Чтение 30–й страницы книги ~По ту сторону горизонта~

его звали? Херби? Герберт? Что-то вроде этого... Гамильтон отчетливо
представлял себе его лицо, однако имена без слов приобретали совсем иной
вкус. Почему он назвал того человека Гербертом?

Неважно. В следующий раз он не изберет своим делом математику. Математика
- материя скучная и безвкусная. Теория игр... Любую игру всегда можно
прервать. Какой в ней интерес, если результат заранее известен? Однажды он
изобрел подобную игру, назвав ее "Тщетность" - играя как угодно, вы были
изначально обречены на выигрыш. Нет, это был вовсе не он, а игрок по имени
Гамильтон. Сам он не Гамильтон - по крайней мере, в этой игре. Он генетик -
вот здорово: игра в игре! Меняйте правила по ходу игры. Двигайте игроков по
кругу. Обманывайте сами себя.

"Закройте глаза и не подглядывайте, а я вам что-то дам - и это будет
сюрприз!"

Сюрприз - вот суть игры. Вы запираете собственную память на ключ и
обещаете не подглядывать, а потом разыгрываете вами избранную часть,
подчиняясь правилам, определенным для данного игрока. Временами, правда,
сюрпризы могут оказаться страшненькими - очень неприятно, например, когда
тебе отжигают пальцы.

Нет! Эту позицию проиграл вовсе не он. Это был автомат - некоторые роли
должны быть отведены автоматам. Именно автомату он отжег пальцы, хотя в свое
время это и показалось ему реальностью.

При пробуждении так бывало всегда. Всякий раз трудновато было вспомнить,
какую из ролей ты играл - забывая, что играл все. Ну что ж, это была игра -
единственная игра в городе, и больше заняться было нечем. Что он мог
поделать, если игра была жульничеством? Но в следующий раз он придумает
другую игру. В следующий раз...

Глаза его не действовали. Они были открыты - но увидеть он ничего не мог.
Чертовски странно - явно какая-то ошибка...

- Эй! Что тут происходит?

Это был его собственный голос. Он сел - и с лица упала повязка. Все
вокруг было таким ярким, что стало больно глазам.

- В чем дело, Феликс?

Повернувшись на голос, Гамильтон попытался сфокусировать слезящиеся от
рези глаза. В нескольких футах от него лежал Мордан. О чем это он хотел у
Мордана спросить? Как-то вылетело из головы...

- Не могу сказать, чтобы я хорошо себя чувствовал, Клод. Как долго мы
были мертвы?

- Вы не мертвы. Вы просто немного больны. Это пройдет.

- Болен? Это так называется?

- Да. Однажды и я болел - лет тридцать назад. Это было очень похоже.

- А... - он все еще никак не мог вспомнить, о чем же хотел спросить
Мордана. Между тем это было нечто важное - такое, чего Клод не мог не знать.
Клод вообще знал все - ведь правила составлял он.

- Хотите узнать, что произошло? - поинтересовался Мордан.

Может, он и хотел.

- Они пустили газ, да? Потом я уже ничего не помню.

А между тем там было нечто, о чем обязательно надо было вспомнить.

- Газ действительно был пущен, только - блюстителями. Через систему
кондиционирования воздуха. Нам повезло: никто не знал, что мы находимся
внутри, в осаде, но, к счастью, они не были уверены, что весь персонал успел
покинуть здание - иначе применили бы смертоносный газ.

В голове у Гамильтона мало-помалу прояснялось. Он уже вспомнил сражение
во всех деталях.

- Вот, значит, как? И сколько же их осталось? Скольких мы не смогли
достать?

- Точно не знаю, а выяснять, вероятно, уже поздно. Думаю, они все уже
мертвы.

- Мертвы? Но почему? Не сожгли же их, пока они лежали без сознания?

- Нет... Но без немедленного введения противоядия этот газ тоже
смертелен, а я опасаюсь, что врачи были слегка переутомлены. Во всяком
случае, наших людей спасали первыми.

- Старый лицемер, - ухмыльнулся Гамильтон и вдруг спохватился: - Эй? А
что с Филлис?

- С ней все в порядке - и с Мартой тоже. Я проверил, когда очнулся.
Кстати, вы знаете, что храпите во сне?

- Правда?

- Неистово. Я слушал эту музыку больше часа. Должно быть, вы глотнули
больше газа, чем я. Возможно, вы боролись...

- Может быть. Не знаю. Кстати, где мы? Гамильтон скинул ноги с кровати и
попытался встать - предприятие, оказавшееся не слишком благоразумным; он
едва не упал навзничь.

- Ложитесь, - посоветовал Мордан, - вам нельзя подниматься еще несколько
часов.

- Пожалуй, вы правы, - согласился Гамильтон, снова откидываясь на
подушки. - Забавное ощущение: я думал, что вот-вот полечу.

