Какое же должно быть здоровое, какое большое сердце, коли обо всех оно, и
обо мне тоже, болело, болит...
мне вас положить? И чем же мне вас натереть?
нашатырный спирт -- он щиплет глаза, дерет в носу, но ради бабушки готов
стерпеть все.
тянет закисающей капустой, слышно, как она там начинает пузыриться, как с
кряхтеньем оседают кружки, придавленные гнетом.
место ноющим рукам, уложила их хорошо.
управляется по дому, затем спешит на помочь, и теперь уже в другой избе
разгорается сыр-бор, стучат сечки, взвиваются песни, за другие сараи бегают
ребятишки, объевшиеся капусты и кочерыжек. Целую неделю, иногда и две по
всему селу рассыпался стукоток сечек, шмыгали из потребиловки женщины, пряча
под полушалками шкалики, мужики, вытесненные из изб, толклись у гумна или
подле покинутой мангазины, курили свежий табак, зачерпнув щепотку друг у
дружки из кисетов, солидно толковали о молотьбе, о промысле белки, о санной
дороге, что вот-вот должна наступить, какие виды и слухи насчет базара и
базарных цен в городе.
и протяжные женские песни. Пока женщины и ребятишки переходили из избы в
избу, пока рубили капусту, намерзали на Енисее забереги; в огородные борозды
крупы и снежку насыпало: на реке густела шуга; у Караульного быка появлялся
белый подбой, ниже которого темнела полынья. К этой поре и запоздалые косяки
гусей пролетали наши скалистые, непригодные для гнездовий и отсидок места.
навильник пахучего сена, она припадала к нему, зарываясь до рогов в шуршащую
охапку. Шарик катался по снегу, прыгал, гавкал, будто рехнулся.
доскам спускали их в подвал. Сразу в кути делалось просторно, бабушка
подтирала пол и приносила в эмалированной чашке розоватый, мокрый пласт
капусты. Она разрезала его ножиком на слоистые куски, доставала вилки, хлеб.
Бабушка напряженно стояла в отдалении, терпеливо ожидала приговору.
Закуска -- я те дам! -- заключал Кольча-младший и, крякнув, цеплял на вилку
кус побольше и хрустел вкусно, с удовольствием.
большой палец, мол, капуста на ять.
Господи, слава Тебе, Господи! Теперь прозимуем. Картошек накопали дивно -- и
себе, и на продажу хватит. Кольче катанки справим, самому полушубчишко бы
надо. Витьке тоже чего-нито из одежонки бы прикупить. Дерет, язвило бы его,
пластат все..."
с собою, покрикивала на меня, на Шарика, даже топала ногой. Но ни Шарик, ни
я даже не собирались бояться ее в такой день, легкий, славный -- бабушка
сердилась на нас понарошке, пугала для виду.
деревенскую жизнь. Большей частью под крышами изб, во дворах шла эта жизнь,
в амбарах, стайках, и если хозяева-старатели запаслись овощью, ягодами,
капустой -- одолевали зиму без нужды и горя, пощелкивая кедровые орехи,
говорили вечерами сказки, с крещенских трескучих морозов принимались гулять,
справлять свадьбы, именины и все праздники подряд.
тарелке, в чашке или в глиняной латке сельская беда и выручка -- квашеная
капуста, то выгибаясь горбом розового пласта, то растопорщившись сочным и
мокрым листом, то накрошенная сечками.
смолачивали ее за зиму с картошкой, во щах, пареную, жареную и просто так
целые бочонки, были здоровы, зубов и бодрости не теряли до старости,
работали до самой могилы за двоих, пили под капусту за троих.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
неслыханно важное событие.
быть увековеченным, а нас, учащихся овсянской школы.
прерваны. Учитель и учительница -- муж с женою -- стали думать, где
поместить фотографа на ночевку.
выселенцев, и был у них маленький парнишка- ревун. Бабушка моя, тайком от
родителей, по слезной просьбе тетки Авдотьи, домовничавшей у наших учителей,
три раза заговаривала пупок дитенку, но он все равно орал ночи напролет и,
как утверждали сведущие люди, наревел пуп в луковицу величиной.
висел пузатый телефон, и днем в него было не докричаться, а ночью он звонил
так, что труба на крыше рассыпалась, и по телефону этому можно было
разговаривать. Сплавное начальство и всякий народ, спьяну или просто так
забредающий в контору, кричал и выражался в трубку телефона.
Решили поместить его в заезжий дом, но вмешалась тетка Авдотья. Она отозвала
учителя в куть и с напором, правда, конфузливым, взялась его убеждать:
капусты да картошек напрутся и ночью себя некультурно вести станут. -- Тетка
Авдотья посчитала все Эти доводы неубедительными и прибавила: -- Вшей
напустют...
на улицу. Фотограф был пристроен на ночь у десятника сплавконторы. Жил в
нашем селе грамотный, деловой, всеми уважаемый человек Илья Иванович Чехов.
Происходил он из ссыльных. Ссыльными были не то его дед, не то отец. Сам он
давно женился на нашей деревенской молодице, был всем кумом, другом и
советчиком по части подрядов на сплаве, лесозаготовках и выжиге извести.
Фотографу, конечно же, в доме Чехова -- самое подходящее место. Там его и
разговором умным займут, и водочкой городской, если потребуется, угостят, и
книжку почитать из шкафа достанут.
переживали. Всем хотелось угодить фотографу, чтобы оценил он заботу о нем и
снимал бы ребят как полагается, хорошо снимал.
где сядет, кто во что оденется и какие будут распорядки. Решение вопроса о
распорядках выходило не в нашу с Санькой пользу. Прилежные ученики сядут
впереди, средние -- в середине, плохие -- назад -- так было порешено. Ни в
ту зиму, ни во все последующие мы с Санькой не удивляли мир прилежанием и
поведением, нам и на середину рассчитывать было трудно. Быть нам сзади, где
и не разберешь, кто заснят? Ты или не ты? Мы полезли в драку, чтоб боем
доказать, что мы -- люди пропащие... Но ребята прогнали нас из своей
компании, даже драться с нами не связались. Тогда пошли мы с Санькой на увал
и стали кататься с такого обрыва, с какого ни один разумный человек никогда
не катался. Ухарски гикая, ругаясь, мчались мы не просто так, в погибель
мчались, поразбивали о каменья головки санок, коленки посносили, вывалялись,
начерпали полные катанки снегу.
прутом.
Они всегда ныли от "рематизни", как называла бабушка болезнь, якобы
доставшуюся мне по наследству от покойной мамы. Но стоило мне застудить
ноги, начерпать в катанки снегу -- тотчас нудь в ногах переходила в
невыносимую боль.
ноги, ровно бы вывернутые в суставах, к горячим кирпичам русской печи, потом
растирал ладонями сухо, как лучина, хрустящие суставы, засовывал ноги в
теплый рукав полушубка -- ничего не помогало.
Я ли тебе, язвило бы тебя в душу и в печенки, не говорила: "Не студися, не
студися!" -- повысила она голос. -- Так он ведь умнее всех! Он бабушку
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Корнев Павел