И больше ничего не смогла из себя выдавить.
Мне долго пришлось ждать ответа. Может быть, ему вдруг стало меня
жалко? Может быть, его впечатлило то, с каким достоинством я держалась?
Только он сказал:
- Если вы возьмете себя в руки - ничего.
Но тут же с тем выражением, с каким отнимают блюдце молока у голодного
котенка, добавил:
- Во всяком случае, сейчас.
Бросил нож на кровать.
- Только попробуйте еще раз его тронуть! Только попробуйте!
Потом, словно меня здесь вовсе не было, стал стаскивать башмаки, носки,
грязную рубаху. Я и не думала, что у него окажется такое плотное,
мускулистое тело. Расстегивая штаны, он было помедлил и, взглянув на меня,
спросил:
- Вас не затруднит отвернуться?
Я послушалась, словно ученик, поставленный в угол. И помимо воли
обернулась. Одну долю секунды я видела его абсолютно голым. Ноги - длинные
и стройные, как у бегуна. Фигура, должна признать, просто идеальная -
четкий треугольник: широкие плечи и тонкая талия, ни грамма жира -
потому-то он и казался худым в своей одежде. Потому-то и был так ловок.
Грудь не очень мохнатая, но волос на ней достаточно, чтобы прикрыть
пересекающие ее шрамы...
"Доля секунды?" Ничего себе! Да если эта обманщица успела заметить все
это в столь короткий срок - ей, пожалуй, позавидует любой фотоаппарат.
Просто руки опускаются, как почитаешь такие вот описания. Но я решила не
вычеркивать из ее свидетельства ни одной запятой. Во-первых, потому, что и
прочие свидетельства оставила в первозданном виде, а во-вторых, такие вот
нелепости, встречающиеся повсюду в ее рассказе, учат нас, как лучше
понимать эту учительницу с ее вечной склонностью к искажению фактов. А это
важно, когда речь идет о чем-нибудь посущественнее шрамов. (Примечание
Мари-Мартины Лепаж.)
...Живот крепкий, плоский, руки натружены на каторжных работах. Пенис -
я почти медсестра, и мне простительно говорить о нем без стеснения, как о
любой другой части тела, - показался мне не короче и не длиннее, не толще
и не тоньше, чем те, что я видела у своих пациентов, и отличался от них
только тем, что безупречно соответствовал пропорциям его тела. Я уже
говорила, что случайно нашла одну книжку, так вот, там говорилось, что
нельзя судить о размерах пениса, когда он опущен. Некоторые под действием
желания вырастают вдвое, втрое, а то и больше. Ужасно, правда?
Что он делает, я не успела заметить. Но об этом нетрудно и догадаться.
В шкафу было полно почти или даже совсем не ношенной одежды мужа. Не знаю,
зачем я ее сохранила. Может, потому, что жалко выбрасывать совсем новые
вещи, может, потому, что, когда он умер, я думала, что у меня будет сын.
То, что я почувствовала, когда осталась в двадцать один год одна, в
совершенно незнакомом городе, - тема для отдельного рассказа. Кстати, муж
был одного с ним роста, несмотря на разницу в возрасте и прочие отличия.
Одно не вызывает сомнений - беглец читал мои мысли даже тогда, когда я
стояла уткнувшись носом в стену.
- Сколько лет было вашему мужу? - спросил он вдруг.
- Сорок девять.
- И как вам с ним жилось?
- Мы прекрасно ладили.
- Даже здесь, в постели?
Я не ответила. Послышался сдавленный смешок, но больше он ничего не
спрашивал. Когда мне было позволено обернуться, я увидела, что он напялил
на себя шорты, белую рубаху и мокасины.
- Я, конечно, выбрал не самое лучшее, - сказал он мне. - Но это все
белое и потому быстрей запачкается. Когда носишь белое, приходится чаще
менять одежду и выглядишь всегда опрятно. Меня этому научили иезуиты,
когда я еще пешком под стол ходил.
Он подавил зевок.
То, что он стоял передо мной в одежде мужа, не смутило меня. Во всяком
случае смутило меньше, чем я боялась. Теперь только небритое лицо отличало
его от обычных людей, он стал не таким страшным. Еще до того как он
заговорил, я уже знала, что он снова собирается поразить меня своим даром
ясновидения.
- Где бритва, которой вы бреете волосы на ногах?
- Мне не нужно брить ноги.
Он поднял с кровати нож, с явным сомнением провел мизинцем по лезвию...
Заткнул его за пояс. Потом скомкал свою грязную одежду, взял грубые
башмаки и сунул все это под шкаф.
- На кухне есть точильный круг, - сказала я.
Я хотела добавить, что, если он хочет перерезать мне горло, пусть лучше
сделает это одним махом, а не в несколько приемов, но вовремя сдержалась.
Увидь он, что я так развеселилась, он заподозрил бы неладное. Он сам
напомнил мне то, что я безуспешно пыталась вспомнить с самого начала моего
пленения: место, куда мой муж запрятал четыре года назад после нашего
переезда свое ружье.
