Чтение 30–й страницы книги ~Светлое время ночи~

- Мне, - недоуменно ответил Лараф.

- Ты натянул тетиву и вложил стрелу. Хочешь прекратить врага. Тетива лопнула и ударила тебя по лицу, а враг ушел. Лук остался твоим?

- Д-да.

- Но он ведь обратился против тебя? А не против врага?

- Понимаю, это была ошибка...

- Да и нет. Ошибки невозможны. Предопределенные случайности. Они вели тебя к нам, нас - к тебе.

- Вы не можете быть... у нас, там... как гэвенги? Превращаться в людей и животных?

- Мы можем. Как вы можете нырять под воду. По нашим понятиям, мы можем быть у вас совсем недолго. И без... приятности. Приятности в другом. Молчание!

- Молчание!

- Слушай. Ты должен пробудиться через час. Ты возьмешь среди собрания камней Вэль-Виры самый крупный красноватый минерал. Единственный, который имеет запах серы. Возьмешь книгу и светильник. Ты опустишься в подземелье главной цитадели. Четвертая дверь направо от лестницы внизу. Войдешь в комнату. Откроешь книгу. Раздел будет Серебряный, ты в нем еще не бывал. Сделаешь все, что будет сказано. Так победишь и баронов Маш-Магарт, и Вэль-Виру. Можешь спросить.

- Вы дадите мне оружие?

- Да и нет. Знание - оружие? Если тебе достанет силы запомнить эту встречу, тебе достанет силы вооружиться знанием. Тогда ты станешь настоящим гнорром, великим магом своего мира. Ты силен в любви, это мы знаем. Значит, ты будешь достоин взять в жены нашу дочь. Возможно, не одну. У тебя будут дети и слава, которой не знал ни один Звезднорожденный. Если же ты не запомнишь нашу встречу - значит, ты не достоин.

- И что тогда? - Лараф боялся этого вопроса, боялся и ответа на него, но не спросить не мог.

- И тогда ты прекратился. Встреч больше не будет. Для тебя - не будет больше и книги. Уйдешь, как ходит всякий человек: из ничто в никуда.

Лараф проснулся от того, что пол под ним вроде как покачнулся. Одним неделимым мгновением позже раздался такой грохот, словно со стен замка вдруг дали залп из сорока "молний Аюта".

"Уже?" - содрогнулся всем телом Лараф.

Чувствуя, что произошло нечто кошмарное и непоправимое, он открыл один глаз.

Не то чтобы он боялся открыть второй. Просто это было физически тяжело - открыть их оба сразу.

Сон, который должен, по замыслу Ткачей Мерехит-Ароан, восстанавливать силы, отнял их у него все без остатка.

Он увидел себя на полу комнаты барона Вэль-Виры, лежащим лицом вверх. Совершенно голым. Его голова покоилась на чем-то мягком. С огромным усилием он оторвал голову от мягкой подушки и сел, чтобы осмотреться.

Подушка завозилась и застонала. Лараф, хоть и был испуган, обернулся очень медленно. Каждое движение отдавалось болью сразу в нескольких точках: в темени, в икроножных мышцах и в животе.

Возилась и стонала Фафна - это на ее ягодицах Лараф проспал последние два часа. Надо сказать, вспомнить имя ночной подруги Ларафу тоже удалось не сразу. Привычки к дым-глине у него не было, а ведь известно, что королева дурманов не особо цацкается с новоприбывшими.

Неподалеку, крепко обнявшись, спали Рамен и Нотта. В отличие от Ларафа с Фафной, они соорудили себе подобие ложа. Под голову они положили свои свернутые валиками платья и накрылись скатертью. Из-под желтой бахромы торчали две пары грязных пяток.

Нотта храпела. Рамен шептала что-то интимное, плямкая губами. Было очевидно, что такая ерунда, как залп "молний", не способна разбудить красавиц после трудовой ночи.

Поодаль, на лавке, лежала Кин. Она была совершенно неподвижной и даже ее грудная клетка, казалось, не двигалась. Ее длинные руки канатами свешивались до самого пола.

