слоновой кости, желтый, выцветший от солнца купальный костюм, - казалась
Руфи застывшей, до ломкости хрупкой, она смотрела на Джерри как
завороженная, с неизменным страхом. Любопытно, думала Руфь, неужели ее муж
способен как мужчина производить столь сильное впечатление. Вихрь, сломавший
эту женщину, словно дерево в ледяную бурю, время от времени налетал и на
нее, но в ней не шевелилось ни листочка, и Руфь, естественно, спрашивала
себя, да жива ли она вообще. Из смятенных глубин ее души снова поднялось
подозрение, что окружающие - и мать, и отец, и сестра - как бы участвуют в
некоем заговоре, заговоре, именуемом жизнью, а она из него исключена. Ночью,
лежа рядом с Джерри, она перебирала разные возможности: сбежать, завести
нового любовника, пойти на работу, вернуть Ричарда, покончить с собой, -
словом, так или иначе ринуться на невидимое препятствие и доказать легкой
вспышкой, распустившимся цветком боли, что она существует. Она очутилась в
какой-то немыслимой ситуации, когда надо заставить себя поверить, так как
она почему-то не может поверить Джерри до конца; он же, чувствуя эту ее
неспособность, всячески оберегал, расширял брешь, ибо то был выход, через
который он мог бежать. Он укреплял Руфь в убеждении, что окружающий мир - не
тот, в котором она родилась.
где царил полный ералаш, все было вверх дном - незастланные кровати,
сломанные игрушки, грязные подушки, сваленные горой. Джерри садился в кресло
и источал горе. Он играл в волейбол азартно - кидался на мяч, приседал,
падал, а лужайка у Коллинзов, когда ноги игроков вытоптали на ней траву,
обнаружила множество всякой дряни - бутылочные пробки, осколки разбитого
стекла, так что Джерри часто резался; он сидел сейчас в своих укороченных
шортах цвета хаки, колено у него кровоточило, как у мальчишки, упавшего с
велосипеда, и пока Руфь глядела на опущенное лицо мужа, на кончике его носа
появилась капля, упала, и на ее месте тотчас возникла другая. Нет, не могла
Руфь воспринимать его серьезно.
меня потом наступает похмелье.
ходим на волейбол только для того, чтобы вы с ней могли обменяться под
сеткой нежными тоскующими взглядами.
этого мы и хотели. Теперь мне ничего не надо решать, сам не понимаю, почему
меня это задевает. Извини.
так, как ты просил, и, по-моему, у нее это отлично получается.
старое, излюбленное выражение ее отца, - ...гроша ломаного не даст за меня -
как и ты, впрочем. Я тут - ноль, борьба идет между ней и детьми, так что не
пытайся взвалить всю вину на меня. Я не собираюсь тебя удерживать - вставай
и поезжай к ней. Поезжай.
в определенном ракурсе, посылая ей мяч, и оно застряло у меня в башке: я
ведь поставил ее в такое унизительное положение.
далеко не всегда могут выиграть. Я считаю, что она действует очень даже
смело и прямолинейно, так что перестань быть младенцем! Ей вовсе не нужны
эти спектакли, которые ты устраиваешь каждое воскресенье.
лице - жалкая улыбка, исполненная надежды.
взбудораженный игрою, он приставал к ней с ласками, и она уступала ему, но
не получала удовольствия, потому что она была тут ни при чем: он обнимал
Салли. Его пальцы скользили по ее телу, словно пытались заколдовать его,
превратить в другое тело, и все ее женское естество, которое принадлежало
мужу, стремилось покориться. В темных извивах этого стремления покориться
Руфь теряла всякое представление о происходящем. Наконец он взламывал ее,
как взламывают неподатливый замок, и с глубоким вздохом облегчения
отваливался, довольный собою. Ее неспособность до конца ответить ему вполне
его устраивала, он и хотел, чтобы было так, - это оправдывало его будущее
бегство.
у тебя был. Я уверен, что с другим ты можешь быть на уровне.
сарая, где сушится табак.
больше распалили ее, но выхода ярости не дали; она ударила его, принялась
молотить коленями; он схватил ее за запястье, навалился, прижал к кровати.
Лицо его было совсем близко, оно казалось в темноте преувеличенно
раздувшимся, точно сошедшим с картины Гойи.
нечего сказать, умеешь держать себя в руках. Получила, что хотела, да?
Получай же. Супружеское счастье.
подумает; слюна мелким дождем обрызгала ей же лицо и словно отрезвила. Она
вдруг ощутила его тело, которое железной тяжестью давило на нее; при слабом
свете увидела, как он заморгал и усмехнулся. Пальцы его разжались, и он
соскользнул с нее. Соскользнул, а ее бедра уже снова жаждали его исчезнувшей
тяжести. Он повернулся к ней спиной и сжался в плотный клубок, словно
стремясь защитить себя от нового каскада ударов.
размягченная его мужскою лаской
любви.
бодрствовали, это было похоже на налетающий во сне бред.
на волейболе, чувствовала, что эта осведомленность задевает ее: всякий раз,
подпрыгнув, рассмеявшись или упав, она чувствовала, как ее накрывает тонкая
сеть их осведомленности. Мужчины начали ласково обнимать ее на вечеринках.
За все годы жизни в Гринвуде только Ричард отважился пригласить ее на ленч;
теперь же за одну неделю она получила два приглашения: одно - на вечеринке,
другое - по телефону. Она от обоих отказалась, но обнаружила, что отказ
дается ей нелегко. Зачем, собственно, отказываться? Ведь Джерри умолял ее
помочь, предать его, бросить. Но она не желала в панике кидаться на шею
первому встречному. Впервые она поняла, что без мужчины не останется. Своей
опустошенностью, своей невозмутимостью она как раз и привлекала их. Ничего,
подождут.
редкость скверного воскресенья она призналась Линде Коллинз в понедельник за
кофе, что они с Джерри переживают очень ?тяжелую полосу?; с тех пор мамаши
на пляже подчеркнуто оживленно всем табором приветствовали ее, а потом
подходили поодиночке, завязывали беседу, намеренно перемежая фразы долгими
паузами в надежде, что она разговорится. Словом, ее приняли в тайное
сообщество страдалиц. Интересно, думала Руфь, давно ли существует это
сообщество и почему до сих пор ее туда не принимали - чего-то, видно, ей
недоставало или что-то проявлялось не столь ярко. Она теперь поняла, что
Салли всегда была членом этого сообщества. Но Салли нынче редко появлялась
на пляже, а когда появлялась, то вокруг каждой из трагических королев этого
лета незаметно собирались группки мамаш. Пооткровенничав немного с Линдой,
Руфь последовала примеру Салли в этой новой для нее роли и плотно
завернулась в мантию скрытности: говорила мало, ничего не отрицала.
Поукипси. При виде отца, благостного, в очках, исполненного сознания своего
священнического сана, она вспомнила, как возмущалась когда-то его неизменной
показной благостью и той легкостью, - а с годами это стало проявляться все
чаще, - с какою он вносил свою показную благость и в личные дела. Не желает
она выслушивать советы, точно какая-нибудь прихожанка, не желает, чтобы на
нее смотрели, как на карту ?Обманутая Жена?, извлеченную из колоды людских
невзгод. Она знала, что он по-своему, не принимая этого близко к сердцу,
откликнется на ее зов и даст ей совет не хуже кого другого (не паникуй,
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Жюль Верн
Флинт Эрик
Елманов Валерий
Шилова Юлия