- Мы рядом с больницей Карстерса, во временной пристройке, - продолжал
Мордан. - Естественно, сегодня здесь тесновато.

- Все кончилось? Мы победили?

- Разумеется, победили. Я же говорил, что конечный результат не вызывал
сомнений.

- Помню, но мне никогда не была понятна ваша уверенность.

Прежде чем ответить, Мордан помолчал, размышляя.

- Вероятно, проще всего было бы сказать, что у них изначально
отсутствовало главное слагаемое успеха. Их лидеры в большинстве своем -
генетически скудные типы, у которых самомнение намного превосходит
способности. Сомневаюсь, чтобы у кого-либо из них хватило воображения
представить себе всю сложность управления обществом - даже таким
мертворожденным, какое они мечтали создать.

- Говорили они так, словно во всем этом разбирались.

- Без сомнения, - кивнул Мордан. - Это всеобщий недостаток, присущий расе
с тех пор, как возникла социальная организация. Мелкий предприниматель
считает свой крохотный бизнес делом столь же сложным и трудным, как
управление всей страной. А значит, он воображает, что способен быть
компетентным государственным деятелем, таким же как глава исполнительной
власти. Забираясь в дебри истории, можно без колебаний утверждать, что
многие крестьяне считали королевские обязанности пустячным делом, с которым
они сами справились бы ничуть не хуже, выпади им такой шанс. Корни всего
этого в недостатке воображения и великом самомнении.

- Никогда бы не подумал, что им не хватает воображения.

- Между созидательным воображением и дикой, неуправляемой фантазией -
огромная разница. Один - шизофреник, мегаломаньяк, неспособный отличить факт
от фантазии, другой же - тупой и упрямый практик. Но как бы то ни было, факт
остается фактом: среди заговорщиков не было ни одного компетентного ученого,
ни единого синтетиста. Осмелюсь предсказать: разобрав их архивы, мы
обнаружим, что почти никто - а может быть, и вообще никто - из мятежников
никогда и ни в чем не достиг бы заметного успеха. Они могли добиться
превосходства лишь над себе подобными.

Гамильтон пришел к выводу, что и сам замечал нечто похожее. Заговорщики
производили впечатление людей, которым всегда что-то мешало. Среди них ему
не встретилось никого, кто представлял бы собой заметную фигуру вне "Клуба
выживших". Зато уж в клубе они раздувались от самомнения, планировали то,
решали это, рассуждали о великих делах, которые свершат, когда "возьмут
власть". Мелочь они все - вот кто.

Но что бы ни говорил Мордан, мелочь опасная. Полудурок может сжечь вас с
таким же успехом, как и любой другой.

- Еще не спите, Феликс?

- Нет.

- Помните наш разговор во время осады?

- М-м-м... да... полагаю, да.

- Вы собирались что-то еще сказать, когда дали газ.

Гамильтон медлил с ответом. Он помнил, что было у него на уме, однако
облечь эти мысли в подходящие слова было трудно.

- Понимаете, Клод, мне кажется, что ученые берутся за любые проблемы,
кроме по-настоящему существенных. Человек хочет знать, "зачем", а наука
объясняет ему "что".

- "Зачем" - не дело науки. Ученые наблюдают, описывают, анализируют и
предсказывают. Их проблемы - это "что", "как" и "почему". "Зачем" - это уже
вне поля их деятельности.

- Но почему бы "зачем" не входить в сферу внимания науки? Мне не важно,
как далеко отсюда до Солнца. Я хочу знать, зачем Солнце там, а я смотрю на
него отсюда. Я спрашиваю, зачем существует жизнь, а они объясняют мне, как
получше испечь хлеб.

- А вы попробуйте обойтись без пищи.

- Обойдетесь - когда решите эту проблему.

- Вы когда-нибудь были по-настоящему голодны?

- Однажды - когда изучал основы социоэкономики. Но это было учебным
голоданием. Не думаю, чтобы мне еще когда-нибудь пришлось голодать - да и
никому другому это тоже не предстоит. Это - решенная проблема, но она не
помогает решить остальные. Я хочу знать: что дальше? куда? зачем?

- Я думал об этом, - медленно проговорил Мордан, - думал, пока вы спали.
Философские проблемы беспредельны, а на безграничных вопросах нервным
клеткам не слишком полезно задерживаться. Но прошлой ночью вы, казалось,
ощущали, что ключевой проблемой является для вас старый-престарый вопрос:
представляет ли человек нечто большее, чем его земное существование. Вас
по-прежнему это волнует?

- Да... Пожалуй, да. Если бы после всей этой сумасшедшей круговерти,
которую мы называем жизнью, существовало еще хоть что-то, я мог бы увидеть в
безумии бытия некоторый смысл - даже не зная до самой смерти окончательного
ответа.

- Но, предположим, за пределами жизни нет ничего? Предположим, что, едва