Чтение 30–й страницы книги ~Странник играет под сурдинку~

Все дела сделаны, я снова стою с мешком за плечами. Воскресенье, день
погожий.

Я иду к рассыльному в отель, прощаюсь, он хочет проводить меня немного
вверх по реке. Этот большой добродушный парень вызывается нести мою укладку
- как будто я сам не снесу ее.

Мы идем вверх по правому берегу, а торная дорога на левом берегу. На
правом лишь тропинка, протоптанная за лето сплавщиками, да несколько свежих
следов на снегу. Мой спутник не может понять, почему мы не идем по дороге,
он никогда не блистал умом; но за свой последний приезд я уже дважды ходил
по этой тропинке и хочу сходить в последний раз. Это мои следы виднеются
теперь на снегу.

Я спрашиваю:

- Та дама, про которую ты говорил, ну та, что утонула,- это случилось
где-нибудь здесь?

- Которая ушла под воду... да, как раз на этом месте. Страсть-то какая
- нас человек двадцать ее искали, и полиция тоже.

- Баграми?

- Ну да. Мы настелили на лед доски и слеги, но они ломались под нами.
Мы весь лед расковыряли. Видишь, где? - И рассыльный останавливается.

Я вижу темный участок, там, где плавали лодки и ломали лед. В поисках
тела. Теперь все снова затянуло льдом.

А рассыльный продолжает:

- Насилу мы ее нашли. И еще слава богу, скажу я тебе, что река так
обмелела. Бедняжка пошла на дно между двумя камнями, там и застряла. Хорошо
хоть, течения почти нет. Будь дело весной, она далеко бы уплыла.

- Она хотела перейти через реку?

- Да, у нас все так ходят, едва станет лед, хоть и зря они это делают.
Этой дорогой уже прошел один человек, но дня на два раньше. Она в аккурат
шла по этой стороне, где сейчас идем мы с тобой, а инженер ехал с верховьев
по той стороне, он на велосипеде ехал. Они заметили друг друга и вроде как
бы поздоровались или рукой помахали, ведь они родня между собой. Только она,
видать, не поняла, чего это он ей машет, так инженер объяснял, и ступила на
лед. Инженер ей кричит, а она не слышит, а подойти к ней он не мог - не
бросать же велосипед; и вдобавок человек уже проходил по льду третьего дня.
Инженер так и доложил в полиции, они все слово в слово записали, а она дошла
до середины и провалилась. Верно, ей попалось на особицу тонкое место: А
инженер молнией полетел в город на своем велосипеде, влетел в свою контору и
давай названивать.

Я, признаться, сроду и не слыхивал таких звонков. "Человек упал в реку!
Моя кузина!" - кричал он. Мы все бежать, он за нами. У нас были багры и
канаты, да что в них толку. Подоспела полиция, потом пожарные, они взяли
где-то лодку, спустили лодку на воду и давай шарить вместе с нами. Но в
первый день мы ее не нашли, а нашли мы ее через день. Большое несчастье,
ничего не скажешь.

- Ты говоришь, что сюда приезжал капитан, ее муж?

- Да, приезжал. Сам понимаешь, как он горевал. И не только он, мы все
горевали. Инженер чуть не рехнулся с горя, так говорили у нас в отеле, а
когда капитан приехал, инженер спешно уехал вверх по реке проверять сплавные
работы, потому что не мог больше говорить об этом ужасном несчастье.

- Значит, капитан не повидал его?

- Нет. Кхм-кхм. Откуда мне знать, - отвечал рассыльный и поглядел по
сторонам. - Я ничего не знаю, и не мое это дело.

По этим уклончивым ответам я понял, что он все знает. Впрочем, это уже
не имело значения, и я не стал его выспрашивать.

- Ну, спасибо за компанию, - сказал я и дал ему малую толику денег на
зимнюю куртку или другую обновку. Я простился с ним, я хотел побудить его
вернуться.

Но он решил проводить меня еще немного. И, чтобы я не отсылал его,
сказал вдруг, что да, что капитан успел повидать инженера. Добрая и простая
душа, из кухонной болтовни горничных он понял, что с этой кузиной, которая
приезжала к инженеру, дело обстоит не совсем ладно, но больше он не понял
ничего. Зато он лично проводил капитана вверх по реке и помог ему найти
инженера.

Капитан хотел во что бы то ни стало повидаться с инженером, рассказывал
он, ну я и повел его. "Интересно, за какими работами наблюдают, когда река
встала?" - спрашивал меня капитан по дороге. "И сам не знаю,- отвечал ему я.
Шли мы целый день до вечера. Может, он в этой сторожке, сказал я, потому что
слышал раньше, что и сплавщики его там ночуют. Капитан не велел мне идти за
ним и приказал подождать. А сам вошел в сторожку. Через несколько минут, не
больше, он вышел оттуда вместе с инженером. Чего-то они сказали друг другу,
мне не слыхать было, потом я вдруг вижу, как капитан замахнулся - вот так -
и врезал инженеру, тот даже шлепнулся на землю. Вот, должно быть, здорово в
голове загудело. Думаешь, все? Как бы не так! Капитан сам поднял инженера с
земли и еще раз врезал ему. А потом вернулся ко мне и говорит: "Ну, пошли
домой".

