Чтение 30–й страницы книги ~Смерть в Киеве~

-- Откуда бы ни шел -- там меня уже нет.

-- Ишь ты, ершистый какой, и здороваться не хочешь? Звать-то тебя как?

-- Ну, Глеб...

-- Имя подходящее. Что же ты тут делаешь?

-- Вчерашний день ищу.

-- Да ты, парень, опупел, что ли, делом спрашиваю -- куда идешь? --
повторяет сдержанно Василий Николаевич.

-- В жилуху... -- бурчит недовольно тот.

-- Видать, широко шагаешь, штаны порваны да и подметок не осталось, --
говорит ему Василий Николаевич и оборачивается ко мне. -- Останавливаться
придется, чего-то неладное с парнем. Да и время уже обедать.

Мы быстро развьючиваем оленей, но животные не идут кормиться, так и
остаются возле дымокуров. Меня очень встревожила эта неожиданная встреча. В
поведении Глеба какая-то странность. Не случилось ли чего в подразделении?
Разные мысли полезли в голову.

-- Ты у Глухова работал? -- спрашиваю я.

-- У него.

-- Где же он сейчас?

-- По речке Лючи двинулся вверх.

-- Разве на Окононе закончили работу?

-- Кончили, иначе не поехал бы на Лючи.

-- А ты почему не пошел с отрядом?

-- Ну чего пристали? Не пошел, и весь сказ. Что я, пленный, что ли?

Глеб молча встал, расшевелил ногою костер и, не поднимая головы, уперся
взглядом в огонь. В позе упрямство. Длинные руки кажутся ненужными, он не
знает, куда их деть. Ноги тонкие, слабые. Лицо до крови изъедено комарами.
Достаточно взглянуть на носки развалившихся сапог, перевязанных веревочкой,
на разорванную штанину, чтобы увидеть беспомощность этого человека.

-- Как же это ты, собравшись в такую дальнюю дорогу, не запасся шилом,
дратвой и иголкой для починки, ведь через пять километров будешь голый и
босый?! -- спрашивает Василий Николаевич. -- И неужели ты думаешь, что
отсюда можно человеку, не знающему местности, выбраться?

-- На плоту уплыву... -- упрямится тот.

-- На плоту? А знаешь ты, как вяжется плот и можно ли по Зее плыть? За
первым поворотом пропадешь,

-- Э-э, какой люди! -- возмущается Улукиткан. -- Куда идет -- не знает,
что слепой. Тут дурной тайга, кричи, зови, никто не придет...

-- Зачем ты ушел от Глухова? Что, произошло у вас?

-- Говорю -- ничего, ушел и все!

-- Чего вы к парню пристали? -- улыбается Трофим. -- Сейчас пообедаем,
настроение у него исправится, он и сам все расскажет.

Пока готовили обед, я заглянул в его рюкзак и поразился, с каким
мизерным запасом продовольствия этот человек решил пересечь огромное
пространство, отделяющее его от населенных мест! Пригоршни три хлебных
крошек, две банки мясных консервов, узелок соли и три кусочка сахару не
первой свежести -- вот и все. Ни топора у него нет, ни котелка, ни ложки, ни
лоскута для заплаток. Только безумец мог решиться на такой шаг. Или какие-то
особые обстоятельства заставили его внезапно бежать из лагеря, прихватив что
попалось под руку.

-- Как же ты, Глеб, хотел сделать плот? -- спрашиваю я. -- Ведь у тебя
и топора нет!

-- Натаскал бы валежника...

-- Из валежника плоты не вяжут, сразу на дно пойдешь. Нужен сухостой, а
его без топора не возьмешь. Глеб молчит, но взгляд его отмяк.

-- Может, закурить дадите? -- говорит он просящим, извиняющимся тоном.

-- Давно бы так, а то лезешь поперек. Садись рядом. С хорошим человеком
приятно посидеть, -- приглашает Василий Николаевич. -- Вот тебе кисет,
закуривай. Бумажка есть?

-- Ничего у меня нет...

-- Ну и путешественник! Сколько тебе лет?

-- Восемнадцать.

-- Внуки есть?

От неожиданности Глеб смеется, широко раскрывая зубастый рот.

-- Да ты ведь веселый парень, чего притворяешься! -- и Василий
Николаевич протягивает ему сложенную узкой лентой газету.

Все стали сворачивать цигарки.

Не курил Глеб, видимо, долго. Глотает дым жадно и рассматривает нас
помутневшими глазами.

Нам ничего не оставалось, как взять его с собою, независимо от того,
хочет он этого или нет. Хорошо, что все так удачно сложилось, иначе он погиб
бы, не пройдя и одной трети намеченного расстояния, -- развязка настала бы
куда раньше: тайга безжалостна к беспомощным!

После обеда мы сразу стали готовиться в путь. Животные так и не
покормились. В лесу предгрозовая духота и комариный гул. Я предложил Глебу
привязать свою котомку на вьюк оленя, еще не зная, как он будет реагировать
на наше решение взять его с собою. Парень повиновался.

