чтобы сохранить равновесие во взбудораженных волнах переполненного людьми
бассейна. Воздух был пронизан запахом хлора. Все такое чистое, чистое. Его
вдруг осенило, что значит чистота. Это когда тебя не касается ничто, кроме
того, что составляет с тобой одно целое. Она одно с водой, он - с воздухом
и травой. Ее голова, подскакивая, словно мячик, строит ему рожи. Сам он -
животное не водоплавающее. В воде ему зябко. Окунувшись, он предпочел
усесться на облицованный плитками парапет и, болтая ногами, воображать,
будто девочки-школьницы, сидящие сзади, восхищаются игрой мускулов на его
широкой спине; потом повращал плечами, чувствуя, как лопатки растягивают
согретую солнцем кожу. Рут прошлепала по воде до края бассейна, где так
мелко, что шахматный узор дна отражается на поверхности воды. Она
поднялась по лесенке, стряхивая воду. Он улегся на одеяло. Рут подошла,
остановилась над ним, широко расставив ноги на фоне неба, сняла шапочку и
наклонилась за полотенцем. Вода, стекая у нее со спины, закапала с плеч.
Глядя, как она вытирает руки, он ощутил сквозь одеяло запах травы и
услышал, как трепещет от криков прозрачный воздух. Она легла рядом,
закрыла глаза и отдалась солнцу. Лицо ее с такого близкого расстояния
казалось составленным из больших плоскостей; солнце стерло с них все
краски, кроме желтоватого отблеска чистого неотесанного камня, что
привозят прямо с каменоломен к храмам. Слова, произносимые этой
монументальной Рут, движутся тем же темпом, что и массивные колеса,
которые катятся к портикам его ушей, что и немые монеты, вращающиеся на
свету.
шевелятся, а уж потом слышит: - ...посмотри, чего у тебя только нет. У
тебя есть Экклз, который каждую неделю играет с тобой в гольф и не дает
своей жене тебе вредить. У тебя есть цветы и влюбленная в тебя миссис
Смит. У тебя есть я.
влюблена.
большое лицо кажется еще крупнее. Меловые блики пробегают по загорелой
коже.
хотел сделать ей больно, но что-то в прикосновении ее кожи его разозлило.
Ее неподатливость.
него. Он поднимается на локте и за ее тяжелым телом видит легкие фигурки
двух шестнадцатилетних девчонок, которые стоят, потягивая апельсиновый сок
из картонных пакетиков. Одна из них, в белом купальнике без лямок, карими
глазами поглядывает на него, не выпуская изо рта соломинки. Ее тощие ноги
черны, как у негритянки. По обе стороны плоского живота торчат под косым
углом тазовые кости.
знать за что.
не поймешь, что Экклз думает на самом деле, понимай как знаешь. Но это
высказывание Кролик принял всерьез. Сам он никогда бы до такого не
додумался. Он не особенно задумывался о том, что дает другим.
в бассейне, так ее любил.
Рут нашла место стенографистки в страховой компании с филиалом в Бруэре.
Он хотел, чтоб она работала, он беспокоился, что она будет делать целыми
днями одна. Она говорила, что ей никогда не нравилось то, чем она прежде
занималась, но никакой уверенности в этом у него не было. Когда они
познакомились, по ней вовсе не было видно, будто она очень уж страдает.
детективы. Я тебя прокормлю.
своей жене?
приходит в голову, что в один прекрасный день придется за все
расплачиваться?
прикрывает их рукой. Это не те глаза, которые он увидел вечером у
счетчиков на автостоянке, не те плоские бледные диски, словно у куклы.
Голубые радужки потемнели, и их густая глубина нашептывает его инстинктам
правду, которая его тревожит.