Под лавкой расплылась лужа уже успевшей подсохнуть блевотины. Лицо Кин было бледным, но по-детски безмятежным. Эта картина была такой умиротворяющей, что Лараф даже усомнился в том, а в самом ли деле происключился залп из "молний".

Пересилив боль, он натянул рейтузы и поковылял к окну. Только сейчас он сообразил, что в комнате очень холодно. Его руки и живот были покрыты гусиной кожей. Сам собой вспомнился только что увиденный сон.

Прекрасная, чистая Тенлиль, а это была она, пробирается через зимний лес в тонком домашнем платье с белым воротничком. За ней, след в след, крадутся два черных матерых волка. Возле камня-указателя, в котором Лараф узнал тот, что стоял близ Казенного Посада, волки прыгают девушке на спину - истошный девичий крик, белый воротничок становится красным, растрескавшиеся, с лихорадкой в уголку губы хватают морозный воздух...

Лараф содрогнулся от мысли, что, возможно, так все и было. И что после того, как Тенлиль убежала из его приторно-страстных объятий, она вполне могла броситься из Пиннарина домой. И встретить очень похожую смерть в окрестностях пиннаринского тракта.

Лараф, конечно, недооценивал стойкость духа своей целомудренной сестры. Прослужив около двух месяцев белошвейкой в одной одержимой нижним бельем купеческой семье, она скопила денег на обратный путь и, спустя еще месяц, окончила свои мытарства на пороге отчего дома. Родные, заочно похоронившие ее, впрочем, как и Ларафа, поначалу приняли гостью за призрак...

Судя по золотым отблескам на крыше флигеля, который располагался напротив окон Ларафа, всходило солнце. Его не смутило даже то обстоятельство, что отблески эти пребывают в хаотическом, совершенно невероятном для солнечного света движении.

"Ай да срань Хуммерова", - пробурчал Лараф и помотал головой, чтобы отогнать видение: Тенлиль и волки. "Кто придумал эти проклятые сны?!"

Как он заснул - то есть самого момента, когда зыбкая явь перешла в сон - Лараф не помнил.

Его сознание выключилось в тот момент, когда его руки сжали мосластые бедра Рамен, а его гиазир изготовился испустить залп победы.

Спина Рамен была такой гибкой, такой белой, а косточки ее хребта, все такие матовые и округлые, уходили куда-то вперед, в даль, за лопатки, куда-то в завешенную богатыми, хорошей выделки шкурами стену, шкуры расступались, как чаща перед всадником, открывая взору поляны и долы, напомнившие Ларафу заснеженные земли его отца, Имерта окс Гашаллы, раскиданные в долине вокруг Казенного Посада... Лараф снова помотал головой и зафыркал, отгоняя очередное наваждение.

Вдруг от тишины утра не осталось ничего. А может, это слух вернулся к Ларафу.

Забегали солдаты и заскрипели стрелометы. Крики сотников, ржание лошадей, все это было невыносимо... Лараф чувствовал, что его тело приобрело какую-то нездоровую чувствительность к звукам. Тем более - к крикам.

Несколько коротких колоколов спустя суета и шум добрались и до его покоев. В дверь настырно тарабанили, что, по мнению Ларафа, было довольно непочтительно.

- Чего там, Эри? - сипло поинтересовался Лараф, растирая лицо с пролежнями по щекам. - Что тарабанишь, как ненормальный?

- Гиазир гнорр, это не Эри, - отвечали из-за двери. Лараф узнал вкрадчивый голос начальника легкой конницы. - Прошу простить, но мы думали с вами что-то случилось. Мы всю ночь добивались приема, чтобы сообщить... Но вы не отпирали...

- Мне нездоровилось, - бросил Лараф. - А что там за шум?

- Гиазир гнорр, силы баронов Маш-Магарт соединились с силами барона Вэль-Виры и... они наступают!

- Соединились?

Новость была такой ошеломляющей, что Лараф, невзирая на свой непрезентабельный вид, решил все-таки открыть двери. Ему было не до стеснения.

Его ждал весь цвет варанского воинства. Среди всех выделялись общей озабоченностью и откормленностью лиц начальник вспомогательной конницы Валиен окс Ингур (младший брат погибшего Ранна), помощник Йора, аррум Опоры Единства Дингин и двое аррумов из Опоры Безгласых Тварей - Ельга и Васт окс Нон. Все были при мечах и в боевом облачении.