Я погрузился в размышления. Мне показалось странным, отчего рассыльный,
человек, который не имел недругов и ни к кому не питал вражды, не пришел на
помощь инженеру. Он даже и рассказывал мне об этой сцене без всякого
неудовольствия. Должно быть, инженер и с ним показал себя скупердяем, ни
разу не дал на чай за услуги, а только командовал да насмехался, словом, был
щенок щенком. Да, пожалуй, так! Ведь теперь ревность не мешала мне правильно
судить.

- Вот капитан, тот не скупился на чаевые, - так завершил рассыльный
свой рассказ.- Я все долги заплатил с его денег, ей-богу.

Избавившись наконец от своего спутника, я перешел через реку - на сей
раз лед оказался достаточно прочным. Я вышел на проезжую дорогу. Я шел и
думал над словами рассыльного. Сцена у сторожки - что она могла означать?
Она доказывает только, что капитан большой и сильный мужчина, а инженер -
плохонький спортсмен с толстым задом. Но капитан - офицер, - не эта ли мысль
им руководила? Может быть, им руководили прежде и другие мысли, пока время
не ушло, откуда мне знать? Его жена утонула в реке, и капитан волен делать
теперь все, что угодно, ее это не воскресит.

А если даже и воскресит, что с того? Не была ли она рождена для своей
судьбы? Супруги честно пытались склеить трещину и потерпели неудачу. Я
помню, какой была фру шесть-семь лет назад. Она скучала и порой влюблялась
на миг, то в одного, то в другого, но оставалась верной и нежной. А время
шло. У нее не было никаких занятий, но зато было три горничных; у нее не
было детей, но зато был рояль. А детей у нее не было.

Жизнь может позволить себе и такую расточительность.

Мать и дитя вместе ушли на дно.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Странник играет под сурдинку, когда проживет полвека. Тогда он играет
под сурдинку.

А еще я мог бы сказать это иначе:

Если он слишком поздно вышел осенью по ягоды, значит, он вышел слишком
поздно, и если в один прекрасный день он чувствует, что у него нет больше
сил ликовать и радоваться жизни, в этом может быть повинна старость, не
судите его строго! К тому же для постоянного довольства самим собой и всем
окружающим потребна известная доля скудоумия. А светлые минуты бывают у
каждого. Осужденный сидит на телеге, которая везет его к эшафоту, гвоздь
мешает ему сидеть, он отодвигается в сторону и испытывает облегчение.

Нехорошо со стороны капитана просить, чтобы бог простил его - как сам
он ему прощает. Это лицедейство, не более. Странник, у которого не всегда
есть пища и питье, одежда и обувь, кров и очаг, испытывает лишь мимолетное
огорчение, когда все эти блага оказываются ему недоступны. Не повезло в
одном, повезет в другом. А если даже и в другом не повезет, нечего прощать
богу, надо брать вину на себя. Надо подпирать судьбу плечом, вернее -
подставлять ей спину. От этого ноют мышцы и кости, от этого до срока седеют
волосы, но странник благодарит бога за дарованную ему жизнь, жить было
интересно.

Вот как я мог бы это сказать.

К чему все высокие запросы? Что ты заслужил? Бонбоньерки со сластями,
которых алчет лакомка? Хорошо. Но разве ты не мог каждый божий день
созерцать мир и слушать шелест леса? А шелест леса прекраснее всего, что
есть на свете.

В кустах сирени благоухал жасмин, и я знаю человека, который испытывал
радостный трепет не только от жасмина, от всего - от освещенного окна, от
беглого воспоминания, от самой жизни. Пусть его потом изгнали из рая, но
разве он загодя не был вознагражден за свою потерю?

И вот как еще:

Право жить есть такой щедрый, такой незаслуженный дар, что он с лихвой
окупает все горести жизни, все до единой.

Не надо думать, будто тебе причитается больше сластей, чем ты получил.
Странник отвергает подобный предрассудок. Что принадлежит жизни? Все. Что
тебе? Уж не слава ли? Тогда объясни, почему. Не след цепляться за "свое",
это так смешно, и странник смеется над тем, кто смешон. Помню я человека,
который все боялся упустить "свое"; он начинал растапливать свою печь в
полдень, а разгоралась она к вечеру. И человек боялся покинуть тепло и лечь
в постель, он сидел всю ночь, а другие вставали поутру и грелись у огня. Я
говорю об одном норвежском драматурге.

Я неплохо постранствовал по дням своей жизни, и вот я поглупел и
отцвел. Но до сих пор нет во мне присущего всякому старцу убеждения, будто
теперь я стал мудрее, чем был некогда. Надеюсь, что мудрость так и не осенит
меня. Мудрость есть признак одряхления. Когда я благодарю бога за жизнь, то
причиной тому не высшая зрелость, которая приходит вместе со старостью,
причиной тому любовь к жизни. Старость не дарует зрелости, старость не