воздухе.
забывал! Значит, ты любил свою мать?
совсем. А что?
из-под земли, приближались из глубины шоссе, липли к размазанным дождевым
полосам на стекле. Радужными иглами светились они на сбегающих каплях,
летели навстречу. И внезапно ослепил, вонзаясь в машину, прямой свет
вспыхнувших фар; свет этот расширился и упал, только желтыми живыми
зрачками горели подфарники, мелькнул глянцевито-мокрый, горбатый радиатор
- обляпанный грязью бампер с забитым глиной номером - и черный силуэт
грузовика пронесся, оглушая железным ревом, дробно хлестнул брызгами грязи
по стеклам.
оглянувшись, выругался. - Ах ты, болван стоеросовый! Болван ты, болван!..
промчавшемуся грузовику.
Никиту, удивленного и его криком и этим выражением азартной злости на его
лице. - Почему грузовики не любят легковушек? Почему? Прижимают, как
танки, к кювету - и хоть бы что! И ничего не сделаешь! Бессмысленность эту
ненавижу!
- Смотри, их много...
растянувшись, вспыхивали и гасли фары, с грохотом, тяжело и мощно
проносились один за другим грузовики, как бы упрямо не сбавляя набранной
скорости, обдавая грязью, и Валерий, притормаживая, кричал, сощуриваясь,
нетерпеливо:
как идиот!.. Ты чего замолчал, Никита?
мимо огромных грузовиков, в звуках движения, в голосе Валерия, в его
освещаемом на миг лице, готовом к отчаянию, - во всем оглушавшем и
бесконечном, - представилось Никите, что все, о чем думал он, давно
произошло и теперь опять неотвратимо происходило с ним. Ему казалось, что
когда-то уже был кабинет, весь голо освещенный огнями люстры, холодный и
чужой, разбросанные по полу папки, белые листы рукописи, черным квадратом
зияющий проем сейфа, старые бумаги с аккуратной правкой красным
карандашом, и когда-то был дождь, и их поездка, и эта колонна грузовиков,
грохочущая в уши. И были слепящие скачки света по стеклам,
нетерпеливо-отчаянное и вместе упрямое выражение лица Валерия, гонящего
навстречу колонне машину, будто это одно было необходимо, как будто от
этого зависело все. В его сознании сейчас ничто не было логичным,
последовательным. Лишь, как обрывистые удары, толчки мысли: "А дальше что?
Что произойдет на даче? Там он и Ольга Сергеевна. Мы постучим и разбудим
их. Потом он выйдет в халате. И под халатом опять те детские щиколотки. А
дальше что? Какое у него будет лицо? Нет, все, что мы сейчас делаем,
бессмысленно. А как надо? Алексей... Что сказал бы Алексей?"
Они думали, что, как мальчика, в кювет затрут! Черта вам лысого, болваны!
- И Валерий засмеялся. - Они думали, на хмыря напали! Ох, как я ненавижу
тупую силу. Ты можешь это понять?
грязные струи по стеклу. Уже не было мчавшегося мимо грохота, назойливого
мелькания фар - колонна прошла. Ровный, казалось, в тишине рев мотора был
ясно слышен, и лепет дождя, и позванивание капель по кузову. Густая тьма,
разрезанная ущельем фар на свободном шоссе, скользила по сторонам за
полосой света.
видел точно со стороны, Никита улавливал звук голоса Валерия и убеждал
себя, что это ощущение нереальности сейчас пройдет.
колесах, свобода - и ничего не надо! Что-то умеешь делать - начинаешь
уважать себя! - громко и возбужденно заговорил Валерий, еще, видимо, не
остыв от злого азарта, испытанного им только что, когда он по краю обочины
гнал машину вдоль колонны. - Спасибо Алешке за то, что он меня научил!