- Вы сказали... они соединились? - переспросил Лараф, бессмысленно тараща глаза на гостей.

Во рту у него было сухо, как в заброшенных колодцах пустыни Легередан.

- Великолепная работа, - Лагха с наслаждением изучал посеребренную кирасу с распластанным поперек вертикального ребра жесткости крылатым звериным ликом.

- Кузнецы Ноторма, - Шоша горделиво ощерился. - Лучшие латы были только у барона Санкута велиа Маш-Магарт...

- ...И есть у Лида, - добавила баронесса Зверда к явному неудовольствию своего супруга. - Надевайте, Лагха, и начнем. Ждать больше нечего. Варанские боевые припасы и без того взорвались слишком рано.

- Они не "взорвались". Их взорвал Эгин, - с вызовом в голосе поправил баронессу Лагха. - Если он погиб - можете считать, что Мерехит-Ароан лишился половины своего очарования.

- Я не думала, что вы так высоко цените своего друга, - изумилась Зверда. В глубине души баронесса была полностью согласна с гнорром, но она не могла позволить себе при посторонних никаких жестов повышенной симпатии в адрес Эгина.

- Мы не друзья, - прокряхтел Лагха.

Почетный оруженосец баронов Маш-Магарт, престарелый Гурт-а-Мальв, сейчас как раз затягивал на спине гнорра шнуровку нагрудной детали кирасы. Лагха ощущал себя пухлой скромницей на выданье, которую втискивают в спасительный для фигуры, но такой злой для нежного брюшка девицы корсет.

Зверда и Шоша не нашлись что ответить. По большому счету, им было все равно - друзья ли Эгин и Лагха, враги, соперники, побратимы или два хищных паука в одной склянке.

Трофейные метательные машины - все, кроме одной - благополучно заняли новые огневые позиции. Недостающий, восемнадцатый "огневержец" самопроизвольно развалился при проверочном заряжании еще возле Мельницы Песиголовца: с кручеными-верчеными варанскими машинами такое время от времени случалось, слишком уж капризными были силы, дремавшие в их упругих блоках - громоздких, бревноподобных.

Пленному инженеру было сказано, что если вовкулацкая машинерия будет мазать в белый свет как в аврик, то его, пленного инженера, выпустят по замку частями, вместо зажигательных ядер. Для пристрелки.

Подкрепленные несгибаемым намерением угрозы - самый действенный стимул даже для высоких сущностей Фальма. Что уж говорить о людях! Первый же залп достиг поставленной цели: перемахнув через ясени редколесья, подступавшего к Гинсаверу с юго-запада, зажигательные ядра одно за другим разбились в районе деревянного частокола, которым варанцы сразу после взятия замка забрали пролом в стене подле Орлиных ворот.

Дружина барона Вэль-Виры, просочившаяся к Гинсаверу небольшими группами по заветным тропам, соединилась с воинами Маш-Магарта. Над стеной щитов и копий вяло колыхались разноцветные флажки отдельных сотен. На серебряных фигурках зверей, венчающих древки фальмских хоругвей, отливало утреннее солнце. Ночной ветер утих, но ощутимо теплее не стало: от стояния на месте мерзли и люди, и кони, и сергамены.

В данном случае это было единственно разумное решение: собрать обе дружины вместе. Штурм с двух разных сторон не сулил ничего хорошего - слишком малы были силы каждого замка по отдельности.

Кроме того, и Вэль-Вира, и бароны Маш-Магарт в глубине души боялись, как бы, вступив в Гинсавер с разобщенных направлений, их солдаты не передрались друг с другом. Не со зла - а так просто, из-за неутоленной жажды убийства. Ведь Лагха клятвенно заверял, что серьезного сопротивления ни армия, ни Свод не окажут, а, значит, клинки не напьются крови досыта. Для многих, меж тем, это было важно. Бывалые вояки служили баронам и не за страх, и не за совесть, а за интерес.

Зверда, Шоша, военный советник и Лагха, облеченный после событий последних суток доверием едва ли не большим, чем "запродавший сердце сергамене" Лид, встретились с Вэль-Вирой и его тысяцким, малоземельным бароном Барунктом велиа Трепестр, в самом центре дружинного строя.

