дрожит и переливается огненный, зыбкий отсвет. Пожар? Дверь под руками
Турбина звякнула, но не поддалась. Турбин постучал тревожно. Еще раз
постучал. Серая фигура, мелькнув за стеклом двери, открыла ее, и Турбин
попал в магазин. Турбин, оторопев, всмотрелся в неизвестную фигуру. На ней
была студенческая черная шинель, а на голове штатская, молью траченная,
шапка с ушами, притянутыми на темя. Лицо странно знакомое, но как будто
чем-то обезображенное и искаженное. Печь яростно гудела, пожирая какие-то
листки бумаги. Бумагой был усеян весь пол. Фигура, впустив Турбина, ничего
не объясняя, тотчас же метнулась от него к печке и села на корточки,
причем багровые отблески заиграли на ее лице.
печку.
внимательно обшарил его глазами, несколько раз хлопнул ящиками, выдвигая и
задвигая их, быстро согнулся, подобрал последнюю пачку листков на полу и
их засунул в печку. Лишь после этого он повернулся к Турбину и прибавил
иронически спокойно: - Повоевали - и будет! - Он полез за пазуху, вытащил
торопливо бумажник, проверил в нем документы, два каких-то листка надорвал
крест-накрест и бросил в печь. Турбин в это время всматривался в него. Ни
на какого полковника Малышев больше не походил. Перед Турбиным стоял
довольно плотный студент, актер-любитель с припухшими малиновыми губами.
Снимите скорей. Что вы делаете? Откуда вы? Не знаете, что ли, ничего?
виновато и тревожно качнул головой и молвил:
очевидно, днем не выходили из дому? Ну, ладно. Об этом нечего сейчас
говорить. Одним словом: снимайте скорее погоны и бегите, прячьтесь.
Петлюра в городе. На Печерске, если не на Крещатике уже. Город взят. -
Малышев вдруг оскалил зубы, скосил глаза и заговорил опять неожиданно, не
как актер-любитель, а как прежний Малышев. - Штабы предали нас. Еще утром
надо было разбегаться. Но я, по счастью, благодаря хорошим людям, узнал
все еще ночью, и дивизион успел разогнать. Доктор, некогда думать,
снимайте погоны!
больше не касается. Я только что был там, кричал, предупреждал, просил
разбежаться. Больше сделать ничего не могу-с. Своих я всех спас. На убой
не послал! На позор не послал! - Малышев вдруг начал выкрикивать
истерически, очевидно что-то нагорело в нем и лопнуло, и больше себя он
сдерживать не мог. - Ну, генералы! - Он сжал кулаки и стал грозить
кому-то. Лицо его побагровело.
он трясет большой соседний дом.
отсюда, через черный ход, а там дворами. Там еще открыто. Скорей.
темное ущелье за перегородкой. И сразу стихло в магазине. А на улице стих
пулемет.
окрики Малышева, как-то вяло и медленно подошел к двери. Нашарил крючок,
спустил его в петлю и вернулся к печке. Несмотря на окрики, Турбин
действовал не спеша, на каких-то вялых ногах, с вялыми, скомканными
мыслями. Непрочный огонь пожрал бумагу, устье печки из веселого пламенного
превратилось в тихое красноватое, и в магазине сразу потемнело. В
сереньких тенях лепились полки по стенам. Турбин обвел их глазами и вяло
же подумал, что у мадам Анжу еще до сих пор пахнет духами. Нежно и слабо,
но пахнет.
он совершенно бессмысленно смотрел туда, где исчез побритый полковник.
Потом, в тишине, ком постепенно размотался. Вылез самый главный и яркий
лоскут - Петлюра тут. "Пэтурра, Пэтурра", - слабенько повторил Турбин и
усмехнулся, сам не зная чему. Он подошел к зеркалу в простенке, затянутому
слоем пыли, как тафтой.
полу. Стало сумеречно.
пробормотал Турбин в сумерках магазина, но потом опомнился: - Что же я
мечтаю? Ведь, чего доброго, сюда нагрянут?
