заговорить -- чутье подсказывало ему, что так надо. Надвинувшаяся было осень
отступила. Вновь сияло лето, вспенивая облака и начищая голубой металл неба.
Они вошли в аптеку и уселись у снежно-белой стойки. Уильям Форестер вынул из
нагрудного кармана письмо и положил перед собой, но все не распечатывал
конверт.
полотняные навесы над витринами, сияющие золотом буквы вывесок через
дорогу... потом взглянул на календарь на стене. Двадцать седьмое августа
тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Он взглянул на свои наручные часы;
сердце билось медленно и тяжело, а минутная стрелка на циферблате совсем не
двигалась, и календарь навеки застыл на этом двадцать седьмом августа, и
даже солнце, казалось, пригвождено к небу и никогда уже не закатится.
Вентиляторы над головой, вздыхая, разгоняли теплый воздух. Мимо распахнутых
дверей аптеки, чему-то смеясь, проходили женщины, но он их не видел, он
смотрел сквозь них и видел дальние улицы и часы на высокой башне здания
суда. Наконец распечатал письмо и стал читать.
беззвучно повторял эти слова про себя, и наконец выговорил их вслух, и снова
повторил:
с ванилью.
уж один-то раз в день непременно бывает счастливый конец. Наутро встаешь и,
может, все пойдет хуже некуда. Но тогда я сразу вспомню, что вечером опять
лягу спать и как полежу немножко, все опять станет хорошо.
как на той карточке, а на самом деле ей уже целый миллион лет -- про это,
да? Ну, а по-моему, это просто здорово!
рассказывал, и я под конец сообразил, что к чему, и давай реветь--прямо как
девчонка! Даже сам не знаю, с чего это я. Только мне вовсе не хочется, чтобы
было по-другому. Ведь будь оно по-другому, нам с тобой и говорить бы не о
чем. И потом мне нравится плакать. Как поплачешь хорошенько, сразу кажется,
будто опять утро и начинается новый день.
всласть, и потом все хорошо. Вот тебе и счастливый конец. И опять охота
бежать на улицу и играть с ребятами. И тут, глядишь, начинается самое
неожиданное! Вот и мистер Форестер вдруг подумает-подумает и поймет, что тут
уж все равно ничего не поделаешь, да как заплачет, потом поглядит, а уже
опять утро, хоть бы на самом деле было пять часов дня.
съесть целую пинту шоколадного мороженого, а то и все это вместе -- лучшего
лекарства не придумаешь. Это тебе говорит Том Сполдинг, доктор медицины.
топках печей в подвалах или в вечерних кострах на краю пруда, превращенного
в каток. Теперь, летом, они искали хоть малейшего отзвука, хоть напоминания
о забытой зиме.
моросящий дождик брызнул навстречу с огромного кирпичного здания; прямо
перед ними была вывеска, которую они давно знали наизусть:
подошли поближе, чтобы заглянуть в громадную пещеру, где в аммиачных парах и
хрустальных каплях дремали большущие, по пятьдесят, сто и двести фунтов,
куски ледников и айсбергов -- давно выпавший, но незабытый январский снег.
дыханье зимы, и они втягивали ноздрями запах влажной деревянной платформы,
где всеми цветами радуги переливался постоянный туман; он исходил от
механизмов, которые там, наверху, вырабатывали лед.
сосульки в носовые платки и сосать полотно.
"Снежную королеву"? Понятно, теперь мы уже не верим в такую ерунду. А может,
она как раз тут и прячется, потому что никто больше в нее не верит? Очень
просто!
уплывают длинными лентами холодного дыма.
кого как подумаешь, враз мурашки по спине забегают.-- Чарли понизил голос
почти до шепота:-- ДУШЕГУБ!
ребята: тут всегда зима, всегда холод, а ведь из-за Душегуба мы и летом
дрожим, в самую жару, в самые душные ночи. Откуда же ему еще взяться? Тут
даже пахнет им. Верно вам говорю, да вы и сами знаете. Душегуб... Душегуб...
запустил ему за шиворот сосульку.
от мира рекой, лесом, лугом и озером, окутанный теплыми летними сумерками.
От тротуаров еще пышет жаром. Закрываются магазины, на улицы ложится тень. И
над городом--две луны: на все четыре стороны смотрят четыре циферблата часов
над торжественным черным зданием суда, а на востоке в темном небе, светясь
молочной белизной, восходит настоящая луна.
крылечек сидят несколько человек, в темноте их не разглядеть. Порою
разгорится розовый огонек сигары. Затянутые москитной сеткой двери веранд
скрипят и хлопают. По лиловым в поздних летних сумерках камням мостовой
бежит Дуглас Сполдинг, следом мчатся собаки и мальчишки.
Она сидела совсем одна, изредка белыми пальцами подносила к губам высокий
фужер с прохладным лимонадом, отпивала глоток, ждала.
веяло цветущими цинниями и гибискусом.
веранде.
подруг со своей веранды.
отозвалась Лавиния. -- Нет уж, в такую ночь нас из дому не выманишь! --
крикнула мисс Ферн.-- Вот в такие ночи Душегуб и душит женщин. Мы сегодня
захватим пистолет и запремся в чулане.
захлопнулась дверь, в замке щелкнул ключ, а девушки пошли дальше. Славно
было ощущать теплое дыханье летней ночи над раскаленными тротуарами. Будто
идешь по твердой корочке свежеиспеченного хлеба. Жаркие струи вкрадчиво
обвивают ноги, забираются под платье, охватывают все тело... Приятно!
назад -- Роберту Ферри, а теперь вот исчезла Элизабет Рэмсел...
каким-нибудь коммивояжером.
прикушен.
освещенные дома и музыка, впереди -- провал, сырость, светлячки и тьма.
Душегуб нас выследит и убьет! Не люблю я этот овраг. Посмотри-ка на него.
днем ни ночью не знает покоя; там непрестанно что-то ворчит, шуршит и
ворочается -- идет жизнь растений, насекомых и какого-то зверья. Из глубины
оврага тянет, словно из теплицы, какими-то неведомыми приторными
испарениями, древними, насквозь промытыми сланцами, сыпучими песками. А
черная динамо-машина все гудит и гудит, и летающие светлячки разрывают тьму,
точно электрические искры.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Самойлова Елена
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей