Чтение 30–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Я переступил порог своей каморки, ноги налились свинцовой тяжестью.
На столе ровным светом горела толстая свеча, а на единственном стуле
сидел старик в монашеской одежде и читал толстую книгу. На скрип двери
он поднял голову: глаза красные от долгого чтения, лицо осунулось, но я
сразу узнал одного из инквизиторов.

- При...ветствую, - сказал я севшим голосом. - Приветствую вас,
отец...

- Отец Дитрих, - сказал инквизитор. - Садись, Дик, это ж твоя
комната.

- Спасибо... отец Дитрих, - пролепетал я. Не отрывая от него глаз, я
нащупал табуреточку и подтащил под свою задницу. Инквизитор захлопнул
книгу, улыбнулся скупо, пальцы бережно погладили старинный переплет из
зеленой кожи.

- Дик, - проговорил он мягко, - мы посоветовались и приняли решение.
Но скажу сразу, это решение тебя ни к чему не обязывает. Это просто наше
мнение... Даже не совет или просьба, а... мнение.

Я перевел дух, но сердце все еще тревожно сжималось. Я знаю, какую
страшную силу иной раз имеет мнение. Правда, здесь, к счастью, вроде бы
не то общество, чтобы СМИ разгулялись во всей страшной силе, создавая
?общественное мнение?, угодное хозяину телеканала, но все-таки,
все-таки...

Он выждал, но я почтительно молчал. Молчал и старался даже дышать не
так шумно. Он долго всматривался в мое лицо, мне почудилось, что
инквизитор колеблется, но все же он сказал с легким вздохом:

- Дик, ты мог бы отправиться на поиски доспехов святого Георгия. Я
вздрогнул.

- Я? Вы не шутите?

Инквизитор помолчал, пальцы снова ласково погладили книгу, будто она
что-то нашептывает или просто ластится, как верный и любящий пес.

- Выдам тебе одну тайну... Хотя, может быть, это для тебя уже и не
тайна. Благородный сэр Ланселот и его спутники отправились именно за
доспехами. Где они находятся, я говорю о доспехах, знает только один
человек на свете... король Арнольд. Сэр Ланселот - отважнейший из
рыцарей и верный слуга церкви, с ним доблестный Бернард, неустрашимый
Асмер, с ними отец Совнарол, чье неистовое горение приводит в восторг и
в то же время пугает нас, иерархов церкви. Да, это все верные слуги
церкви, чистые души и храбрые воины... да. Однако, Дик, нам кажется, что
и ты там нужен.

Я спросил с недоверием:

- Вы в самом деле хотите, чтобы на поиски отправился еще и я?

- Да.

- Почему?

- Ты... как никто... подходишь. Ланселот, Бернард, Асмер... они
прекрасные люди. Они могут многое из того, что не сможешь ты... но и ты
умеешь нечто...

Я пробормотал:

- Я знаю людей, которые сочли бы, что вы сейчас назвали меня круглым
дураком. А может быть, потому, что я не такая уж и потеря для защитников
Зорра?

Священник невесело усмехнулся, продолжил, будто не слышал ядовитого
вопроса:

- До гор подать рукой... если на драконе. Но таких смельчаков... да и
умельцев пока не находится. А если на коне, то можно бы успеть за пару
недель. Но к сожалению, по дороге будут леса и реки, так что придется на
объезды и переправы затратить месяц, а то и два...

- Реки?

- Еще, - продолжил он, словно не слыша, - там такие леса, что на коне
не пробраться.

- Я могу оставить коня, - сказал я твердо. - Уж чего-чего, а леса я
не боюсь. Уже. Отец Дитрих вздохнул:

- К сожалению, там не простой лес. Ночами там властвуют гномы, а днем
- эльфы. Вернее, властвовали Теперь там появилась третья сила - воинство
Тьмы.

Я проговорил хмуро:

- И сил Тьмы надо страшиться днем и ночью. Так?

- Так, - снова вздохнул отец Дитрих. - Тебе придется как-то миновать
степь, а там очень воинственный степной народ. Надеюсь, Господь убережет
тебя от встречи с ним.

Я продолжал с горькой насмешкой:

- ...В горах горные народы, в лесах вообще всякие... И вы надеетесь,
что доспехи святого Георгия смогу не только отыскать, но и помочь
привезти Ланселоту... именно я?

- Именно ты, - повторил инквизитор. Голос его был суров, но я
чувствовал в нем затаенную боль и страшную усталость. - Дик, мало кто
понимает значение слов Христа, что ему ценнее одна раскаявшаяся
блудница, чем сотня девственниц... Да и мы стараемся не упоминать эти
святые слова, ибо они... так сказать...