Нитки затрещали, и в руках остались две серебряных потемневших полоски с
гимнастерки и еще две зеленых с шинели. Турбин поглядел на них, повертел в
руках, хотел спрятать в карман на память, но подумал и сообразил, что это
опасно, решил сжечь. В горючем материале недостатка не было, хоть Малышев
и спалил все документы. Турбин нагреб с полу целый ворох шелковых
лоскутов, всунул его в печь и поджег. Опять заходили уроды по стенам и по
полу, и опять временно ожило помещенье мадам Анжу. В пламени серебряные
полоски покоробились, вздулись пузырями, стали смуглыми, потом
скорчились...
дверью? Оставить на крючке или открыть? Вдруг кто-нибудь из добровольцев,
вот так же, как Турбин, отставший, прибежит, - ан укрыться-то и негде
будет! Турбин открыл крючок. Потом его обожгла мысль: паспорт? Он
ухватился за один карман, другой - нет. Так и есть! Забыл, ах, это уже
скандал. Вдруг нарвешься на них? Шинель серая. Спросят - кто? Доктор... а
вот докажи-ка! Ах, чертова рассеянность!
которому ушел Малышев, через маленькую дверь выбежал в темноватый коридор,
а оттуда по черному ходу во двор.
11
двадцать восемь человек юнкеров и через весь Город провел их согласно
маршруту. Маршрут привел Турбина с юнкерами на перекресток, совершенно
мертвенный. Никакой жизни на нем не было, но грохоту было много. Кругом -
в небе, по крышам, по стенам - гремели пулеметы.
последний, конечный пункт, указанный телефонным голосом. Но никакого
неприятеля пока что не показывалось, и Николка немного запутался - что
делать дальше? Юнкера его, немножко бледные, но все же храбрые, как и их
командир, разлеглись цепью на снежной улице, а пулеметчик Ивашин сел на
корточки возле пулемета, у обочины тротуара. Юнкера настороженно глядели
вдаль, подымая головы от земли, ждали, что, собственно, произойдет?
что даже осунулся и побледнел. Поражало предводителя, во-первых,
отсутствие на перекрестке всего того, что было обещано голосом. Здесь, на
перекрестке, Николка должен был застать отряд третьей дружины и
"подкрепить его". Никакого отряда не было. Даже и следов его не было.
дробот временами слышался не только впереди, но и слева, и даже, пожалуй,
немножко сзади. В-третьих, он боялся испугаться и все время проверял себя:
"Не страшно?" - "Нет, не страшно", - отвечал бодрый голос в голове, и
Николка от гордости, что он, оказывается, храбрый, еще больше бледнел.
Гордость переходила в мысль о том, что если его, Николку, убьют, то
хоронить будут с музыкой. Очень просто: плывет по улице белый глазетовый
гроб, и в гробу погибший в бою унтер-офицер Турбин с благородным восковым
лицом, и жаль, что крестов теперь не дают, а то непременно с крестом на
груди и георгиевской лентой. Бабы стоят у ворот. "Кого хоронят,
миленькие?" - "Унтер-офицера Турбина..." - "Ах, какой красавец..." И
музыка. В бою, знаете ли, приятно помереть. Лишь бы только не мучиться.
Размышления о музыке и лентах несколько скрасили неуверенное ожидание
неприятеля, который, очевидно, не повинуясь телефонному голосу, и не думал
показываться.
его звучал поувереннее, но тот не очень уверенно звучал, потому что кругом
все-таки было немножко не так, как бы следовало, чепуховато как-то. Где
отряд? Где неприятель? Странно, что как будто бы в тылу стреляют?
ведущем с перекрестка на Брест-Литовскую стрелку, неожиданно загремели
выстрелы и посыпались по переулку серые фигуры в бешеном беге. Они неслись
прямо на Николкиных юнкеров, и винтовки торчали у них в разные стороны.
команду подать. Но через мгновение он разглядел золотые пятна у некоторых
бегущих на плечах и понял, что это свои.
Акунин Борис
Прозоров Александр
Андреев Николай
Орлов Алекс
Никитин Юрий
Шилова Юлия