"Огневержцы" методично, залпами по четыре машины, заливали огнем место предстоящего штурма. Палисад горел как промасленная солома, несмотря на суету офицеров Свода, разбазаривающих магию на игрушечные снежные вихри, которые по мысли вдохновляющего их Нэйяра должны были побороть огненную стихию. Куда там! Сам Йор, будь он среди защитников, не совладал бы с "горячей кашей" даже ледяным огнем своего клинка.

После взаимных приветствий - разумеется, прохладных - оценивающих взглядов, пары колкостей, которыми Шоша не замедлил обменяться с Вэль-Вирой, и пары учтивостей, которыми Зверда поспешила сгладить неловкость, вызванную кабанячьими остротами своего супруга, барон Гинсавер надменно выкатил нижнюю губу и осведомился:

- Это война или праздник Цветущей Груши? Ваши машины уже полчаса коптят мои стены, а мы тут мерзнем, как харренский ямщик на ярмарке.

"Харренский ямщик" не прошел мимо ушей Лида, равно как и "праздник Цветущей Груши". На этом желанном и радостном для любого харренита празднике каждой пятнадцатилетней девушке полагалось ритуально сжечь грушевую ветвь с цветками. Потом плясали, пили, любились в стогах сена... А тут - нечистый огонь "огневержцев", тяжелый треск гибнущей древесины, ор несчастного офицера-заклинателя пламени, которому перепало полведра "горячей каши"... Хорош праздничек!

Но Лид промолчал. "Уйду отсюда куда глаза глядят. Пусть даже вычтут из жалованья неустойку - все равно уйду. Только сядут варанцы на корабли - и ноги моей здесь больше не будет! Оборотни эти паскудные, сергамены долбанные, баронесса эта..." И только для баронессы Зверды у Лида подходящего эпитета не нашлось.

- А ведь кое-кто обещал, что стоит нашим клинкам блеснуть на солнце у стен Гинсавера - и варанцы дернут в Белую Омелу, разбрызгивая на ходу дерьмо из подштанников... - продолжал нудить Вэль-Вира.

Даже Зверда не понимала, к чему клонит барон, что ему вновь не по нраву!? Уговорились уже обо всем, и большие, и малые вопросы решили, время и место штурма выбрали, план составили... И Лагхе она поклялась, что подговорит обслугу затянуть обстрел, чтобы варанским старшим офицерам хватило ума увести гарнизон замка прочь, следуя ночным приказаниям гнорра.

И вообще - все идет по плану! Огнетворительная смесь уничтожена, палисад подожжен, скоро он прогорит окончательно, вот тогда можно будет и дружины двигать, вот тогда варанцы и "дернут"!

- Таким образом, я вижу, что условия нашего соглашения выполняются из рук вон плохо, - округлил свою речь Вэль-Вира. - Значит, пришла пора проучить этих варанских выродков!

У Лагхи просто не нашлось слов. Перехватило дыхание. Видение своего захваченного Ларафом прекрасного, подлинного тела, насаженного на совны дружинников Вэль-Виры, предстало перед его мысленным взором с тошнотворной внятностью. И в то же время Лагха понимал, что перечить больному на голову гэвенгу он сейчас не может.

- Немедленно остановите своего... единоплеменника, - тихонько сказал Лагха баронам Маш-Магарт на варанском языке, который Вэль-Вира понимал не лучше, чем его двухлетнее "чадушко".

Тысяцкий Барункт словно только и ждал окончания баронской речи. Он поднес к губам небольшую дудку, висевшую у него на груди, и подал сигнал.

- Барон, стойте! - Зверда вскинула руку.

Сигнал дудки тысяцкого подхватили трубы-ревуны пехотных сотен.

- Да нельзя же так, Вэль-Вира! У вас пять ярмарочных дней на семидневе, гамэри-кан аруптах!

Левое крыло монолитного боевого построения пришло в движение. Вскоре вместо строя баталии образовался "кабан" - клинообразный боевой порядок, защищенный спереди и с боков щитоносцами, ощетинившийся совнами и копьями, не столь уж устойчивый в обороне, зато сокрушительный в нападении.