размышляет. Слезы чуть что - один из признаков. О Господи, на службе ей
приходится вскакивать от машинки и мчаться в уборную, словно у нее понос,
и плакать, плакать. Стоять в кабинке, смотреть в унитаз, смеяться над
собой и плакать до тех пор, пока не заболит грудь. И все время клонит ко
сну. О Господи, после обеда ей стоит огромных усилий не растянуться в
проходе прямо на грязном полу, между Лили Орф и Ритой Фиорванте, - этому
лупоглазому Хонигу пришлось бы через нее переступать. И еще голод. На обед
мороженое с содовой, бутерброд, пончик, кофе, и все равно приходится
подкупать шоколадку в кассе. А ведь она так старалась ради него похудеть и
_действительно_ потеряла шесть фунтов - если, конечно, верить весам. Ради
него, вот в чем вся загвоздка, ради него она старалась измениться в одну
сторону, а он по глупости старался изменить ее совсем в другую. Он -
страшный человек, несмотря на всю свою мягкость. Да, есть в нем эта
мягкость, он - первый мужчина, в котором она есть. По крайней мере,
чувствуешь, что для него существуешь ты, а не просто что-то, что приклеено
изнутри к их грязным мозгам. Господи, как она ненавидела их, с их мокрыми
губами и дурацким хохотком, но когда она сошлась с Гарри, она как бы
простила их всех, они ведь только наполовину виноваты, они что-то вроде
стены, о которую она билась, потому что знала - за ней что-то есть, а с
Гарри она вдруг нашла это что-то, и все прежнее стало совсем нереальным. В
сущности, никто никогда ее не обидел, не оставил неизгладимых следов в
душе, и когда она пытается все это вспомнить, порою кажется, что это было
не с ней. Они виделись ей словно в тумане, жалкими, нетерпеливыми, вечно
добивались чего-то такого, чего не давали им жены, - _грязных словечек,
жалобной мольбы, да еще этого... Этого в особенности. И чего они так с
этим носятся, ей не понять. В конце концов, это ненамного противнее, чем
когда они мусолят во рту твои груди, так отчего ж не быть щедрой; правда,
когда это случилось в первый раз, с Гаррисоном, она напилась до чертиков
и, проснувшись поутру, никак не могла понять, отчего во рту такой мерзкий
привкус. Да и то сказать мерзкий, это все больше по молодости, от
предубеждения, а на самом деле ничего особенного, так, вроде морской воды,
а вот потрудиться приходится изрядно, это-то им, наверно, невдомек, им
вообще невдомек, что женщинам приходится изрядно трудиться. Вся штука в
том, чтобы кто-то ими, ими, восхищался. Им это правда нужно. Они не так уж
уродливы в своем естестве, но сами почему-то убеждены в обратном. Еще в
школе она столкнулась с этим, обнаружив с удивлением, до чего они сами
себя стыдятся, до чего благодарны тебе, если ты согласишься всего-то
навсего "потрогать", что у них там в штанах, и до чего быстро они все
ухитряются прознать, что ты да, соглашаешься. Интересно, сами-то они кем
себя считают, чудищами? Подумали бы хоть раз своей башкой - а может, тебе
и самой любопытно, может, тоже охота узнать, как там у них все устроено,
им-то самим охота узнать про тебя, и если на то пошло, так у них это
ненамного противнее, чем у женщин... Господи, да что ж это, в конце
концов? Никакой тебе тайны. Вот какое великое открытие она сделала: нету
здесь никакой тайны, просто пунктик у них такой - заставить тебя
любоваться, тогда любой из них сразу король, ну а дальше, если ты
позволишь_, все получается хорошо или не очень, но, во всяком случае, ты
тогда заодно с ними против других, против всех этих маленьких козявок,
которые толклись вокруг нее в спортзале во время хоккея, а она была самая
настоящая корова в этой дурацкой синей форме вроде детской матроски, она в
двенадцатом классе наотрез отказалась в ней появляться и заработала
выговор. О Господи, как она ненавидела этих девчонок вместе с их папашами
- подрядчиками и фармацевтами. Зато она брала свое по ночам, как королева
принимая то, о чем они и понятия не имели. _Тогда, по первости, все
происходило просто, без выкрутасов, куда там, тебе и раздеваться-то было
незачем, так прямо в платье потискают тебя, во рту воняет луком от
столовских котлет, пощелкивает, остывая, отопитель в машине, и так через
платье, через все, что там есть на тебе, потрутся - и готово дело. Что уж
там они могли почувствовать, наверно, срабатывала сама мысль, что они с
женщиной. Все их фантазии. Иногда им хватало "французского поцелуя", что
за радость, она так и не смогла понять, толстые мокрые языки, дышать
нечем, и вдруг на тебе, момент настал, губы у них твердеют, рот
открывается, потом закрывается расслабленно, отодвинувшись от твоего, и
все дела. Тут главное - не зевать, вовремя отлепиться, не то еще и платье
перепачкают_. Ее имя писали на стенах уборной, она стала притчей во языцех
в школе. Про это ей любезно сообщил Алли. Но с Алли у нее было много
хорошего; однажды после уроков, солнце еще не зашло, они поехали по лесной
Черепнин Владимир
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Каргалов Вадим
Конан-Дойль Артур
Володихин Дмитрий