настоящим садовником, - говорил мне дед. - Первый пройдет, и его как не
бывало, но садовник будет жить не одно поколение".
реактивных снарядах Фау-2, - продолжал он. - Вам когда-нибудь приходилось с
расстояния в двести миль видеть грибовидное облако, что образуется от взрыва
атомной бомбы? Это ничто, пустяк. Для лежащей вокруг дикой пустыни - это все
равно что булавочный укол. Мой дед раз десять провертел этот фильм, а потом
сказал: он надеется, что наступит день. когда города шире раздвинут свои
стены и впустят к себе леса, поля и дикую природу. Люди не должны забывать,
сказал он, что на земле им отведено очень небольшое место, что они живут в
окружении природы, которая легко может взять обратно все, что дала человеку.
Ей ничего не стоит смести нас с лица земли своим дыханием или затопить нас
водами океана - просто чтобы еще раз напомнить человеку, что он не так
всемогущ, как думает. Мой дед говорил: если мы не будем постоянно ощущать ее
рядом с собой в ночи, мы позабудем, какой она может быть грозной и
могущественной. И тогда в один прекрасный день она придет и поглотит нас.
Понимаете? Грэнджер повернулся к Монтэгу.
коробку и вглядитесь в извилины моего мозга, вы найдете там отпечатки его
пальцев Он коснулся меня рукой. Он был скульптором, я уже говорил вам.
"Ненавижу римлянина по имени Статус Кво, - сказал он мне однажды.- Шире
открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрешь. Старайся
увидеть мир. Он прекрасней любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной
деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя - такого зверя нет на свете. А
если есть, так он сродни обезьяне-ленивцу, которая день-деньской висит на
дереве головою вниз и всю свою жизнь проводит в спячке. К черту! - говорил
он. - Тряхни посильнее дерево, пусть эта ленивая скотина треснется задницей
об землю!"
окончилась война. Впоследствии никто из стоявших рядом с Монтэгом не мог
сказать, что именно они видели и видели ли хоть что-нибудь. Мимолетная
вспышка света на черном небе. чуть уловимое движение... За этот кратчайший
миг там. наверху, на высоте десяти, пяти, одной мили пронеслись, должно
быть, реактивные самолеты, словно горсть зерна, брошенная гигантской рукой
сеятеля, и тотчас же с ужасающей быстротой, и вместе с тем так медленно,
бомбы стали падать на пробуждающийся ото сна город. В сущности,
бомбардировка закончилась, как только самолеты, мчась со скоростью пять
тысяч миль в час, приблизились к цели и приборы предупредили о ней пилотов.
И столь же молниеносно, как взмах серпа, окончилась война. Она окончилась в
тот момент, когда пилоты нажали рычаги бомбосбрасывателей. А за последующие
три секунды, всего три секунды, пока бомбы не упали на цель, вражеские
самолеты уже прорезали все обозримое пространство и ушли за горизонт.
невидимые, как невидима пуля в бешеной быстроте своего полета, и не знакомый
с огнестрельным оружием дикарь не верит в нее, ибо ее не видит, но сердце
его уже пробито, тело, как подкошенное, падает на землю, кровь вырвалась из
жил, мозг тщетно пытается задержать последние обрывки дорогих воспоминаний
и, не успев даже понять, что случилось, умирает.
жест. Но Монтэг видел этот взмах железного кулака, занесенного над далеким
городом, он знал, что сейчас последует рев самолетов, который, когда уже все
свершилось, внятно скажет: разрушай, не оставляй камня на камне, погибни.
Умри.
протестом разума, беспомощно поднятыми вверх руками. "Бегите! - кричал он
Фаберу.- Бегите! - кричал он Клариссе. - Беги, беги!" - взывал он к Милдред.
И тут же вспомнил: Кларисса умерла, а Фабер покинул город, где-то по долине
меж гор мчится сейчас пятичасовой автобус, держа путь из одного объекта
разрушения в другой. Разрушение еще не наступило, оно еще висит в воздухе,
но оно неизбежно. Не успеет автобус пройти еще пятидесяти ярдов по дороге,
как место его назначения перестанет существовать, а место отправления из
огромной столицы превратится в гигантскую кучу мусора. А Милдред?.. Беги,
беги!
ярда, фута, дюйма от крыши отеля, в одной из комнат он увидел Милдред. Он
видел, как, подавшись вперед, она всматривалась в мерцающие стены, с которых
не умолкая говорили с ней "родственники". Они тараторили и болтали, называли
ее по имени, улыбались ей, но ничего не говорили о бомбе, которая повисла
над ее головой,- вот уже только полдюйма, вот уже только четверть дюйма
отделяют смертоносный снаряд от крыши отеля. Милдред впилась взглядом в
стены, словно там была разгадка ее тревожных бессонных ночей. Она жадно
тянулась к ним, словно хотела броситься в этот водоворот красок и движения,
нырнуть в него, окунуться, утонуть в его призрачном веселье.