Близко к рылу "кабана" в гуще строя находились особо дюжие дружинники, волокущие наипримитивнейший таран из заостренного бревна. Впрочем, и такого тарана прогоревшему палисаду должно было хватить за глаза.

- Присоединяйтесь! Встретимся в замке, баронесса! - бросил через плечо барон, вместе со своим тысяцким направляясь к голове строя.

- Я должен идти вместе с ним, - бесстрастным, вмиг оледеневшим голосом сказал Лагха.

Он уже смирил и страх, и гнев мыслью о том, что миновать предначертанное не в силах даже Хуммер. Ему и так невероятно повезло этой ночью: он ушел из Гинсавера живым, хотя ради этого ему и пришлось придушить в уголку одного чересчур бдительного эрм-саванна, заподозрившего неладное.

Об этом Лагха баронам не рассказал. Оставалось надеяться, что смерть этого эрм-саванна другие офицеры списали на ночное проникновение Эгина, а не на заговорщические блуждания своего истинного гнорра, который, однако, по иронии судьбы этой ночью выступал как лже-гнорр.

Но если они там все-таки разобрались, если Лараф уже смог или прямо вот сейчас сможет убедить своих людей в том, что никаких приказов он не отдавал и что Гинсавер надо удержать любой ценой - тогда конец всему. Тогда, может, самым умным будет сыграть против баронов, чтобы победили варанцы. Но это уже надо смотреть по обстоятельствам...

Лагха опустил толстую, добротную полумаску своего шлема с длинным переносьем. По качеству исполнения его шлем, одолженный баронами Маш-Магарт, превосходил даже нагрудник нотормской работы. Меч с широким, лишь к самому концу на треть сужающимся лезвием, клевец на длинной рукояти и легкий, удобный овальный щит с коническим умбоном - он давно не держал в руках ничего подобного!

"Будь я в своем теле, выскочка терханый, - думал Лагха, нагоняя Вэль-Виру, - и будь я сейчас там, в Гинсавере, со своими людьми, я бы показал тебе, что значит Свод Равновесия! Да без всяких "молний Аюта", без единой метательной машины я б тебе устроил праздничек Цветущей Груши... Мне бы только Эгина под правую руку, троих аррумов под левую, да сотню офицеров-мечников!"

"Кабан" Вэль-Виры спорым шагом взбирался прямо к горящему палисаду. "Огневержцы" прекратили огонь - их сейчас перенастраивали по небосклону для обстрела дальней стены.

За спиной завыли сигнальные трубы. Лагха оглянулся: строй баталии баронов Маш-Магарт заколебался, готовясь растечься - с тем, чтобы отлиться во второго "кабана".

Денек пока был ясным, но к вечеру небеса обещали замутиться подсвеченными заревом пожарищ тучами пепла. Что-то подсказывало Лагхе, что от Гинсавера сегодня не останется камня на камне.

Когда одна за другой вдоль правой скулы "кабана" сверкнули шесть вспышек и грянул гром, Лагха даже не удивился. Теперь он уже ничему не удивлялся - просто, тяжело дыша, стоял и смотрел, как разваливается строй дружинников барона Вэль-Виры.

Это были "молнии Аюта" - вне всяких сомнений. Осталось ли у варанцев с полмешка сухой огнетворительной смеси в отдельной каморе, или это "Семь Стоп Ледовоокого" подсказали Ларафу неведомую метательную магию, был ли этот первый залп заодно и последним, или противник в состоянии искрошить их всех до последнего - о том дружинники Вэль-Виры заботились в последнюю очередь. Паника опередила любые суждения.

Вся дружина бросилась назад, врассыпную, оставляя на фоне заляпанного кровью снега трупы и три одиноких фигуры: барона Вэль-Виру, его тысяцкого Барункта и Лагху Коалару.

Второй залп раздался сразу вслед за первым: Барункта словно вырезало из пейзажа, оставив лишь два чудом устоявших на месте сапога, из которых торчали куски дымящейся плоти. Вэль-Виру отшвырнуло прочь, не причинив барону-гэвенгу видимых повреждений. Лагха тоже ничего не почувствовал, кроме сильнейшего удара в лицо и второго - по заднице. Довольно быстро он сообразил, что сидит на снегу - его опрокинул упругий удар сгустившегося в момент взрыва воздуха.

