всю раздели донага и рылись грубыми пальцами в самых тайниках ее тела. Ей
было страшно взглянуть на брата, чтобы они оба не умерли от стыда. Но серые
глаза Санина не мигали, смотрели ясно и твердо, голос не дрожал и был
спокоен, как будто произносил самые простые, ничем не отличающиеся от всяких
других, слова. И под неуклонностью этих слов стыд расползался, потерял силу
и как бы даже смысл. Лида увидела глубокое дно слов этих и почувствовала,
что в ней самой нет уже ни стыда, ни страха. Тогда, испугавшись дерзкой
мысли своей, она с отчаянием схватилась за виски, как крыльями испуганной
птицы взмахнув легкими рукавами платья.
быть... но я не могу... это ужасно!
отрывая ее руки от лица, сказал Санин, тогда будем скрывать... Я сделаю так,
что Зарудин уедет отсюда, а ты... выйдешь ты замуж за Новикова и будешь
счастлива... Я ведь знаю, что если бы не явился этот красивый жеребец
офицер, ты полюбила бы Новикова... к тому шло...
душе Лиды. Оттого, что Зарудин сделал ее такою несчастной, и оттого, что она
чувствовала, что Новиков не сделал бы, Лиде на одну секунду показалось,
будто все это было простой и поправимой ошибкой и в ней ничего нет ужасного:
сейчас она встанет, пойдет, что-то скажет, улыбнется, и жизнь опять
развернется перед нею всеми своими солнечными красками. Опять ей можно будет
жить, опять любить, только гораздо лучше, крепче и чище. Но сейчас же она
вспомнила, что это невозможно, что она уже грязна, измята недостойным,
бессмысленным развратом.
вынырнуло в ее памяти. Этим словом, как тяжкой пощечиной, она заклеймила
себя с больным наслаждением, и сама испугалась.
такая... Вот тебе!..
стыдясь своего звучного и прекрасного, как всегда, голоса.
волосы над склоненной белой шеей, по которой двигался легкий золотой налет
солнечного света, проскользнувшего между листьями.
красивая, солнечная, молодая женщина, способная дать счастье многим людям,
уйдет в бессмысленную пустоту.
надежду, которая против воли овладевала всем дрожащим телом ее. Ей казалось,
что после всего случившегося стыдно не только жить, но даже желать жизни. Но
могучее, полное солнца молодое тело отталкивало эти уродливые слабые мысли,
точно яд, не желая признать своими калеченых недоносков.
Санин.
я говорил... А почему? Ни ты, ни я на этот вопрос определенного ответа не
дадим... А если и дадим, то это будет не ответ! Преступление? Что такое
преступление!
четвертовать, раздавить голову стальными щипцами уже живому, готовому
закричать ребенку - это не преступление!.. Это только несчастная
необходимость!.. А прекратить бессознательный, физиологический процесс,
нечто еще не существующее, какую-то химическую реакцию, - это преступление,
ужас!.. Ужас, хотя бы от этого так же зависела жизнь матери, и даже больше
чем жизнь - ее счастье!.. Почему так? - Никто не знает, но все кричат браво!
- усмехнулся Санин. - Эх, люди, люди... создадут, вот так себе, призрак,
условие, мираж и страдают. А кричат: "Человек - великолепно, важно,
непостижимо! Человек - Царь!" Царь природы, которому никогда царствовать не
приходится: все страдает и боится своей же собственной тени!
быть. Но только если сказать о твоем падении Новикову, он перенесет жестокую
драму, может быть, застрелится, но любить тебя не перестанет. И он будет сам
виноват, потому что будет бороться с теми же самыми предрассудками, в
которые официально не верит. Если бы он был действительно умен, он не придал
бы никакого значения тому, что ты с кем-то спала, извини за грубое
выражение. Ни тело твое, ни душа твоя от этого хуже не стали... Боже мой,
ведь женился бы он на вдове, например! Очевидно, дело тут не в факте, а в
той путанице, которая происходит у него в голове. А ты... Если бы человеку
было свойственно любить один только раз, то при попытке любить во второй
ничего бы не вышло, было бы больно, гадко и неудобно. А то этого нет. Все
одинаково приятно и счастливо. Полюбишь ты Новикова... А не полюбишь, так...
уедем со мной, Лидочка! Жить можно везде!..
славный и... красивый тоже... Нет, да... не знаю..."
прибыли, ни убытка... Затянуло бы илом твой распухший, безобразный труп,
потом тебя вытащили и похоронили... Только и всего!
медленными змееобразными движениями какие-то осклизлые нити, полосы, пузыри,
стало вдруг страшно и отвратительно.
это!" - бледнея, подумала она.
показав, что еще можно смеяться, согрела ее.
порывом подумала она.
чего не может быть так тошно, как от мысли о смерти, но если и это плечи
подымут и не перестанешь слышать и видеть жизнь, то и живи! Так?.. Ну, дай
лапку!
детская благодарность.
упорная и смелая жизнь, и минута молчания и слабости только натянула ее, как
струну. Еще одно движение и струна бы порвалась, но движения этого не было,
и вся душа ее зазвучала еще стройнее и звучнее дерзостью, жаждой жизни и
бесшабашной силой. С восторгом и удивлением, в незнакомой ей бодрости, Лида
смотрела и слушала, каждым атомом своего существа улавливая ту же могучую
радостную жизнь, которая шла вокруг, в свете солнца, в зеленой траве, в
бегущей, пронизанной насквозь светом воде, в улыбающемся спокойном лице
брата и в ней самой. Ей казалось, что она видит и чувствует в первый раз.
время, а ты меня за это поцелуй, потому что ты красавица!
Санин взял ее за талию и, чувствуя, как в его мускулистых руках вздрагивает
и тянется упругое теплое тело, крепко и дерзко прижал ее к себе.
жило и жадно хотело еще большей жизни, не отдавая себе отчета, она медленно
обвила шею брата обеими руками и, полузакрыв глаза, сжала губы для поцелуя.
И чувствовала себя неудержимо счастливой, когда горячие губы Санина долго и
больно ее целовали. В это мгновение ей не было дела до того, кто ее целует,
как нет дела цветку, пригретому солнцем, кто его греет.
хотела зачем-то утопиться... как глупо!.. Зачем?.. Ах, как хорошо... все
равно кто... Только бы жить".
ничему больше не надо придавать значения!
бессмысленной улыбкой. Санин подал ей зонтик и перчатку; и Лида сначала
удивилась отсутствию другой, а потом вспомнила и долго тихо смеялась,
припоминая, каким громадным и зловещим казалось ей ровно ничего не значащее
утопление перчатки.
грудь горячему солнечному свету.
XX
тяжело все, что напоминало Лиду и то непонятно прекрасное, что разбилось у
него в душе, как тонкая ваза.
Новикова было грязно и разбросано, как будто вихрь прошел по ней, заметя пол
бумажками, соломой и всяким хламом. Без всякого толку наваленные на кровати,
стульях и выдвинутых ящиках комода пестрели книги, белье, инструменты и
чемоданы.
какие-то мелочи.
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей