"Откроют - рвануть, сбить с ног - и в дверь", - с запоздалой решимостью
подумал Рыбак, но тут же понял: нет, так не выйдет - за дверью ступеньки,
не успеть.
свежестью, и неяркий свет со двора сразу высветил пять серых встревоженных
лиц. В дверном проеме появился расторопный Стась, за ним маячил еще кто-то
с винтовкой в руках.
Выходи: ликвидация!
Рыбака. - Если бы кого одного, а то всех, значит..." На минуту он как-то
обмяк, вдруг лишившись всех своих сил, вяло подобрал ноги, поправил шапку
на голове и только затем оперся о солому, собираясь встать.
Стась.
Пытаясь встать, залапал руками по стене Сотников. Рыбак невидящим взглядом
скользнул по его бледному, еще больше осунувшемуся за ночь лицу, на
котором темнели глубоко провалившиеся глаза, и, не додумав чего-то,
чего-то не прочувствовав, направился к выходу.
вонючее, устланное соломой лежбище. - Ну ты, одноногий, живо!
будешь на веревке болтаться, - сострил Стась и тут же вызверился: - Гэть,
года паршивая!
переступал ногами, не застегивая полушубка и не замечая бодрящей морозной
свежести. После ночи, проведенной в смрадном подвале, в голове
закружилось, будто от хмельного. Во дворе напротив стояло человек шесть
полицаев с оружием наизготовку - они ждали. Утро выдалось пасмурное, был
небольшой морозец, над крышами из труб стремительно рвались в пространство
сизые клочья дымов.
ней вместе Бася, которая, будто к матери, потянулась теперь к этой
женщине. Зябко прижимая одну к другой босые закоревшие ступни, она со
страхом оглядывала полицаев. Петр с мрачной отрешенностью во всем своем
седовласом старческом облике стал чуть поодаль. Тем временем Стась, грязно
ругаясь, втащил по ступенькам Сотников а, которого тут же устало бросил на
снег. Не дав себе передышки, Сотников с усилием поднялся на ноги и
выпрямился в своей измятой, окровавленной шинели.
глуховатым, срывающимся голосом и закашлялся.
от Сотникова он произнес спокойно:
мордатый полицай. С веревкой наготове он решительно шагнул навстречу: - А
ну, руки! Руки!
назад и с помощью другого начал вязать за спиной. Все это было
бесцеремонно, грубо и больно. Рыбак поморщился - не так от боли в
запястье, как от охватившего его отчаяния: ведь это был в самом деле
конец.
очень, однако, решительно, явственно ощущая, как земля, заколебавшись,
быстро уходит из-под его ног.
небритая, в белой щетине морда, узкие, бегающие, совсем свиноватые глазки,
в которых было абсолютное безразличие к нему, - такого, наверно, не
испугаешь. Тогда он ухватился за единственную оставшуюся возможность и
стал просить: - Ну позовите Портнова. Что вам стоит? Люди вы или нет?
Никто ему даже не ответил.
больно врезалась в кожу, и его оттолкнули в сторону. Взялись за Демчиху.
Стася, который с винтовкой за спиной хлопотал возле Демчихи.
оглох к их просьбам, будто это уже были не люди. И это еще больше убедило
Рыбака в том, что дело их кончено, будет смерть. Но как же так? И почему
же он не решился, когда у него были свободными руки?
оплошности, и он растерянным взглядом заметался вокруг. Но спасения нигде
не было. Напротив, судя по всему, быстро приближался конец. На крыльцо из
помещения один за другим начало выходить начальство - какие-то чины в еще
новенькой, видно только что напяленной, полицейской форме: черных
коротковатых шинелях с серыми воротниками и такими же обшлагами на
рукавах, при пистолетах; двое, наверно немцы, были в длинных жандармских
шинелях и фуражках с высоко поднятым верхом. Несколько человек, одетых в
штатское, с шарфами на шеях, держались заметно отчужденно - будто гости,
приглашенные на чужой праздник. Полицаи на дворе уважительно притихли,
подобрались. Кто-то торопливо посчитал сзади:
кобурой на животе.
человека подсказали Рыбаку, что это начальник. Только он подумал об этом,
как сзади сипло выкрикнул Сотников:
Сотников и кивнул в сторону Рыбака. - Тот здесь оказался случайно - если
понадобится, могу объяснить. Остальные ни при чем. Берите одного меня.
переглянулись между собой, и Рыбак ощутил, как в душе его вспыхнула
маленькая спасительная искорка, зажегшая слабенькую еще надежду: а вдруг
поверят? Это его обнадежившее чувство тут же породило тихую благодарность
Сотникову.
строгостью.
махнул рукой.
Рыбак. Наверное, все уже решено загодя. Но как же тогда он? Неужели так
ничем и не поможет ему это героическое заступничество Сотникова?
сходили с крыльца. И вдруг в одном из них, что на этот раз также был в
полицейской форме, Рыбак узнал Портнова. Ну, разумеется, это был тот самый
вчерашний следователь, который так обнадежил его своим предложением и
теперь как бы отступился. Увидев его, Рыбак встрепенулся, весь подался
вперед. Была не была - теперь ему уже ничто не казалось ни страшным, ни
даже неловким.
вчера говорили, так, я согласен. Я тут, ей-богу, ни при чем. Вот он
подтвердил...
недовольно, по одному стало останавливаться. Остановился и Портнов. Новая
полицейская шинель на нем казалась явно не по размеру и необмято
топорщилась на его маленькой, тощей фигуре, черная пилотка по-петушиному
торчала в сторону. Но в облике следователя заметно прибыло начальственной
важности, какой-то показной строгости. Высокий, туго перетянутый ремнем
немец в шинели вопросительно взглянул на него, и следователь что-то бойко
объяснил по-немецки.
его шаг мучительным, ударом отзывался в его душе. Ниточка его еще не
окрепшей надежды с каждой секундой готова была навсегда оборваться.
Рыбак.
хотя и тщательно выбритого лица Портнова. Следователь и немец обменялись
еще несколькими фразами по-немецки.
Сотникова, который тут же и выдал себя знакомым болезненным кашлем.
быстро отдаляться, Рыбак глубже вздохнул и почувствовал, как сзади дернули
его за руки. Но он не оглянулся даже. Он мощно почувствовал только одно:
будет жить! Развязанные руки его вольно опали вдоль тела, и он еще
неосознанно сделал шаг в сторону, всем существом стараясь скорее
отделиться от прочих, - теперь ему хотелось быть как можно от них дальше.