Чтение 30–й страницы книги ~За пределы безмолвной планеты~

поверить, что ты здесь, и думают, что все эти хнау -- маленькие
дети. Толстый человек пытается их напугать, а потом задобрить
подарками.

Услышав Рэнсома, пленники разом обернулись. Уэстон открыл
было рот, но Рэнсом опередил его и сказал по-английски:

-- Уэстон, это не обман. Это голос реального существа, оно
стоит там, где, если присмотришься, виден свет или что-то вроде
света. Оно не менее разумно, чем мы, люди, и, кажется, живет
невероятно долго. Перестаньте вести себя с ним, как с ребенком,
отвечайте ему. Я бы вам посоветовал не лгать и не орать.

-- Похоже, у этих тварей хватило ума, чтобы спеться с
вами, -- пробурчал Уэстон. Тем не менее, когда он снова
обратился к спящему хроссу, не в силах расстаться со своей
навязчивой идеей, голос его звучал иначе.

-- Мы не хотеть убивать, -- сказал он, указывая на Хьои.
-- Да, да, не хотеть. Сорны нам велеть приводить человек, его
дать для большая голова. Мы уходить назад в небо. Он приходить,
-- тут оратор указал на Рэнсома, -- с нами. Он очень порченый,
он убегать, не слушать сорнов, как мы. Мы за ним бежать,
приводить сорнам -- пусть делать, что мы говорить, что сорны
говорить, ясно? Он нас не слушать. Убегать, убегать. Мы бежать
за ним, видеть большой черный, думать он нас убивать, мы его
убивать -- пиф! паф! Все порченый человек. Он не убегать,
хороший быть -- мы за ним не бежать, черного не убивать! Вы
порченый брать -- он делать беду -- вы его брать, нас
отпускать. Он вас бояться, мы не бояться. Слушай...

В этот момент непрерывные вопли Уэстона произвели наконец
тот эффект, которого он так упорно добивался. Спящий открыл
глаза и кротко посмотрел на него в некотором замешательстве.
Потом, постепенно осознав свою вину, медленно выпрямился,
отвесил Уарсе почтительный поклон и заковылял прочь, так и не
заметив сползшего на ухо венца. А Уэстон все еще с открытым
ртом провожал растерянным взглядом удаляющуюся фигуру, пока она
не скрылась между стеблей рощи.

И снова голос Уарсы прервал тишину:

-- Мы достаточно повеселились. Пора услышать правдивые
ответы на все вопросы. У тебя что-то не в порядке с головой,
хнау с Тулкандры. В ней слишком много крови. Здесь ли
Фирикитекила?

-- Здесь, Уарса, -- отозвался один пфифльтригг.

-- У тебя есть в цистернах вода, в которую впущен холод?

-- Да, Уарса.

-- Пусть тогда этого плотного хнау отведут в гостиницу и
опустят его голову в холодную воду. Много раз, и побольше воды.
Потом приведите его назад. А мы тем временем позаботимся о
мертвых хроссах.

Уэстон не совсем понял, что говорит голос, -- он все еще
пытался определить его источник. Но когда его подхватили и
повлекли куда-то сильные руки хроссов, он испытал настоящий
ужас. Рэнсом хотел крикнуть ему вслед что-нибудь ободряющее, но
Уэстон вопил так, что ничего бы не услышал. Он смешивал
английский с малакандрийским, и последнее, что донеслось до
Рэнсома, был пронзительный крик:

-- Поплатитесь за это... пиф! паф!.. Рэнсом, ради Бога...
Рэнсом! Рэнсом!

-- А теперь, -- сказал Уарса, когда настала тишина, --
давайте почтим моих мертвых хнау.

При этих словах десять хроссов вышли вперед к носилкам.
Они подняли головы и, хотя никто не подавал им знака, запели.

Когда впервые знакомишься с новым искусством, то, что
вначале казалось бессмысленным, в какой-то миг вдруг
приподнимает край завесы над тайной, и один краткий взгляд на
скрытые внутри неистощимые возможности повергает вас в восторг,
с каким не сравнится никакое последующее, сколь угодно
искушенное понимание частностей. И для Рэнсома настал такой
момент, когда он слушал малакандрийское пение; он понял, что
эти ритмы порождены иною кровью, чем наша, быстрее бьющимся
сердцем и большим жаром. Узнав и полюбив этот народ, теперь он
хоть немного услышал их музыку их ушами. С первыми тактами
гортанной песни перед ним возникли огромные глыбы, мчащиеся на
немыслимой скорости, пляшущие великаны, вечная скорбь, вечное
утешение и еще что-то неясное, но бесконечно близкое. Душа его
исполнилась благоговения, словно райские врата открылись перед
ним.

