- Пастауце, - велел отшельник. Встретил непонимающие взгляды и объяснил: -
Дамавину на зямлю пастауце. А ты - играй, - (это Юрасю).
Опустили мужики гроб, переглядываются. Недоброе, чуют, затевается.
- Адкрывайце!
- Да куда, растуды тваю налева, адкрываць! - не выдерживает Потапыч,
бывший партизан, нынче - пенсионер в отставке. Этот вызвался в помощники
добровольно, связывает, его, наверное, что-то с покойным.
Вернее, связывало.
- Адкрывай, - мрачно отзывается дядька Григорий. - Дзела гаворыць. Трэба
так.
- Эй, мужики, вы сурьезна?
Но Лошадников вопрос остается без внимания. Кряхтят, поднимают веко, в
сторону кладут.
- Ты, ты и ты - дапамажыце, - командует отшельник, показывая на Потапыча,
дядька Григория и еще одного носильщика. - Перавярнуць яго патрэбна.
На сей раз обходится без заминки: покойного размещают наоборот, ногами
назад.
- Трэба б на жывот пакласци, - подает голос дядька Григорий. - И яшчэ б
пятки падрэзаць.
Отшельник качает головой:
- Ня бойся. ‚н не павернецца. ...Не павинен. А ухадзиць яму лягчэй будзе.
В руки покойному снова вставляют вынутую на время переноса свечку,
зажигают ее и закрывают домовину.
- Цяпер да Струйнай! - и поди разбери, что на речке-то он позабыл, хмурый.
Может, совсем с ума сошел от горя по отцу?.. Не похоже вроде.
Ладно, кто платит деньги... Одним словом, мужики, скользя по мокрой траве,
спускаются по тропке к берегу. Само собой, дорожка эта не предназначена
для несения домовин, поэтому многие в сердцах дают выход своему
раздражению и на фоне мелодии Глюка из "Орфея и Эвридики" то и дело слышны
отдельные звуки ""...", "ю..." и прочие.
Уже когда, казалось, без происшествий опустили гроб к берегу, передний
правый носильщик таки не удержался и на мгновение утратил равновесие.
В этот момент, почудилось, под крышкой кто-то шевельнулся.
- А-а! - заорал Санек. - Шавелицца! Ой, мужики, точна гавару: як "сць,
шавелицца!
- Штаны свое перавер, ци ня мокрыя? - обронил кто-то. - И давайце-ка,
хлопцы, паэнергичней. Штось мы зусим расквасились.
- Правильна, - поддержали его. - Гэтак да другага прышествия будзем нясци,
а "н жа ж тожа чэлавек, аддахнуць хоча. Слыш, Стоян Мироныч, куды далей?
- Ус", - отозвался отшельник. - Пачъци. Крыху вышэй адняс"м.
- Чаго ж па березе?
- Нада.
Несут. Сзади вышагивает Юрась; плачет скрипка.
Впереди - осыпь. Древняя ива, которая росла в этом месте много лет, во
время недавней бури (кажется, случившейся в ту самую ночь, когда помер
старый отшельник) рухнула под собственной тяжестью. Ее вырвало вместе с
корнями, и теперь здесь зияет огромная яма; на дне скопилось немного воды
и даже нашли убежище несколько зеленых лягух, каждая с ладонь размером. А
дерево селяне вынули из реки и оставили на берегу - сейчас оно лежит рядом
с ямой и ивовые ветви склонились над тем местом, откуда когда-то росли
корни.
- Стойце.
Понятное дело! Куда ж дальше - дорога-то перегорожена!
- Апускайце дамавину у яму.
- Чаго?
- Ты што, Стоян Мироныч, зусим здурнеу? Дамавину у яму! Вы чули?
- Апускайце, - неожиданно поддерживает отшельника дядька Григорий. - ‚н
ведае, што кажа.
- Хапиць! - взрывается Филипп Гнатович Седый. - Дзе жыв"м, мужыки? Кали?
Гэта ж не сярэднявякоуья, каб зусим забывацца. Чарауники наукола; у
дамавине пакойнага пераварачываем - дзе ж такое бачыли?
Филипп Гнатович - школьный учитель. Неясно, почему он согласился помочь
нести гроб - то ли по доброте душевной, то ли и у него были какие-то свои
причины... Ясно одно: дальше следовать приказам молодого отшельника он не
намерен. И так уже жалеет о том, что ввязался в это дело. Он ведь и в
партии состоит.
- И што скажа Серабрак?
Вот и прозвучал самый главный вопрос. Тот, что волнует всех
присутствующих.
