сегодня можешь посмотреть, шо це таке за карате и с чем его
едят.
завораживало. В начале, сидя на пятках и истово кланяясь,
все блюли древний ритуал, священную традицию. Затем настало
время медитации, самоотрешенной, углубленной, направленной
на единение с пятью стихиями, космосом и энергией "ки".
Соединившись, приступили к разминке, интенсивной и по-
восточному изощренной - стоя, лежа, у стены, в одиночку, в
парах. Мелькали пятки, шуршали кимоно, струился пот, трещали
связки. Потом по сенсеевой команде все построились и стали
махать руками, ногами, заходили в раскорячку и так, и этак,
закричали громко и пронзительно: "Кияй!".
махать конечностями, пинать, тузить, лягать друг друга
кричать опять-таки пронзительно и громко "Кияй". Не шутка
это, парная работа. И вот на середину вышел сам сенсей и
принялся показывать класс - мастерски лупить сэмпаев. Те
тоже не промах, уворачивались, ставили блоки, уходили вбок и
все с криками, надрывными, пронзительными, как и положено,
из середины живота. Кияй! Кияй! Кияй!
$ch(. Он начал делать по утрам зарядку, вечерами бегал
трусцой, повесил вместо "Битлз" плакат с оскалом Брюса Ли и
повергал в шок Лену тем, что мог смотреть часами какой-
нибудь там "Войти в дракона", "Игру со смертью" или
"Зеленого шершня". А еще он впитывал запоем размноженное на
ротапринте и купленное втридорога всевозможное переводное
чтиво.
прошлом боевых искусств, о подвигах знаменитых мастеров,
которые жили по принципу "Иккэн-хиссацу" - с одного удара
наповал. Это были не просто слова - ударом "железный молот"
дробили череп тигру, приемом "рука-копье" пронзали бычий бок
и вырывали внутренности... Да что там прошлое! Великий
мастер наших дней Ояма Масатацу, живое воплощение титанов
древности, выступает безоружным на корриде, ребром ладони
отшибает горлышки бутылок, колет как орехи огромные
булыжники. Трехдюймовые ледяные плиты разлетаются от его
ударов на мелкие осколки. Вот к чему ведет тесное слияние
физических и медитативных лрактик, верное преобразование
духа-разума в Пусту посредством дзена...
нос, Захария Боршевич снял с плитки закипевший чайник,
привычно повернул рукав белого халата и принялся с чувством
намазывать булку маслом. - Болят мои раны в глыбоке..."
срезу. Это вам не мешалду из кобмижира с сахаром на черняшку
вонючую мазать... Теперь поверх масла - прослойку ливерной
за восемнадцать рэ килограмм, в палец толщиной, и горчички,
горчички, но не перебарщивая, не нарушая гармонии. Знать бы
еще, из кого эту ливерную делают, небось из трефного, из
раздвоеннокопытных... Впрочем, наорать - законы писаны для
дураков. Сразу вспомнился отец, старый, пейсатый, в
треснувших очках, монотонно бубнящий законы Моисея. Палец
его, исколотый иглой, назидательно буравящий спертый воздух
мастерской... Хорошо ему было говорить о заветах Господних -
умер в блаженном неведении, не хлебнувши Советской власти.
Не застал ни ГУЛАГа, ни индустриализации, ни "построенного в
общих чертах" социализма. Не ходил по этапам, не получал
похоронку на единственного сына...
девятнадцать, изжариться в танке... Живьем... Эх!" - Захария
Боршевич перестал жевать, сгорбился, на бутерброд упала
мутная старческая слеза. Какие тут заповеди, какой Моисей!
Трижды прав старший брат Хайм - отсидел, плюнул на все и
уехал в Израиль. Что социалистическая родина, что
историческая - один хрен. А закон Божий тут ни при чем.
веником, колбаса показалась пресной, безвкусной, цветом
напоминающей дерьмо. Как и сама жизнь...
+., o спички, и тут в кабинет ворвалась Зоечка, коллега,
тоже врач, без пяти минут неделя.
внутреннее кровоизлияние, сбита машиной. Покровы синюшные,
зрачок не реагирует. Беременная, месяцев семь.
Захария Боршевич кивнул с мрачным видом, сунул папиросу в
пепельницу. - Погибнут и она, и ребенок. Успокойтесь,
коллега, сядьте, выпейте чайку. Наука здесь бессильна.
лет практики насмотрелся всякого.
какая она красивая! - Зоечка вдруг приложилась кулачком о
стол и громко разрыдалась. - Ну да, клиническая смерть, ну
да, хрестоматийный случай, как в учебнике... А шли бы вы с
вашей наукой к чертовой матери! Захар Борисович, миленький,
ну не сидите так, ну сделайте что-нибудь, вы же маг,
волшебник! Ну хоть ребеночка спасите!
дает. И не только своим, недурным, между прочим.
Вздохнув, Захария Боршевич поднялся, мощно высморкался в
платок, успокаивающе тро-иул Зоечку за плечо. - Ну-ну, ну-
ну... Камфару, феин, адреналин, ничего не забыли?
яростные кивки, обиженные всхлипывания, испепеляющие
взгляды. Что поделаешь, молодость, молодость. Ну ничего, это
быстро пройдет...
распростертое, отмеченное беременностью тело на гипсовую
маску лица, на белокурые, удивитель но красивые волосы,
нахмурился, скомандовал отрывисто, по-ефрейторски:
позвякивал инструментарий да порывисто дышала Зоечка из-под
марлевой маски. Потом Захария Боршевич вдруг замер, и в
голосе его послышалось изумление:
торжествующие, в унисон. Кто это сказал, что чудес не
бывает?
себя тетя Паша, тайно, в одиночку, под вишневую наливочку и
несущиеся из репродуктора песни о победе. Да, да, играй наш
баян и скажи всем врагам, что раскудрявый клен зеленый -
лист резной, парнишка на тальяночке играет про любовь, а в
пирожке никак не меньше фунта сливочного масла. Главное,
чтобы не было войны...
были запахи резины и бензина. Он лежал, скорчившись, как
недоносок в банке, в замкнутом, абсолютно темном
пространстве, судя по всему, багажнике автомобиля. Было
дискомфортно и ужасно холодно, однако не настолько, чтобы
замерзнуть насмерть, - кто-то позаботился накрыть его
плотной, отдающей керосином дерюгой.
об обжигающий металл, Хорст перевернулся на бок и принялся
тереть больную, гудящую после наркотика голову.
стрелками - его везли со скоростью примерно сорока миль в
час, судя по поведению подвески, машина двигалась по
загородному шляху. Напружинив тело, Хорст тут же
расслабился, сделал глубокий вдох и принялся бороться за
Никитин Юрий
Мурич Виктор
Жюль Верн
Володихин Дмитрий
Муркок Майкл
Шилова Юлия