По молчаливому сговору он стал нашим спутником.

Трудно поверить, чтобы здравомыслящий человек мог рискнуть отправиться
отсюда один, не зная пути, без продуктов. Вечером я дам распоряжение Лемешу
срочно посетить подразделение Глухова и выяснить обстоятельства, при которых
ушел от него Глеб.

Было пять часов, когда караван добрался до отрогов и взял направление
на Становой.

Глеб отставал, и нам часто приходилось останавливаться, дожидаться его.
Какое-то удивительное равнодушие жило в этом парне.

-- Ты пошевеливай ногами, всех задерживаешь, -- кричит ему Василий
Николаевич.

Но ему хоть бы что!

Тучи несли на могучих плечах дождь, воздух холодел. Далеко над хребтом
сверкала молния.

Улукиткан с опаской поглядывал на небо, поторапливал уставших животных.
-- Ему непременно хотелось дотащиться до устья реки Лючи, там и место
затишнее, и хороший корм для оленей. Вот караван вынырнул из высокоствольной
береговой тайги, прошел краем горы и уперся в отрог, обрывающийся небольшой
скалой у реки. Это и было устье Лючи.

Старик соскочил с оленя, стал что-то рассматривать под ногами. Мы
подошли к нему.

-- Два-три дня назад тут люди ходи с оленями.

-- Это наш отряд... Мы тут ночевали на острове... -- пояснил Глеб.

Поскольку нам все еще оставались неизвестными обстоятельства,
заставившие Глеба сбежать из подразделения, я попросил Улукиткана проехать
верхом следом Глухова и узнать, действительно ли он ушел вверх по Лючи. А
сами мы с караваном остановились на берегу реки, как раз против устья, где
она сливается с широким шумным потоком Зеи.

Междуречье у слияния рассекается рукавами этих рек на несколько
островов, заросших вековою тайгой, с высокими наносными берегами.
Посоветовавшись, мы решили перебрести Лючи и на одном из островов приютиться
на ночь. В этом была своя прелесть: на острове всегда меньше гнуса и больше
прохлады, да и сон здоровее. О большем мы и не мечтали.

Черная туча прикрыла солнце. Низовой ветер взрыл Зею, наделал беляков,
бросая на остров холодную речную пыль, гнул податливый тальник и трепал
зубчатые вершины старых лиственниц.

На острове мы наткнулись на стоянку Глухова, с небольшим балаганом из
коры, под которым у него до этого хранился груз. Быстро развьючили оленей и
стали ставить палатки. Работы хватало всем. С гор уже спускалась мутная
завеса непогоды.

-- Ты что же, Глеб, под балаган залез, уже разулся! Бери топор, руби
колышки и помоги Трофиму палатку натянуть, да поторопись, видишь небо-то...

-- Скоро собаки блох ловят, -- огрызнулся Глеб, но топор взял и пошел к
тальнику, нехотя переставляя босые ноги.

-- Молодой, а лентяй. Для себя сделать не хочет, -- бросил ему вслед
Трофим.

Когда палатки (без помощи Глеба) были поставлены и груз накрыт
брезентом, из-за реки донесся крик. Мы выскочили на берег. Это Улукиткан. Он
кричал, угрожающе махал нам палкой и гнал рысью оленя, усердно подбадривая
его ногами. "Неужели он что-то страшное обнаружил на следу Глухова?" --
мелькнула у меня мысль. Я взглянул на Глеба, но лицо его выражало полное
спокойствие.

Старик с ходу перемахнул реку и, не слезая с оленя, стал что-то
доказывать Николаю на своем языке тыкая палкой в небо.

-- Вы какой люди, слепой совсем, смотри, дождь в горах, вода большой
придет, зачем остров остановился, пропадай хочешь? Разве другой места нет?
-- кричал старик, тараща на меня гневные глаза.

-- Да что ты, Улукиткан, этот остров стоит сотни лет, посмотри, какие
толстые лиственницы выросли на нем? Неужели ты думаешь, вода так высоко
может подняться?

-- Человеку дана голова, думай надо, что, почему. Ты смотри хорошо, эта
протока новый, теперь вода большой придет, остров будет драть! Надо скорей
назад ходи... Когда старик раздражался, он выговаривал русские слова с
трудом, терял окончания, но мы понимали его. Николай с Трофимом бросились
собирать оленей, мы свернули палатки и, побросав на спины животных груз,
бежали с острова на материк.

-- А ты, Глеб, почему не обуваешься? Вставай, надо уходить, --
предложил я ему.

-- Успею, а не то и тут переночую, балаган хороший.

-- Без разговоров! Обувайся и догоняй!

Мы перебрели Лючи и сразу же на берегу остановились под защитой толстых
лиственниц. Отяжелевшие тучи нависли грозной стеной. Надо было как можно
скорее ставить палатки. Застучали топоры, забегали люди. Ветер с высоты уже
хлестал полотнищем холодного дождя, слепил глаза, вырывал из рук палатку.