Давид. Ему четырнадцать лет, у него светлые рыжеватые вихры, вздернутый нос
и слегка оттопыренные уши.
Шварц. Ошибиться трудно. Глупые люди сказали бы, что все повторяется - род
уходит и род приходит... Но мы теперь знаем, что все имеет свое начало и
свой конец!
- но очень уж мне хотелось посмотреть на тебя! (Огляделся, придвинул кресло,
сел.) Если не возражаешь, я немножко присяду!
вы мое последнее письмо получили?
Впрочем... (Из кожаной папки, которая у него в руках, достал какой-то
конверт, из конверта старую фотографию, протянул фотографию Давиду.) Смешно,
что из всех моих старых вещей у меня уцелела именно эта фотография... Вот -
взгляни! Это некоторым образом ответ на твое последнее письмо! Ты просил,
чтобы я рассказал тебе про твоего дедушку Абрама - вот мы с ним вдвоем!
сообразил... Вы, наверное, товарищ Чернышев?
тоже слышал. С приездом.
фашисты... Он набил морду гестаповцу и они его расстреляли!
на Чапаева? Нет, нет, милый - он был маленького роста, и когда работал -
надевал очки, и очень боялся темноты... И вообще он всю свою жизнь -
чего-нибудь боялся!
не ищи всегда прямых связей! У портных есть поговорка - если клиент
заказывает к костюму две пары брюк, это еще не значит, что у него четыре
ноги! (Помедлив.) Маленький, старый, трусоватый человек бросается с кулаками
на гестаповца... Он выходит - один - против целой армии... Впрочем, нет -
это тоже ошибка! Он был не один! Родина его, его сыновья и внуки - стояли за
ним, вот в чем секрет! И этот секрет, наверное, в самую последнюю минуту
своей жизни понял твой дедушка Абрам... Понял и перестал, наконец,
бояться!..
ничего про него не знал! С папой - другое дело - у меня и фотографии его
есть, и письма с фронта, и пластинки, на которых записано, как он играл...
все надеялись, что он останется жив, но он умер... На руках у тети Люды и
дяди Вани! (С сердитым смешком.) Мама почему-то считает, что я не могу его
помнить! А я его прекрасно помню, прекрасно!
всех уговорила, что я сочиняю, что я маленький, что я ничего не знаю, не
помню, не понимаю! А я, между прочим, если хотите знать, все помню, все! Вы
думаете, я не помню, как мама с вами советовалась... Не изменить ли мне...
Ну, одним словом - не взять ли мне ее фамилию! Вы думаете, я не помню, как
тетя Люда прибежала к нам сюда, ночью, и плакала - когда вас исключили из
партии?!.
близорукость - так было записано в решении.
вместе работали в шахте... Так вот, он рассказывал мне, что бывают случаи,
когда ранняя близорукость переходит в позднюю дальнозоркость?..
помощи жестов, разговор между Давидом и невидимым собеседником во дворе.
Наконец, Давид слезает с подоконника.
сбегаю вниз и тут же вернусь... Хорошо?
коньяк в рюмки). Ну, ладно. Выпьем. Помянем. Помолчим.
оскомина.
детей на зубах оскомина"!.. Закон возмездия! (Снова помолчал, размял в
пальцах папиросу, зажег спичку, закурил.) Под старость мне все чаще и чаще
вспоминается детство, местечко, где я родился, и лохматые местечковые
мудрецы - те самые, что с утра и до ночи вбивали этот закон в наши ребячьи
головы! (Грозным движением поднял тяжелую руку.) Помните всегда, ты -
чернявенький, и ты - рыжий, ты - конопатый, и ты - быстроглазый, помните и
не забывайте, что на вас лежат грехи отцов ваших, дедов ваших и прадедов...
И сколько бы ни молились вы и ни каялись - будут дни ваши безрадостными и
долгими, а ночи - душными и короткими - и все потому, что отцы ели кислый
виноград, а у вас, детей, на зубах оскомина... Знаете, Иван Кузьмич, я
пролетел сейчас через всю страну - из Магадана в Москву... Может быть,
некоторым я казался немножко сумасшедшим - но и в пути, и здесь - я хожу и
заглядываю в лица молодым... Мне, понимаете, хочется убедиться, что они уже
есть, что они существуют - эти молодые с добрыми глазами и добрым сердцем,
которые только добрые дела, только подвиги их отцов и старших братьев
принимают в наследство!..
курсе - как это у вас получилось с Давидом? Как у вас началась переписка?
Ильичу. Но открытка вернулась обратно с пометкой - "за ненахождением
адресата"... Тогда я запросил через Московский адресный стол - так мне
посоветовали умные люди - адрес Давида Шварца! (Улыбается.) Конечно, я имел
в виду другого Давида - но ответил мне этот...
дела?! (В упор взглянул на Вольфа.) А заблуждения? Преступления? Ошибки?..
Нет, нет, погодите, дайте мне договорить! Вчера мне вернули мой партийный
билет! И вот я шел из райкома и так же, как и вы, заглядывал в глаза
встречным... Когда-то я воевал на Гражданской, потом учился, был секретарем
партийного бюро Консерватории, начальником санитарного поезда, комиссаром в
госпитале... Работал в Минздраве... После пятьдесят второго мне пришлось,
как говорится, переквалифицироваться в управдомы... И вот я шел из райкома и
думал. ..(Снова зашагал по комнате.)... Нет, Мейер Миронович, не так-то все
просто!.. И они, эти молодые, они обязаны знать не только о наших
подвигах... Мы сейчас много говорим о нравственности. Нравственность
начинается с правды! (Поглядел на портрет старшего Давида.) Вот ему когда-то
на один его вопрос я ответил трусливо и подло - разберутся! Понимаете?! Не я
разберусь, не мы разберемся - а они, там - разберутся! И я знаю, Тане
нелегко с этим мальчишкой, но мне нравится... Мне, черт побери, нравится,
что он хочет и пытается до всего дойти сам... Пришло видно такое время -
время задавать вопросы и время на них отвечать!..
коробку с диапозитивами.
Верещагин Олег
Грабб Джеф
Лукин Евгений
Акунин Борис
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий