Чтение 30–й страницы книги ~Мидвичские кукушки~

Выражение ее лица изменилось. - О Господи, сэр! Вы же не думаете?.. О,
нет, не могли же они... - Она уставилась на него, оборвав фразу.

Зеллаби постепенно приходил в себя, хотя все еще выглядел на
несколько лет старше, чем час назад. Он задумчиво покрутил в руке бокал с
остатками бренди.

- Другие тоже видели это, - сказал он. - Спросите у них, как все
было. - Он допил бренди. - Учиться никогда не поздно, хотя процесс этот
становится все болезненнее. Возможно, я бы не был так потрясен, если бы за
всю мою долгую жизнь, мне уже довелось стать свидетелем преднамеренного
убийства...

Когда Зеллаби закончил свой рассказ, я перевел взгляд на Бернарда.
Лицо его ничего не выражало.

- Вы полагаете, что это сделали Дети, что они заставили его врезаться
в стену?

- Я не предполагаю, - сказал Зеллаби, с сожалением качая головой, - я
утверждаю. Они сделали это точно так же, как заставили своих матерей
привезти их в Мидвич.

- Но свидетели, те, кто давал показания...

- Они прекрасно осознают, что произошло. Но вынуждены говорить только
о том, что видели.

- Но если, как вы говорите, они знают...

- Ну и что дальше? Что бы сказали вы, если бы всё знали и вам
пришлось бы выступать в качестве свидетеля? В подобного рода делах
заключение должно быть приемлемо для властей - то есть приемлемо для
мифического "здравомыслящего человека". Представьте, что в вердикте будет
заявлено, что парня заставили убить себя; вы думаете, это пройдет? Нет,
конечно. Начнется второе следствие, которое придет в конце концов к
"разумному" заключению, которое, в свою очередь, в точности совпадет с
тем, что мы имеем сейчас. Так чего ради свидетелям рисковать?

Вам нужны доказательства? Подумайте о том, как вы сами относитесь к
этому. Вы знаете, что благодаря своим книгам я пользуюсь некоторым
авторитетом, и знаете меня лично, но чего стоят мои аргументы с привычной
позиции "здравомыслящего человека"? Практически ничего. Ведь даже когда я
рассказываю вам, что же в действительности произошло, ваша первая реакция
- попытаться объяснить все это как-то иначе. Хотя вы-то должны поверить
мне скорее других, друг мой. В конце концов, вы же были здесь, когда Дети
заставили своих матерей вернуться.

- Но разве можно сравнить это с тем, что вы рассказали мне сейчас? -
возразил я.

- Можно. Объясните, пожалуйста, насколько существенна разница между
тем, когда вас принуждают сделать то, что для вас неприятно, и тем, когда
это гибельно? Давайте, давайте, друг мой, похоже, за время своего
отсутствия вы отвыкли от невероятного. Рационализм полностью завладел
вами. А здесь невероятное встречает нас на пороге чуть ли не каждое утро.

Я воспользовался возможностью переменить тему.

- Настолько невероятное, что Уиллерс, наверное, отказался от своей
идеи про всеобщую истерию? - спросил я.

- Он отказался от нее незадолго до своей смерти, - ответил Зеллаби.

Это известие меня ошеломило. Я собирался спросить у Бернарда о
докторе, но за разговором забыл.

- Я и не знал, что он умер. Ему же было чуть больше пятидесяти,
верно? Как это случилось?

- Принял слишком большую дозу снотворного...

- Он... вы хотите сказать... Но Уиллерс не из таких людей!

- Согласен, - сказал Зеллаби. - В официальном заключении было
сказано: "нервное расстройство". Фраза, конечно, многозначительная, но
ничего не объясняющая. Можно, конечно, переутомиться настолько, что
результатом станет нервное расстройство, но в действительности никто ни
малейшего понятия не имеет, из-за чего он это сделал. Бедная миссис
Уиллерс, конечно, тоже. Поэтому пришлось удовлетвориться официальным
заключением. - Он помолчал и добавил: - Только когда я понял, каким будет
заключение по делу молодого Поули, я начал задумываться насчет Уиллерса.

- Неужели вы думаете, что это тоже Дети? - сказал я.

- Не знаю. Но вы сами сказали, что Уиллерс был не из таких. Теперь
выясняется, что наша жизнь здесь в значительно большей опасности, чем мы
думали. Неприятная неожиданность. Представьте себе, что вместо Джима Поули
в этот трагический момент там, за поворотом, могла оказаться Антея или
кто-нибудь еще. Вдруг становится ясно, что и она, и я, и любой из нас
может случайно причинить Детям боль или вред, в любой момент. Этот
несчастный парнишка ни в чем не виноват. Он изо всех сил пытался никого из
них не зацепить, но не сумел. И в приступе гнева и в отместку они убили
его. И значит, мы должны что-то решать. Что касается меня, то мне в любом
случае не так уж долго осталось жить, а это, пожалуй, самое интересное в
жизни явление, с которым я когда-либо сталкивался. Мне бы очень хотелось
посмотреть, что будет дальше. Но Антея еще слишком молода, да и Майкл пока
что полностью зависит от нее...

