выторговать за свои пять сотен что-то еще, но в
голову ничего не шло. До сих пор я получал подтверждение теорий, которые
почти ничего мне не давали. Я зря терял время.

Я как раз собирался устроить сцену и потребовать свои деньги и карту,
но тут Оверхольт снова заговорил.

- Она вон там. - Он указал пальцем. - Если вам понравится, есть и еще.

Я не хотел, чтобы Оверхольт заметил мое замешательство, но, боюсь, оно
все-таки проявилось на моем лице.

- Денни говорил вам?..

- Да, - заверил я его. - Денни мне говорил.

Я встал и вошел в дверь.

Я оказался в спальне. Освещение было неярким, но достаточным, чтобы я
разглядел сгнившие обои на стенах. В комнате пахло гнилью, и я решил, что
где-то в стене, наверное, лопнула труба. Девушка была совершенно раздета.
Она лежала на кровати, и, когда я вошел, она повернулась, и улыбнулась
мне, и поманила белыми руками. Она была симпатичная, но что-то в ее
движениях настораживало. Я закрыл дверь, подошел к кровати и позволил ей
обнять меня.

Я осторожно повернул ее голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. Ее губы
улыбались, но глаза оставались пусты. Они смотрели на меня, но видели
что-то совсем другое. Я ждал, но она не меняла настройку. Она смотрела
сквозь меня. И когда я провел рукой по ее затылку, я понял почему.

Под гривой волос прятался блок раба, маленький пластиковый шар,
выходящие из него проволочки скрывались в черепе. Вряд ли ей было больно,
когда я прикоснулся к блоку, но стоило ей понять, что ее тело не
интересует меня, как руки ее бессильно упали на простыню. Происходящее
доходило до нее, до какого-то оперативного центра ее сознания, но
замедленно. Учитывая то, чем она занималась здесь, и то, где она вообще
находилась, это, возможно, было и к лучшему.

Я толкнул ее обратно на кровать. Все, чего я хотел, это отделаться от
нее, но чуть перестарался, и она взвизгнула. Это пробудило во мне старые
воспоминания, что-то горькое и нежелательное, что - я надеялся -
давным-давно забыто. Наверное, процесс толкания обнаженных женщин на
кровать всегда содержит в себе элемент секса, как бы ты ни толкал ее:
игриво, враждебно или как-то еще.

Я поднялся с кровати. Сквозь омерзение я начал наконец различать
некоторую логику происходящего. Упоминания Фонеблюма насчет невольничьих
лагерей целиком вписывались в нее, и теперь я понимал, зачем ему