- А что в них крамольного?

Он заколебался, ответил нехотя, словно выдавал великую тайну:

- Дик, Господь изрекал святые истины... но он не разделял, какие
истины можно говорить простому народу, а какие... еще рано. Ведь не
говорим же мы многие вещи детям, не окрепшим умом и плотью? Святые
апостолы все записали, прочли и увидели, что не все слова Христа можно
бросать в народ вот так сразу...

Мне почудилось, что я нечто подобное уже слышал. Ага, Сатана говорил
почти теми же словами. О том, что не все можно сразу, человека нужно
подводить к истине постепенно. Как если бы ребенка учить сперва
арифметике, потом алгебре, потом интегральному исчислению... А если
сразу начать с тензорных уравнений, то и школьный учитель скопытится от
инсульта.

- И что же крамольного, - повторил я, - именно в словах о блуднице?

Он снова заколебался, но на этот раз не стал уходить от ответа,
выдохнул горько:

- Они для своих.

Я смотрел непонимающе.

- Для... каких? Священников? Епископов?

Он покачал головой.

- Для своих, Дик. Для своих. Уже... скажем так, познавших многое. Для
тех, кто поймет скрытый смысл этой горькой истины. Таких немного, увы.
Однако наша церковь старается спасти души не только своих, но всего
человечества... или, по крайней мере, большинства. А большинство, сам
знаешь, это совсем не герои, не подвижники, не аскеты, не мудрецы. Их
надо держать в чистоте и невинности с рождения. Понимаешь? Нет,
конечно...

Я сказал с неуверенностью:

- Мне кажется, в чем-то врубаюсь. Не у всякого хватит духу завязать с
наркотой, водярой, даже бросить курить может не всякий... Таким лучше и
не начинать. Потому и надо пропаганду здорового образа жизни шырше и - в
массы, в массы, в массы!

Инквизитор посмотрел на меня остро:

- Я не знаю, что значат твои слова. Но мы обучены смотреть сквозь
мирское... и я вижу, ты понимаешь. Более того, скажу, что первые
апостолы Христа были совсем не из невинных душ. Это были... словом, это
были те, кто... видел и Свет и Тьму, пробовал сладкое и горькое, творил
дело правое и не правое. Они создали Церковь! Обжегшись сами, старались
уберечь от огня более слабых, которые могут сгореть. Именно они создали
Церковь, а не чистые, невинные души. Чистые души они... чистые...

Я кивнул:

- Улавливаю. Политика - грязное дело, да и сами политики... сплошная
грязь. Но только политики могут изменить жизнь. Как к лучшему, так и к
худшему. Я недостаточно хорош и чист, чтобы на меня снизошла благодать
Господня, зато я могу быть полезен... как палач, ассенизатор, журналист,
мент... Да и в лесу на меня не больно что-то действует нечисть, потому
что я сам в некотором роде... гм... не совсем чист.

Он поднялся, книгу сунул под мышку, в полутьме глаза блеснули сухим
огнем.

- Получи разрешение у Беольдра... а еще лучше - у короля. И... не
затягивай, Дик, не затягивай!.. Боюсь, ты им сильно понадобишься.

И все-таки выносливости людей Зорра я завидовал. Возможно, это
выносливость белок и зайцев, постоянно верещащих и прыгающих, но сейчас
я, как огромный усталый слон, развалился в тесном кресле... ага, именно
как слон и именно в тесном, ноги гудят как разогнанный проц, тело
обесточено, а до электророзетки не дотянуться... Хотя сухой жар от
крупных багровых углей испаряет капельки пота, очень медленно вымывает
усталость и вливает в измученное беготней тело энергию.

Слуга поставил на маленький столик кубки из золота. Шартреза
благосклонно кивнула, он налил во все три, неслышно удалился. Я не
решился взять раньше короля и королевы, а Шартреза тоже отдыхает в
глубоком кресле, веки опустила, я впервые заметил на них крохотные
морщинки. Король же с некоторым удивлением посматривал то на меня, то на
королеву, но молчал.

Наконец Шартреза открыла глаза, ее тонкая ладонь с изящными пальцами
отыскала на подлокотнике высохшую кисть Шарлегайла.

- Дорогой, - произнесла она, и я ощутил затаенную нежность в ее
сильном голосе, - я привела Дика... чтобы ты дал согласие...

- На что, любовь моя?

Снова я ощутил непритворную любовь и нежность, (? олерь уже в голосе
быстро стареющего короля.

- Я хочу, - сказала она бархатным голосом, - чтобы Дику дали лучшего