- Вы всерьез думаете о том, чтобы уехать? - вмешался Бернард.

Зеллаби нахмурился.

- Мы уже отправили отсюда Майкла, но я еще не решил, не пришло ли
время уехать и Антее. Последние несколько лет мы живем как на склоне
действующего вулкана. Разум подсказывает, что внутри него копится огромная
сила, и рано или поздно произойдет извержение. Но время идет, а ничего не
происходит, кроме случайных толчков, и вы начинаете думать, что
извержение, казавшееся неизбежным, может быть не случится вообще.
Начинаешь сомневаться... Но я задаю себе вопрос: история с Джимом Поули -
что это, просто более сильный толчок или первый признак извержения? Не
знаю.

Несколько минут спустя на веранде появилась Антея Зеллаби, также мало
изменившаяся с тех пор, как я видел ее в последний раз. Она была настолько
занята своими мыслями, что лишь с видимым усилием сумела переключить
внимание на нас, и после короткого обмена любезностями снова ушла в себя.
Атмосферу несколько разрядило появление подноса с чаем.

- Ричард и полковник тоже были на дознании, - сказал Зеллаби. -
Заключение, конечно, оказалось таким, какого и следовало ожидать. Я думаю,
ты уже слышала об этом?

Антея кивнула.

- Да. Я была на ферме Дакр, у миссис Поули. Мистер Поули сообщил все
новости. Бедная женщина никак не может прийти в себя. Она очень любила
Джима. Я с трудом удержала ее - она хотела идти на дознание и публично
обвинить Детей. Мы с мистером Либоди еле-еле убедили ее, что лучше этого
не делать, что она только навлечет на себя и свою семью множество
неприятностей и никому этим не поможет. Все это время мы были рядом с ней.

- В мэрии был другой сын Поули, Дэвид, - сказал Зеллаби. - По-моему,
он хотел выступить, но отец его удержал.

- Сейчас мне кажется, что лучше бы кто-то сказал об этом, -
произнесла Антея. - Рано или поздно это должно произойти. Речь идет уже не
о собаке или быке.

- Собаке или быке? - переспросил я.

- Собака укусила одного из них за руку; через пару минут она выбежала
на дорогу перед трактором и была задавлена. Бык погнался за их компанией,
потом вдруг свернул в сторону, снес две ограды и утонул в пруду у
мельницы, - необычно коротко пояснил Зеллаби.

- Но это, - сказала Антея, - было убийство. Нет, я не хочу сказать,
что они старались именно убить. Вполне возможно, они просто испугались или
рассердились, и именно так они неосознанно реагируют, когда кто-то из них
страдает. Но тем не менее это было убийство. Весь поселок знает это, и все
видят, что они не понесут никакого наказания. Мы не можем позволить этому
продолжаться. Они даже не испытывают никаких угрызений совести. Вообще.
Вот что меня больше всего пугает. Они просто сделали это, и все. А с
сегодняшнего дня они уверены, что убийство ненаказуемо. Что же произойдет
с тем, кто попробует противостоять им всерьез потом?

Зеллаби задумчиво пил чай.

- Знаешь, дорогая, хотя мы и имеем прямое отношение ко всему
происходящему, никакой ответственности мы не несем. Даже если когда-то мы
ее и несли - что тоже под очень большим вопросом, - то ее давным-давно
взяли на себя власти. Вот полковник представляет некоторые из них - Бог
его знает почему. А сотрудники Фермы не могут не знать того, что знает
весь поселок. Они тоже направят свой отчет, так что, несмотря на
заключение следствия, власти будут знать истинное положение дел. Подождем
и посмотрим, что они будут делать. Кроме того, дорогая, умоляю тебя самым
серьезным образом, не делай ничего, что может вызвать конфликт между тобой
и Детьми.

- Не буду, - покачала головой Антея. - Я к ним испытываю трусливое
уважение.

- Голубя нельзя назвать трусом за то, что он боится ястреба, - сказал
Зеллаби и перевел разговор на более общие темы.

Я собирался заглянуть к Либоди и еще к одному или двум знакомым, но к
концу чаепития стало ясно, что все прочие визиты придется отложить на
следующий раз, если мы не хотим вернуться в Лондон намного позже, чем
предполагали.

Не знаю, что чувствовал Бернард, когда мы, распрощавшись с Зеллаби,
ехали по дороге назад - он, с тех пор как мы приехали в Мидвич, говорил
мало, и своего мнения о событиях не высказывал, - я же испытывал приятное
чувство возвращения в нормальный мир. Мидвич вызывал у меня странное