Кстати, ответ на него известен заранее. Ивашка Серебряк, хоть номинально в
высокие начальники не выбился, в местной парторганизации играет не
последнюю скрипку. Более того, если уж поднимет гвалт, безнаказанных не
останется. А он поднимет, он хоть из молодых да ранних - цепок и едуч,
"товарищ" наш ненаглядный.
Надо бы удивиться: откуда, помилуйте, может Серебряк узнать о том, как и
где похоронили старого отшельника? Свидетелей всего-то восемь человек, и
ни один из них болтать не станет, ибо себе дороже обойдется.
Однако не сомневаются: узнает. История его противостояния с "колдунами"
старожилам хорошо известна (а Юрасю, пока еще непосвященному, чуть позже
ее расскажет дядька Григорий). Уж кто-кто, а Серебряк лично проверит,
упокоился ли в земле старый отшельник!
Потому и не торопятся мужики исполнить волю Стояна Мироновича. Вдруг -
передумает?..
Пауза затягивается, напряжение между людьми растет, и музыка, до сих пор
летящая над водами Струйной, ничуть его не снимает.
Вдруг отовсюду - словно крылатое конфетти - бабочки, бабочки... Они
слетаются к сломанной иве, садятся на ее ветви, весь склон уже усеян ими,
черными, с желтой каймой по краям. Это траурницы, их десятки и десятки -
мотыльки пляшут в воздухе и даже садятся на плечи и волосы людям.
- Не дазнаецца, - говорит молодой отшельник. - Тры дни будзе стаяць, и
нихто не узнаець.
- Апускаем, мужыки, - командует дядька Григорий. - Чаго там... апускаем.
Кряхтя, они поднимают домовину и переносят в яму: колышутся ветви,
покачиваются на них бабочки. По велению отшельника веко снимают и свечку,
упавшую, когда гроб несли к берегу, ставят и зажигают снова. Вс". Теперь
можно расходиться - но они почему-то стоят, склонив головы перед последним
прибежищем старого отшельника.
Завершающие ноты - и вот Юрась приподнимает подбородок, чтобы опустить
скрипку. Любое движение шеи сопровождается сильнейшей болью, и он
стискивает зубы, чтобы не закричать.
К нему подходит хмурый Стоян-отшельник:
- Добра сыграу. Дзякую. На маих, спадзяваюся, так сама зыграеш.
Тут уж Юрась вообще перестал перестал панимаць!
- Прости?
Игорь выглядел растерянно и смешно. Словно обиженный мальчишка.
- Который час?
Юрий Николаевич взглянул на часы:
- Начало второго.
- А на маих - дванадцаць.
- Не завел вовремя?
- Дык эляктронныя ж!..
- Тогда батарейка села.
Остапович покачал головой:
- Идуць.
- Ну уж не знаю, что сказать.
- Атож! ...и сцяблины гэтыя, як у землю утоптаныя, - пробормотал Игорь,
обращаясь скорее к самому себе. - Цяпер часы. И камень у крузе, точна
пасярэдзине ляжиць. Няправильны якысь. Странный.
4
Пока журналист исследовал круги, ребята отправились к погосту. Не затем,
чтобы на могилы поглядеть (тоже еще, "интерес" какой!), а совсем с другими
целями. Им надо было поговорить без свидетелей.
- Слушай, ну не может ведь так быть! - выпалил Макс, стоило им отойти
подальше от взрослых. - Мы ж рисовали - и не один. Четыре штуки. И - нету.
Дело в том, что по ту сторону моста, когда они впервые отлучились, ребята
бегали поглядеть на дело своих рук. С которого, по сути, все и началось...
И собственных кругов не нашли.
Как будто они их и не рисовали!
- Нават слядочка няма, - вздохнул Дениска. - Што ж получаецца?
- Ерунда какая-то. Что делать теперь будем? Расскажем?..
- Не! Ни у яким разе! Ды и навошта?
Макс задумался.
А ведь Дениска прав! То, что они пару дней назад сделали фальшивые круги,
теперь не имеет никакого значения. Тут бы с настоящими разобраться. Хотя,
если поразмыслить, это уже забота Игоря Всеволодовича, на то он и
специалист.
- Пайдзем лепш, пацаноу найдзем, - предложил друг.
Они зашагали к берегу.
- А это кто, гляди!
Дениска присмотрелся:
- Ня знаю.
Какая-то женская фигура бродила намного выше по течению, по ту сторону
погоста. Развевалось на ветру голубое, в крупных белых ромашках, платье.
- И чего она тут ищет?
- Всяка можа быць. Мало ли...
"Странно, конечно. Но не подходить же, не спрашивать. Да и вообще, может,
это только мне везде угроза мерещится".
Но еще разок оглянулся на ходу, силясь рассмотреть лицо. Не получилось -