Таких парней, как Алешка, мало! Они воевали, они поняли кое-что... А мы,
как щенки, тыкаемся в разные углы. Скулим... И суетимся после десятого
класса, думаем об удобной, непыльной профессии - зачем сами себе врем,
скажи мне? - как через жаркую пелену, доходил до Никиты ныряющий голос
Валерия, и Никита, с ожиданием глядя на скольжение фар по мокрому
асфальту, хотел ответить ему, но опять, словно в пелене, через вибрирующий
рокот мотора дошел голос Валерия: - Ну зачем мне нужно было идти на
исторический? Я машину люблю, я, может быть, просто шофер... Какой из меня
историк? Мудрый совет многоопытного папаши! Он мудрый, знающий, ему стоит
только взглянуть на экзаменационную комиссию. А я это знал! Многоопытные
мудрецы! А Алешка плевал на них! Ты слышишь? Он сильнее их. Он независим.
У него есть руки... Своими руками зарабатывает деньги! Вот так надо, вот
так. Нет, только так! И об Алешке я все скажу ему. Однажды с Алешкой
слышали проповедь: "Братья мои, не давайте дьяволу говорить слово божье!"
Ты слышишь, Никита, слышишь? Были во Владимире, зашли в церквушку ради
любопытства...
почти не различал пропадающие звуки, они угасали в каком-то однообразном
шелесте, и он вновь представил, как они приедут, вылезут из машины,
постучат в темный дом, как вспыхнет свет в окнах, и в дверях появится
фигура Грекова в халате, заспанное, удивленное лицо и его голос; "Вы?
Ночью? Что такое?" Потом внезапно и остро толкнула странная мысль, что все
это похоже на сон, что все это, вероятно, снится ему, и тогда он с усилием
попытался освободиться от этого сковывающего ощущения - и тотчас
пронзительный сигнал и крик раздались над ухом:
белый поток фар гудевшей сигналами машины упирался в дождь и опадал. И в
этой недостигаемой фарами дождливой дали, зигзагообразно виляя, ползли
навстречу два огня, вроде в игре загораживая шоссе - то правую его часть,
то левую.
засмеялся Валерий и взглянул на Никиту, сощурясь. - Видишь? Я тебе
говорил, что они делают ночью? Обалдевают от езды - и давай! Не-ет, ты
понимаешь, зачем это ему нужно? Вот идиот! Да только не испужаешь, милый!
Ни выйдет, дурачок! Не выйдет!..
скачущего "дворника". - Что он делает?
шоссе, затем к краю левой обочины, вроде бы снова желая продолжить игру, и
тут же выровнялись, освобождая узкий проезд на середине шоссе. Валерий,
выругавшись, сигналя ближним и дальним светом, теперь уже беспрерывно
ударял кулаком по звуковой кнопке, требуя освободить дорогу. И, видимо
услышав эти сигналы, огни толкнулись влево, ровно пошли по своей стороне.
тебя нервишки, нервишки слабоваты! Не-ет, милый дурачок! - крикнул
Валерий. И Никита, не говоря ни слова, пораженный тем, что происходило,
увидел совсем рядом желтый, словно ребристый свет приближающихся фар,
черные контуры мчавшегося навстречу грузовика. И с холодной пустотой,
млеющей возле сердца, и со злостью к этому невидимому человеку за рулем
отставшего от колонны грузовика, занятому непонятной, безумной игрой на
пустынном ночном шоссе, он чувствовал по пронзительному свисту сквозняков
увеличенную скорость своей машины, мелкое дрожание пола под ногами,
накаленный гул мотора, все сильнее пульсировали нахлесты ветра, гремели по
железу кузова. И, замерев, уже понимая бессилие и бешенство Валерия, молча
наклонясь вперед, он ждал этих секунд, которые нужны были, чтобы
проскочить мимо грузовика.
темная, возникшая в потоке встречного света, заляпанная грязью громада
грузовика неуклюже надвинулась сбоку на стекла, бортом загородила шоссе, и
Никита, с окатившим все тело холодным потом, еще успел заметить какой-то
сумасшедший жест руки Валерия, изо всех сил выворачивающего руль от
неотвратимо чудовищной громады машины, - и с ревом, лязганьем, грохотом
это неотвратимо огромное, смертельное ударило, смяло, несколько раз
подкинуло его, бросая обо что-то металлическое, жесткое, острое, и среди
грохота и рева звучал во тьме крик, как будто черным и багрово
вспыхивающим туманом душило его в пустоте:
пустоты; этот голос, родственно близкий, знакомый ему, умолял и называл
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Посняков Андрей