Когда он заканчивал бриться над мойкой в кухне, часы в прихожей пробили
одиннадцать. Он беспрестанно зевал, тер глаза. Видимо, давно не спал. Я
неподвижно сидела на стуле и молчала, совсем не заботясь о том, чтобы его
сонливость рассеялась. Он умыл под струей воды лицо, прополоскал рот,
вытерся, обтер нож и, вопреки всяким ожиданиям, тщательно вымыл раковину.
Думаю, здесь бессознательно сработала тюремная привычка к дисциплине. Под
конец вытащил из кармана связку ключей, взятую им для того, чтобы запереть
дверь кухни. Теперь, когда он побрился, ему на вид нельзя было дать и
тридцати.
Мои ожидания оправдались: он снова повел меня на второй этаж. Я
испытывала все ту же неловкость, чувствуя, что при подъеме подол юбки
задирается, а он, следуя за мной, рассматривает мои ноги и зад. Беглец,
как всегда, угадал мои мысли и отпустил шуточку в своем вкусе - такую, что
мне совсем невкусно ее повторить.
Тем не менее на этот раз мне было не так тоскливо идти в спальню.
Может, он и привяжет меня к кровати, но вряд ли для того, чтобы
изнасиловать. Он не станет меня насиловать, пока не выспится. До его
пробуждения я останусь целой и невредимой - возможно, даже и раздеваться
не придется. Он решил воспользоваться мной, когда наберется сил, а значит,
в моем распоряжении не один час и я успею освободиться от пут, вытащить из
зеркального шкафа ружье, и, если оно, благодарение Богу, окажется
заряженным, стать в свою очередь убийцей. Если же оно не заряжено, или,
пролежав столько лет без употребления, не сработает, или же в последнюю
минуту у меня не хватит храбрости выстрелить в спящего, я по крайней мере
его напугаю и выгоню из дому, а нет - убегу сама.
Но я слишком плохо его знала. Я думала, что он запрется со мной у меня
в спальне, а он вместо этого повел меня к дортуару учеников. Прежде тут
была целая анфилада комнат, но потом между ними сломали перегородки. Здесь
стояло двадцать кроваток с голыми матрасами - ни простыней, ни покрывал.
От удивления и огорчения, что меня разлучили с ружьем, я воскликнула не
подумав:
- В моей спальне нам было бы лучше!
- Нам? - отозвался он. - Вы думаете, мы ляжем вместе?
Передразнивая меня, он изобразил на лице неподдельный ужас и тотчас же,
не скрывая издевки, рассмеялся, обнажая ряд белоснежных зубов.
- К сожалению, Ляжка, в вашей комнате есть окно, а мне так хочется
поспать спокойно!
- Не знаю... ну привяжите меня, что ли...
- При-вя-зать? - снова его лицо исказилось от ужаса, снова он стал
скалить зубы. - Здорово придумала! Ничего не скажешь!
- Тут тоже есть окна!
Он обвел взглядом три окна с закрытыми ставнями.
- Ну и что? Или я, по-твоему, совсем чокнутый?
Говоря это, он стащил с ближайшей кровати подушку и матрас, сунул мне
их в руки и, приказав: "Несите!" - подтолкнул меня к лестнице. Я пошла
вниз с матрасом. Он повел меня через прихожую к выходу. Я ничего не
понимала - он что, решил выгнать меня на ночь в сад? Но нет, слева от
входной двери есть еще одна дверь, поменьше, ведущая в темную каморку без
окон и мебели. Здесь когда-то была раздевалка. Когда я увидела, что он
поворачивает оставшийся в скважине ключ, я не выдержала и, пав духом,
выронила подушку и матрас.
- Не думаете же вы, что я буду спать там! Это невозможно! - закричала
я.
- Но почему же? - промурлыкал он, и глаза его зло блеснули. - Вы ведь
запираете здесь бедных детей? А что они такого делают?
Тоже мне нашелся борец за справедливость? Эти слова окончательно вывели
меня из себя.
- Они заглядывают мне под юбку!
Тут я буквально задохнулась от неожиданности и грубости его действий:
не успела я закончить, как он схватил меня за плечи - так, что я
пошатнулась, - толкнул бесцеремоннее, чем до этого толкал мой матрас, и
повел обратно через прихожую в класс. Буквально бросил к учительскому
столу.
- Сядьте!
Разом включил весь свет. Я надела соскользнувшую с ноги туфлю и села за
стол. Не знаю, как смогла перевести дыхание. Страшно подумать: я игрушка в
руках сумасшедшего!
Он сел за первую парту, как раз напротив меня. Прядь волос спускалась
ему на лоб. Сложив руки, он приказал тоном, не допускающим возражений:
- Положите ногу на ногу.
Я, конечно же, не послушалась. Он уже смотрел под стол на мои сжатые
колени. Сердце мое ухало в груди. Я-то, дура, думала, что он с гусарской
Аникина Наталья
Перумов Ник
Орлов Алекс
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Лукин Евгений