телевизионные станции с их бездной красок, света и пустой болтовни первыми
исчезли с лица земли?
почудилось, что он видит, чувствует,- как в комнате Милдред вдруг погасли
стены, как они из волшебной призмы превратились в простое зеркало, он
услышал крик Милдред, ибо в миллионную долю той секунды, что ей осталось
жить, она увидела на стенах свое лицо, лицо, ужасающее своей пустотой, одно
в пустой комнате, пожирающее глазами самое себя. Она поняла наконец, что это
ее собственное лицо, что это она сама, и быстро взглянула на потолок, и в
тот же миг все здание отеля обрушилось на нее и вместе с сотнями тонн
кирпича, металла, штукатурки, дерева увлекло ее вниз, на головы других
людей, а потом все ниже и ниже по этажам, до самого подвала, и там, внизу,
мощный взрыв бессмысленно и нелепо по кончил с ними раз и навсегда.
Чикаго много лет назад. Милли и я. Вот где мы встретились! Теперь помню. В
Чикаго. Много лет назад.
опрокинула людей, словно костяшки домино, водяным смерчем прошлась по реке,
взметнула черный столб пыли и, застонав в деревьях, пронеслась дальше, на
юг. Монтэг еще теснее прижался к земле, словно хотел врасти в нее, и плотно
зажмурил глаза. Только раз он приоткрыл их и в это мгновенье увидел, как
город поднялся на воздух. Казалось, бомбы и город поменялись местами. Еще
одно невероятное мгновенье - новый и неузнаваемый, с неправдоподобно
высокими зданиями, о каких не мечтал ни один строитель, зданиями, сотканными
из брызг раздробленного цемента, из блесток разорванного в клочки металла, в
путанице обломков, с переместившимися окнами и дверями, фундаментом и
крышами, сверкая яркими красками, как водопад, который взметнулся вверх,
вместо того чтобы свергнуться вниз, как фантастическая фреска, город замер в
воздухе, а затем рассыпался и исчез.
гибели города.
плотно сжатые губы набилась в рот. Он задыхался и плакал. И вдруг
вспомнил... Да, да, я вспомнил что-то! Что это, что? Экклезиаст! Да, это
главы из Экклезиаста и Откровения. Скорей, скорей, пока я опять не забыл,
пока не прошло потрясение, пока не утих ветер. Экклезиаст, вот он!
Прижавшись к земле, еще вздрагивающей от взрывов, он мысленно повторял
слова, повторял их снова и снова, и они были прекрасны и совершенны, и
теперь реклама зубной пасты Денгэм не мешала ему. Сам проповедник стоял
перед ним и смотрел на него... - Вот и все,- произнес кто-то. Люди лежали,
судорожно глотая воздух, словно выброшенные на берег рыбы. Они цеплялись за
землю, как ребенок инстинктивно цепляется за знакомые предметы, пусть даже
мертвые и холодные. Впившись пальцами в землю и широко разинув рты, люди
кричали, чтобы уберечь свои барабанные перепонки от грохота взрывов, чтобы
не дать помутиться рассудку. И Монтэг тоже кричал, всеми силами
сопротивляясь ветру, который резал ему лицо, рвал губы, заставлял кровь течь
из носу.
тем великое безмолвие опускалось на землю. И ему казалось, что он видит
каждую крупинку пыли, каждый стебелек травы, слышит каждый шорох, крик и
шепот, рождавшийся в этом новом мире. Вместе с пылью на землю опускалась
тишина, а с ней и спокойствие, столь нужное им для того, чтобы оглядеться,
вслушаться и вдуматься, разумом и чувствами постигнуть действительность
нового дня.
посмотрел на старую железнодорожную колею. А может быть, мы пойдем этим
путем? А может быть, мы пойдем по большим дорогам? И теперь у нас будет
время все разглядеть и все запомнить. И когда-нибудь позже, когда все
виденное уляжется где-то в нас, оно снова выльется наружу в наших словах и в
наших делах. И многое будет неправильно. но многое окажется именно таким,
как нужно. Д сейчас мы начнем наш путь, мы будем идти и смотреть на мир, мы
увидим, как он живет, говорит, действует, как он выглядит на самом деле.
Теперь я хочу видеть все! И хотя то, что я увижу, не будет еще моим.
когда-нибудь оно сольется со мной воедино и станет моим "я". Посмотри же
вокруг, посмотри на мир, что лежит перед тобой! Лишь тогда ты сможешь
по-настоящему прикоснуться к нему, когда он глубоко проникнет в тебя, в твою
кровь и вместе с ней миллион раз за день обернется в твоих жилах. Я так
крепко ухвачу его, что он уже больше не ускользнет от меня. Когда-нибудь он
весь будет в моих руках, сейчас я уже чуть-чуть коснулся его пальцем. И это
только начало.
сна и пробуждения, еще не в силах подняться и начать новый день с тысячами
забот и обязанностей: разжигать костер, искать пищу, двигаться, идти, жить.
Березин Федор
Максимов Альберт
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Рыбаков Вячеслав