Барон Вэль-Вира поднялся первым. На четвереньки. Он издал печальный, протяжный, высокий звук - не вполне вой, но и вовсе не боевой клич. И сергамены отозвались ему. Вот это был настоящий вой!

Опередить тварей, ворваться в замок и пинками вытолкать оттуда обнаглевший Свод Лагха в одиночку не успевал. "Не мог" - такого слова для него сейчас не существовало, хотя, конечно же, и не мог. Задержать сергамен - тем более. Оставалось одно: попросить Вэль-Виру передать сергаменам свое неудовольствие по поводу их грядущего кровавого пиршества в замке...

Где-то за стенами замка, в поле, возносясь над разноголосицей перепуганного фальмского мужичья и над переливами сигнальных рожков дружины Маш-Магарта, перекатился протяжный, скрежещущий вой.

- Отставить! - какой-то человек, которого исчислитель Маб окс Афнаг узнал не сразу, вырвал у старшины обслуги запальный шток и отбросил его в сторону.

- Что вы делаете!? - возмутился Маб, хватаясь за меч.

После взрыва, унесшего львиную долю бесценных огневых припасов, исчислитель был вне себя, совершенно вне себя. Его любимые акулки, аютские штучки, всесокрушающие "молнии" остались почти без пропитания. А как славно он только что рассеял половину вражеской армии? Как срезал одного из их главарей? А за это, вместо "спасибо" - "отставить"!

- Я выполняю приказ гнорра. А вот вы что делаете? - с этими словами разгневанная личность вытащила Внешнюю Секиру и заверила себя как Мальрог, аррум Опоры Единства. - Почему открыли огонь без распоряжения!?

- В ходе явных военных действий пункт девятнадцатый Крепостного устава Занга окс Саггора позволяет старшему по стрелковой галерее распоряжаться метательными машинами и любыми прочими средствами по своему усмотрению, не дожидаясь чьих-либо указаний, - все это Маб прошипел, борясь с искушением проткнуть сволочного аррума на месте.

- Ну и пусть себе позволяет, - сказал аррум на полтона ниже. - Откуда у вас дагга, ведь все взлетело на воздух?

Мальрог только сейчас сообразил, что Маб наверняка не знает тайного ночного приказа Лагхи Коалары и что его, свежеиспеченного аррума, дело - как раз предельно корректно, не задевая самолюбия всех присутствующих офицеров, увести всех прочь из главной цитадели.

- Не все. Два бочонка я высушил на свой страх и риск ускоренным методом в железной лохани над костром. Поэтому у нас есть огневые припасы еще на сорок выстрелов.

"Ого! Может, этого хватит, чтобы одержать сегодня победу, какие бы местные сущности против нас не восстали? - на мгновение в душе Мальрога блеснула свинцовая искорка недоверия к приказу гнорра. - Однако что это со мной? Неужели я, вчерашний еще рах-саванн, осмелюсь пойти против личных указаний самого Лагхи?"

- Маб, вы будете представлены к награде. Но я имею приказание от самого...

Мальрог сделал небольшую паузу, в протяжении которой его взгляд вслед за языком прикипевал в одной точке. Точка эта, вынесенная в бело-черно-красное пространство по ту сторону бойницы, находилась на опушке. Сквозь эту точку только что проскользнуло серое существо.

Настолько быстро, что Мальрог не успел его толком опознать. Кошка? Пожалуй, нечто вроде, только крупнее раз в шесть-восемь. А то и в пятнадцать - существо, казалось, не обладало устойчивостью форм и размеров.

Мальрог бросился к бойнице, лег животом на холодные камни и выставил голову наружу. С тяжеловесной грацией взрывая взявшийся настом снег, перемещаясь какой-то непривычной иноходью, будто бы все время стремясь развернуться боком к направлению движения, на замок надвигались громадные кошки - каждая размером с трехмесячного жеребенка.

Сергамены. Баснословные существа, которых нет в природе. В которых якобы обращался Вэль-Вира. Которые увековечены здесь на каждом третьем межевом камне. Которые, если верить так называемым "Запискам Аваллиса Лекаря", почти неубиенны, непредсказуемы и добры лишь по своей неизъяснимой прихоти, в остальном же - Молот Хуммера!

