как сильно пострадала материальная часть других соединений, и поэтому не
просит боеприпасов из резерва. Этого требовала справедливость по отношению к
другим дивизиям. Генерал сказал:
действия южнее Днепрова под Ново-Михайловкой и Белохаткой. Эти действия
носят вспомогательный характер. Цель батальонов сковать силы противника на
этом участке, затруднить их переброску в район севернее Днепрова, где будет
нанесен главный удар нашей армией. Ваша дивизия входит в состав ударной
группы на севере. Вы поняли меня, конечно?
внимание немцев на себя. Они оттянут сюда часть сил от Днепрова. Там немцы
усиленно контратакуют тринадцатую гвардейскую дивизию. Как говорят пленные,
хотят искупать русских в Днепре и отстранить угрозу от Днепрова. Передайте
батальонам - вести бой на правобережье. Держаться в любых обстоятельствах.
батальон Максимова, очевидно, в окружении, что неизвестно положение в
батальоне Бульбанюка, но и это уже, как он понимал, не имело решающего
значения. Выслушав приказ, он сказал тихим голосом: "Слушаюсь", - и вышел
решительно, твердыми шагами.
сиденье, и шофер не оглядывался на него - знал: когда полковник садился не
рядом, а позади, тогда оглядываться и спрашивать не стоило. Командир дивизии
не любил в эти минуты излишнего любопытства.
после нового приказа, он не сможет поддержать батальоны всей силой огня, как
было задумано прежде. Выбор один: или огонь, поддерживающий под Днепровом
дивизию, или огонь, облегчающий в какой-то мере участь батальонов. Другого
выхода нет. И хотя он мучился тем, что не попросил снарядов из резерва, не
попросил дополнительных огневых средств, он понимал, что и это не спасало
положения. Он должен был перебросить артполк на северный плацдарм. Так или
иначе, смысл операции полностью ясен. Батальонам держаться насмерть своими
огневыми средствами.
непроницаемым лицом, с тем самым выражением надменной непреклонности, какое
видели подчиненные и которое вызывало у них неприятное к нему чувство.
водой затопил до крыш деревушку, подступил вплотную, прилип к окнам. В штабе
полка не гасили ламп: никто не спал ночь, никто не вздремнул в сонливый час
рассвета.
сидел, прикрыв тяжелые веки, дрожащими пальцами потирал лоб. Рядом ерзал
налавке, аккуратно поправляя прижатую бечевочной петелькой к уху телефонную
трубку, связист Гвоздев, наивный, губастый парень с наголо остриженной
головой. Он изредка старательно дул в мембрану, и тогда полковник спрашивал
обрывисто:
дверь, на пороге выросла высокая фигура начальника штаба майора Денисова.
Молодой, всегда улыбающийся смелыми живыми глазами, которые, казалось,
постоянно готовы были озорно подмигнуть, он любил риск, острую речь, носил
щегольские шпоры и порой чем-то напоминал полковнику капитана Ермакова.
бы я штаны с Бульбанюка да всыпал бы ему по тому месту, где спина теряет
благородное название, и приговаривал бы: "Не хитри, не хитри, крестьянская
твоя душа!" Ведет давно бой - и ни одного слова по рации. Час назад я успел
передать одно слово:
верю, чтобы Бульбанюка накрыло. Чрезвычайно осторожен. Но что у них?
зажигалкой и затем, поверх огонька, пристально сощурясь, взглянул на серые
окна - так иногда смотрел капитан Ермаков.
прикурив, пошел, звеня шпорами, к двери. На пороге стал вполоборота,
некоторое время глядел на Гуляева с тем же пристальным выражением, наконец
сказал: - Вот вы послали четырех разведчиков, товарищ полковник. Но нет
большой надежды, что они установят связь с батальоном. Пройдут ли они через
немецкую оборону?
лампа, связист Гвоздев вздрогнул и робко нагнулся к аппарату. - Вызывать
батальон по рации, без конца вызывать! Что у тебя за связь? А? Для чего вас
в штабах держат? Для медсестричек из санроты? Ишь храбрецы!..
ответил Денисов и вышел более невозмутимый, чем обычно.
затихли, и за стеной прозвучал его шутливый голос:
из вас вон!
сползавшую шинель, крупно зашагал от стола к окну, остановился, исподлобья
посмотрел на запотевшее окно, будто еще отражался там такой знакомый, такой
самоуверенный взгляд то ли Денисова, то ли Ермакова.
стеклу, уже жалея, что накричал на майора, и поэтому еще более раздражаясь.
- Для чего это я! Та-ак. Оч-чень мило!"
увидев свое грубое отраженное в стекле лицо, и не увидел, а почувствовал
свой полный, оттопыривающий китель живот, всю свою грузную фигуру - в нем
давно не было дерзостного порыва молодости. Да, да, она, молодость, не
оглядывается назад, за спиной нет ни бремени опыта, ни расчетливого
холодного терпения старости.
сюда кисет. Что у тебя? Махра? Самосад! Завернем, да? Щоб дома не журились?
протягивая кисет.
каплями падавшие в тишине:
настройку.. Один, два, три...
весело:
горели лампы приемника. Обросший синеватой щетиной радист, придерживая
наушники, поднял на полковника словно заострившиеся в воспаленных веках
глаза, заговорил однотонно:
единицы... Больше половины... Почему нет огня? Нет огня... У нас кончились
огурцы! Кончились огурцы! Дайте огня... по шоссе... Дайте огня по шоссе. По
шоссе из Белохатки... Восточная окраина... Дайте огня... Я "Ромашка".
"Ромашка". Я кончаю. Я кончаю. Немцы атакуют... Я кончаю... Мы ждем огня...
- потухающим голосом закончил радист.
взгляд в его унылую спину, ждал и думал. Майор Денисов тыльной стороной
ладони угрюмо гладил выбритую щеку и тоже ждал.
заснули? - Гуляев прошел к себе, скомандовал связисту: - Плацдарм!
Кондратьева! Немедленно!
поняли?
отдаст сейчас. Однако он понимал, что там, на плацдарме, только два орудия,
замаскированные в двухстах метрах от немецкой передовой, от еловой посадки,
где стояли танки, и мог догадываться, что после первых же выстрелов орудия
Кондратьева откроют себя и если не будут расстреляны прямой наводкой, то
будут раздавлены танками. Но так или иначе, узнав в трубке мягкий картавящий
голос старшего лейтенанта, Гуляев отдал приказ немедленно открыть огонь по
шоссе, чтобы как-нибудь продлить существование батальона Максимова. И
Кондратьев ответил с плацдарма: "Слушаюсь".
расслабленно огруз, опустился на лавку, шинель сползла с плеч, упала на пол,
а он, сопя, морщась, дергал, теребил, развязывал тесемку гвоздевского
кисета. Просыпая на стол табак, он едва скрутил папироску из газетной
бумаги, торопясь, вдохнул горький дым, - обожгло горло, он удушливо
закашлялся, сразу постарел лицом.
на глазах полковника выдавленных кашлем слез.
Шломо Вульф
Херберт Фрэнк
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Свержин Владимир
Шилова Юлия