благодарностью улыбнулся Мышелову. И вот уже иглообразный клинок
устремился с виду в неторопливую, но на самом деле молниеносную атаку, а
Скальпель зажужжал, неистово обороняясь. Мышелов, судорожно кружа,
отступал, по лицу его струился пот, в горле пересохло, но в сердце гремело
ликование: никогда еще он не дрался так хорошо, даже в то душное утро,
когда с мешком на голове ему пришлось расправиться с жестоким и
непредсказуемым похитителем из Египта.
днями следил за Ахурой.
какой стороны Скальпеля оно чиркнуло, отскочил назад, однако недостаточно
быстро, и получил укол в бок. Он жестоко резанул по рванувшейся назад руке
адепта и сам едва успел отдернуть свою от ответного выпада.
не услышал вовсе, Ахура воскликнула:
стали чуть более пустыми. Как бы там ни было, но Мышелов так и не получил
долгожданной возможности начать контратаку и выйти из смертоносного
круговорота своего отступления. Как он ни всматривался, ему не удалось
найти брешь в стальной сети, которую без устали ткал клинок его соперника,
не удавалось заметить на лице, спрятанном за этой сетью, ни единой
предательской гримасы, ни малейшего намека на то, куда будет направлена
следующая атака, ни раздувающихся ноздрей или приоткрытого рта,
указывающих на утомление противника. Лицо это было неживым,
нечеловеческим, мертвой маской машины, созданной каким-нибудь Дедалом,
серебристо-лепрозной личиной монстра, вышедшего из страшной сказки. И, как
и подобает машине, Девадорис черпал мощь и скорость из самого ритма боя,
который подтачивал силы Мышелова.
контратакой, или пасть жертвой этой ослепляющей скорости.
представится, дожидаться, когда соперник ошибется в своей атаке, нельзя,
нужно поставить все на карту и действовать наугад.
неметь, словно наливаясь смертельным ядом.
твоих причиндалов.
свой смертельный выпад.
скорость замедлилась.
самый последний момент. Снова услышал он жуткую издевку Ахуры:
останавливается, чтобы заглянуть тебе в глазницу.
издевка, но всякий раз Мышелов выгадывал лишь мгновенную передышку, не
успевая начать серьезную контратаку. Он непрерывно отступал, двигаясь по
кругу, ему начало казаться, что он попал в громадный водоворот. И с каждым
поворотом перед глазами у него проносились неподвижные части пейзажа:
сведенное судорогой белое лицо Фафхрда, громадная усыпальница, искаженное
ненавистью, насмешливое лицо Ахуры, красная вспышка восходящего солнца,
черный и мрачный обтесанный монолит, ряд каменных солдат, громадные
каменные шатры, снова Фафхрд.
Каждая удачная контратака давала ему все более короткую передышку, все
слабее сбивала скорость соперника. Голова у него закружилась, в глазах
потемнело. Его как будто затянуло в самую сердцевину водоворота, казалось,
что черное облако, излившееся из Ахуры, окутывает его, словно вампир,
отнимает у него дыхание.
поэтому решил направить его в сердце противника.
решающего удара силы, развить нужную скорость.
приподняться с кровати.
и фырканье, и Мышелов удивился, почему девушка так радуется его гибели, и,
несмотря на все это, в этих звуках слышалось искаженное эхо смеха, каким
смеялись он сам и Фафхрд.
проткнул: молниеносное движение Девадориса стало на глазах замедляться,
словно ненавистный смех петлями опутывал адепта, словно каждый его раскат
прочной цепью сковывал его конечности.
выпад.
и что это почему-то невероятно трудно, хотя в грудь клинок вошел легко,
словно Анра Девадорис внутри был полый. Мышелов дернул еще раз, и
Скальпель, выйдя наружу, выпал из его онемевших пальцев. Колени у Мышелова
задрожали, голова упала на грудь, и все вокруг покрылось мраком.
которого начало покачиваться, словно каменный столб, этакий стройный
собрат монолита у него за спиной. Губы Анры были растянуты в застывшей
улыбке предвидения. Тело раскачивалось все сильнее, но несколько
мгновений, словно жуткий маятник смерти, не падало. Наконец, похожий на
каменный столб, покойник рухнул ничком. Когда его голова коснулась черной
плиты, раздался ужасающий гулкий звук.
осевшее тело. Ответом ему был храп. Словно какой-нибудь изнуренный солдат
фиванской фаланги, задремавший на исходе битвы, опираясь на копье, Мышелов
заснул от полной потери сил. Отыскав серый плащ, Фафхрд завернул в него
Мышелова и уложил на землю.
рухнувшую каменную статую. Своей худобой Девадорис напоминал скелет. Рана,
нанесенная Скальпелем, почти не кровоточила, однако лоб адепта раскололся,
словно яичная скорлупа. Фафхрд дотронулся до тела. Кожа была ледяной,
мышцы тверды, как сталь.
например, македонцев, сражавшихся слишком отчаянно и слишком долго. Однако
они перед смертью теряли силы и даже пошатывались. Анра же Девадорис до
самого последнего момента выглядел свежим и уравновешенным, несмотря на то
что вызывающий окоченение яд уже скопился у него в крови. На протяжении
всего поединка грудь его едва вздымалась.
мужчина, хоть и адепт.
Ахура. Вокруг глаз у нее появились белые круги. Она косо ухмыльнулась,
понимающе вздернула бровь, затем, приложив палец к губам, внезапно упала
на колени перед трупом адепта. Робким движением прикоснулась она к
атласному сгустку крови у него на груди. Снова заметив сходство между
лицом покойника и искаженными чертами лица девушки, Фафхрд с шумом
выдохнул воздух из легких. Испуганной кошкой Ахура отскочила в сторону.
невероятно мстительное злорадство появилось на ее лице. Кивнув Фафхрду,
она легко взбежала по ступеням к гробнице, указала пальцем внутрь и снова
кивнула. Северянин неохотно двинулся с места, не сводя глаз с ее
напряженного и какого-то нездешнего лица, прекрасного, как у ифрита. Он
медленно взошел по ступеням.
тоненькую пленку на первородной мерзости. Северянин понял: то, что
показывает ему Ахура, каким-то образом связано с ее полнейшим вырождением,
равно как с вырождением того, что называло себя Анрой Девадорисом. Он
вспомнил о странных колкостях, которые Ахура бросала адепту во время
поединка. Он вспомнил ее смех, в его мозгу забрезжили смутные подозрения
относительно зародившихся в каких-то мрачных безднах непристойностях,
которые она произносила. Фафхрд не обратил внимания на то, что Ахура
перевесилась через стенку гробницы и ее белые руки безвольно болтаются,
словно в бессильном ужасе указывая на что-то изящными пальцами. Он не
знал, что проснувшийся Мышелов устремил на него озадаченный взгляд своих
черных глаз.
навел его на мысль о том, будто гробница - это несколько своеобразный вход
в какой-то роскошный подземный дворец.
щелей, указывающих на замаскированный вход. Вышедший отсюда жил именно
здесь, в каменном склепе, где по углам висели толстые слои паутины, а на
полу кишели личинки, навозные жуки и черные мохнатые пауки.