Гнорр был тысячу Шилоловых раз прав!

Мальрог обернулся к исчислителю и закончил, стараясь лихим гундосо-приказным тоном замазать свой испуг:

- ...Приказание от самого гнорра: не оказывать бессмысленного сопротивления подавляющему превосходству противника. Приказ от меня лично: вам и всей обслуге - покинуть цитадель, проследовать вместе со мной до большого подъемника у Граненой башни и покинуть замок. Мой долг - вывести вас отсюда живыми и невредимыми и доставить в Белую Омелу.

- Подчиняюсь старшему офицеру, - кивнул Маб окс Афнаг.

Глаза исчислителя блеснули неистовством. Но сдержать гнев было его служебным долгом. К долгу в варанской армии относились серьезно.

Барон Вэль-Вира, провожающий взглядом свою сергаменовую дружину, не заметил как за его плечом вырос страшный человек в посеченном осколками шлеме, под которым болталась на двух погнутых заклепках искореженная железная полумаска. Сквозь трещины и сколы полумаски было видно, что лицо человека распанахано не хуже, чем это мог бы сделать молодой сергамена. Однако Вэль-Вира его приближения не почуял, хоть это и не пристало гэвенгу - он был всецело поглощен грациозной яростью надвигающихся на замок сергамен.

В следующий момент барон вновь оказался в снегу, а над его головой навис хищный боек клевца.

- Барон, попросите сергамен не убивать моих людей, - голос принадлежал Лагхе Коаларе, хотя в его изуродованном лице ничто не напоминало о Варанском Щеголе. - Пусть запугают их рыком и воем, пусть задерут для острастки десяток лошадей, пусть сожрут чей-нибудь свежий труп - там и без того уже полно трупов... Но не надо новых!

Брызги крови вперемежку с бордовым потом срывались с губ Лагхи и летели прямо в лицо Вэль-Вире. Но барон и не поморщился.

- Ты знаешь, что такое взрывная трансформация, варанец?

- Догадываюсь. Но ты не успеешь, Вэль-Вира. Даже в этом теле я остаюсь лучшим бойцом Востока.

- Если ты вонзишь клевец в мой череп, для меня это будет лишь временная утрата облика. Но тогда сергамены вынут душу из каждого в окрестности десяти лиг. И из тебя тоже.

- Возможно. Но тогда бароны Маш-Магарт не преминут воспользоваться моей подлостью. Подумай об этом, Вэль-Вира. Им, в отличие от меня, Полная Работа известна. Так что тебе грозит сейчас не утрата облика, а встреча с Пределами Исхода.

Вэль-Вира, кажется, начал проникаться ситуацией. И все-таки он был упрям, как жирный, самодовольный кот!

- Сергамены шли сюда по моему зову из самого Итарка. Им нет резона уходить голодными. Я не смогу остановить их.

- Пусть возьмут всех варанских лошадей! Здесь их сотни! Скажи им, чтобы воздержались от человечины. Ну же!

Мимо них проходил "кабан" баронов Маш-Магарт. "Молнии Аюта" вроде заткнулись, Зверда и Шоша решили не упускать драгоценных мгновений тишины и поспешили разделить с сергаменами славу покорения Гинсавера.

Бравые дружинники делали вид, что не замечают дивной сцены в десяти саженях от них. Ибо несгибаемую решимость и надчеловеческую, небесную волю являла сейчас фигура Лагхи Коалары, исходящая кровью на поверженного барона Гинсавер.

Даже Зверда и Шоша не решились вмешаться. Они понимали, что ни помочь, ни помешать Лагхе у них не выйдет. Зато навредить общему делу сейчас можно было одним словом.

- Варанец, твоя любовь к родственникам по языку и расе тронула мое сердце, - выкатив по своему обыкновению нижнюю губу, надменно изрек Вэль-Вира. - Пусть же уходят, да поживее! А я уж попрошу свою родню проявить уважение к временным постояльцам Гинсавера.

- Благодарю тебя, благородный Вэль-Вира, - в тон ему ответил Лагха.