-- Пусть уйдет тело, -- пели хроссы. -- Пусть уйдет,
растворится, и не станет его. Урони, освободи, вырони тихо, как
пальцы склонившегося над водой роняют камень. Дай ему упасть,
утонуть, исчезнуть. Там, под покровом, ничто ему не помешает,
ибо в воде нет слоев, она едина и нераздельна. Отправь его в
путь, из которого нет возврата. Дай ему опуститься, из него
поднимутся хнау. Это -- вторая жизнь, другое начало. Откройся,
о пестрый мир, неведомый, безбрежный! Ты -- второй, и лучший;
этот, первый -- немощен. Когда внутри миров был жар, в них
рождалась жизнь, но то были бледные цветы, темные цветы. Мы
видим их детей -- они растут вдали от солнца, в местах
печальных. Потом небеса породили другие миры, в них --
дерзновенные вьюны, ярковолосые леса, ланиты цветов. Первое --
темней, второе -- ярче. Первое -- от миров, второе -- от
солнца.

Вот примерно то, что Рэнсому удалось запомнить и
перевести. Когда песнь кончилась, Уарса сказал:

-- Рассыплем движения, которые были их телами. Так рассеет
и Малельдил все миры, когда истощится первое, немощное.

Он дал знак одному из пфифльтриггов, тот поднялся и
подошел к покойным. Хроссы, отступив шагов на десять, опять
запели, но тихо, почти неслышно. Пфифлътригг дотронулся до
каждого из мертвых небольшим стеклянным то ли хрустальным
предметом, потом по-лягушечьи отпрыгнул. От ослепительного
света Рэнсом зажмурился, в лицо ему будто ударил сильный ветер,
но лишь на долю секунды. Потом все стихло, гробы оказались
пустыми.

-- Господи, как бы эта штука пригодилась на Земле! --
сказал Дивайн Рэнсому. -- Представляете, убийце и думать не
надо, куда девать труп!

Рэнсом думал о Хьои и не ответил ему. Он бы и не успел
ничего сказать -- показались стражи, ведущие злосчастного
Уэстона, и все обернулись к ним.

Хросс, возглавлявший процессию, был совестлив и сразу
начал беспокойно оправдываться.

-- Надеюсь, мы поступили правильно, Уарса, -- сказал он.
-- Но мы не уверены. Мы окунали его головой в холодную воду, а
на седьмой раз с головы что-то упало. Мы подумали, это верхушка
головы, но тут увидели, что это покрышка из чьей-то кожи. Одни
стали говорить, что мы уже исполнили твою волю, окунули семь
раз, а другие говорили -- нет. Тогда мы еще семь раз окунули.
Надеемся, все правильно. Оно много разговаривало, особенно
перед вторыми погружениями, но мы ничего не поняли.

-- Вы сделали очень хорошо, Хноо, -- сказал Уарса. --
Отойдите, чтобы я его видел. Я буду говорить с ним.

Стражники распались на обе стороны. Бледное лицо Уэстона
покраснело от холодной воды, как спелый помидор, а волосы, не
стриженные с тех пор, как он прибыл на Малакандру, прямыми
гладкими прядями прилепились ко лбу. С носа и ушей стекала
вода. Зрители, не знающие земной физиогномики, не поняли, что
выражает это лицо, но именно так выглядел бы храбрец, который
очень страдает за великое дело и скорее стремится к самому
худшему, чем боится его. Чтобы объяснить его поведение,
вспомним, что в это утро он уже вынес все ужасы приготовления к
мученичеству и четырнадцать холодных душей. Дивайн знал своего
приятеля и прокричал по-английски:

-- Спокойно, Уэстон. Эти черти способны расщепить атом,
если не хуже того. Говорите с ними осторожно, не порите ерунды.

-- Ха! -- сказал Уэстон. -- Вы теперь у них за своего?

-- Тихо, -- раздался голос Уарсы. -- Ты, Плотный, ничего
не рассказал мне о себе, и я сам тебе расскажу. В своем мире ты
хорошо разобрался в телах и смог сделать корабль, способный
пересечь небеса; но во всем остальном у тебя ум животного.
Когда ты в первый раз пришел сюда, я послал за тобою, чтобы
оказать тебе честь. Ты же испугался, ибо ты темен и
невежествен, и решил, что я желаю тебе зла, и пошел как зверь
против зверя другой породы, и поймал в ловушку этого Рэн-сома.
Ты собрался предать его злу, которого боялся сам. Увидев его
здесь, ты хотел второй раз отдать его мне, чтобы спасти себя.
Вот как ты поступаешь со своим собратом. А что ты предназначил
моему народу? Нескольких ты уже убил. Пришел ты, чтобы убить
всех. Для тебя все равно, хнау это или нет. Сперва я думал, что
тебя заботит только, есть ли у существа тело, подобное твоему;