отобранный у монахов дом, ставший студенческим общежитием института стали,
- этак же, протянув обе руки, вел песню, дирижировал и тонкий, синеглазый
Володя Пыжов, по прозванию Пыжик. Теперь его нет уже в живых, но Онисимову
не хочется думать об этом. Студент Пыжик мог петь вечер напролет. И тоже
снимал пиджак, высился в светлой, - нет, не сорочке, - в сатиновой
косоворотке, которую носил навыпуск, подпоясывая тонким ремешком. Пыжик,
случалось, затягивал эту же тоскливую колыбельную, что привоз с собой из
родной Сибири:
подтягивать - тот был почти лишен музыкального слуха, - но, начиная "Живет
моя отрада", не забывал всякий раз сказать: "Саша, можешь участвовать".
Александр Леонтьевич и теперь решается присоединить свой голос к другим.
Прочь, прочь неотвязные мысли!
пожал каждому руку. Челышеву сказал:
что тот разумеет и Головню-младшего. Ответил:
34
молвой московский врач, автор книги "Общая терапия" профессор Николай
Николаевич Соловьев, который некогда осматривал Онисимова и дал совет:
"Избегайте ошибок".
дел:
товарищ Онисимов болен.
выздоровление не наступило. Мы вас просим, Николай Николаевич, дать свое
заключение.
похожий, как мы уже в своем месте говорили, скорее на художника или
режиссера, нежели на медика, побывавший во многих странах, но еще не
повидавший европейские северные государства, Соловьев охотно принял
предложение.
аэродрома Внуково. Вместе с ним отправилась к мужу встревоженная, но
сохранявшая обычную сдержанность, присутствие духа, строго одетая, строго
причесанная жена Онисимова.
стекла транзитном зале аэропорта, Николай Николаевич спросил Елену
Антоновну:
Иногда мы разговариваем по телефону. Я знаю, что он никак не приспособится
к климату, почему-то без конца простужается. Но в письмах ни на что не
жаловался.
пожалуй, испытывал угнетение. Потом, как мне казалось, увлекся новыми
обязанностями.
утра, Соловьев с интересом слушал. Ни лысина, ни седина не угасили
молодого интереса, с каким он относился к каждому больному, к каждой
индивидуальности, встречавшейся на его пути врача. Возможно, именно такая
черточка, родственная, думается, и профессии писателя, определила
врачебный профиль Соловьева: общая терапия.
поехать?
оставалась по-прежнему мерной:
вы знаете...
Этот беглый разговор, да и несколько часов, уже проведенных совместно в
самолете, оставили у него ощущение, что ему сопутствует хорошо собой
владеющая, рассудительная женщина-администратор. Ну, что ж, в трудную
минуту она, зато не наделает глупостей, не потеряет себя, не зарыдает,
будет советчиком, дельным помощником.
повез Соловьева и Елену Антоновну в посольство.
исхудавший, он вышел к приехавшим в халате. Движения были вялыми, глаза не
заблестели, когда он увидел жену. Слабо ее поцеловал, верней, лишь
притронулся к ее щеке почти бескровными губами. На изжелта-бледном лице
лежал сероватый налет. Казалось, к желтизне примешан пепел. Уже один этот
специфический, пепельный оттенок как бы объявлял о болезни, называл ее по
имени.
день. Щетинка проступила на подбородке, поползла вверх к скулам, явственно
обозначившимся из-за худобы. Истонченный нос казался укрупнившимся,
слишком большим.
некоторое время спустя наведался к больному. Александр Леонтьевич принял
профессора в спальне. Комната была тщательно убрана, возможно, уже руками
Елены Антоновны. Свои места занимали, точно в Москве, две широкие кровати
- одна без складочки застеленная, другая, тоже прибранная, но слегка
откинутым у изголовья одеялом, как бы ждущая больного, - зеркальный
платяной шкаф, тумбочки, столик с графином воды и пустующей вазой для
цветов. Вооружившись очками в темной массивной оправе - осунувшееся лицо
теперь в очках казалось еще меньшим, - Онисимов просматривал привезенные
женой московские газеты.
Сняв очки, Александр Леонтьевич заговорил первый. Он не жаловался на
самочувствие, даже был склонен, как показалось профессору, преуменьшать
недомогание:
все сомнения.
Это случилось около месяца назад. Температура сразу подскочила почти до
сорока градусов. К нему вызвали врача, который оказался русским по
происхождению, американцем по гражданству, тишландцем по месту оседлости.
И обслуживает почти все посольства. О нас, знаете, как он сказал? Ваши
люди - закрытые люди. Не глуп. И дело свое, кажется, понимает.
- никакой важности или ломания, никаких манер сановника, рассказ
мужественный, прямой. Александр Леонтьевич сообщил, что русско-американец
нашел у него воспаление легких, применил антибиотики и сбил температуру.
Затем повез посла в свою поликлинику, просветил легкие, сделал
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Березин Федор